Vita Nostra. Работа над ошибками

– Это, конечно, фантастически звучит, – Физрук чуть заметно поморщился, – но попробовать надо. Объясните ему, что вы не справитесь с программой. Что он требует от вас невозможного.

– А вы? – тихо спросила Сашка. – Вы-то сейчас – возможного требуете?!

Последовала новая пауза. Если Физрук о чем-то и раздумывал, то на его неподвижном лице эти мысли не отражались. Только зрачки расплылись широкими черными дырами – и снова свернулись в две точки.

– Ладно, – сказал отстраненным, очень деловым тоном. – Мой предмет называется «аналитическая специальность», а меня зовут Дмитрий Дмитриевич, если вы забыли. На протяжении семестра я обычно не пишу докладных, но в конце семестра будет дифференцированный зачет. Все, что вы сумеете выучить, – то ваше. Что пропустите, проболеете – ну, что же, я предупредил.

Сашка горько улыбнулась:

– Спасибо. Очень доходчиво.

– Николай Валерьевич Стерх, – он пропустил ее сарказм мимо ушей, – займется с вами работой над ошибками. Первое индивидуальное занятие с ним сегодня, в шесть вечера, в четырнадцатой аудитории, как обычно. С собой возьмите блокнот и ручку.

– А Олег Борисович… – Сашка с неожиданной теплотой вспомнила сейчас Портнова, – больше не будет с нами работать?

– Олег Борисович преподает специальность начинающим, – все так же отстраненно проговорил Физрук. – У него теперь новые первокурсники. Кстати, хорошо, что вы напомнили…

Он встал, открыл знакомый шкаф, снял с полки стопку книг, потертых, с надорванными и подклеенными корешками:

– Повторенье – мать ученья, хотя в вашем случае я бы не обольщался.

– Что я сделала не так? – прошептала Сашка. – На экзамене?

– Все вы сделали как надо, – Физрук положил книги перед ней на столешницу. – Вы не та, за кого мы вас принимали, вот в чем ошибка.

– Почему за вашу ошибку наказывают меня?!

– Да кто же вас наказывает…

Голос Физрука прозвучал очень по-человечески. Его лицо на долю секунды стало живым, даже страдающим, даже симпатичным – и снова превратилось в неподвижную маску с черными глазами-дырами. Сашка съежилась.

– Никто вас не наказывает, – с горечью и досадой продолжал Физрук. – Вы очень опасны. Вы оружие… либо орудие жуткой мощи. Вы убийца реальности, Саша, и разрушитель грамматики, и я сделаю все возможное, чтобы вы никогда больше не прозвучали. А так… – он на секунду запнулся, – вы прекрасная девушка, и я вам не враг. Впрочем, я это уже говорил.

* * *

Когда она вышла из первой аудитории, до конца обеденной перемены оставалось еще несколько минут, холл пустовал, зато внизу, в столовой, слышались голоса. Не хочу оправдываться, ожесточенно подумала Сашка. Не хочу ни с кем объясняться, что я вам, козел отпущения?!

Табло с расписанием выглядело совершенно по-другому, чем два часа назад: квадраты и прямоугольники групповых занятий исчезли, остались только узкие ленточки индивидуальных. Сашка отыскала свою фамилию в списке и увидела единственное занятие сегодня, в шесть вечера – индивидуальное занятие со Стерхом. Он мне все объяснит, подумала Сашка с надеждой, такой же яростной, как недавнее раздражение. Он разъяснит мне про «убийцу реальности». Хотелось бы верить, что Физрук пошутил, но в этом Институте не так много шутников…

– Девушка!

Сашка резко обернулась. Полная женщина в белой блузке стояла в дверях деканата, упершись в бедра пухлыми руками:

– Это вы – Самохина?

– Да, – пробормотала Сашка. Она смутно помнила эту женщину… Или другую такую же? С сотрудницами деканата Сашка никогда не вела ни дружбы, ни вражды, ей не приходилось, как некоторым студентам, носить в деканат справки о составе семьи и упрашивать о начислении стипендии – с тройками…

– Зайдите, – сказала женщина повелительно. – Я должна за вами бегать, что ли? В общежитие за вас кто поселится, а?

* * *

На месте старого общежития, двухэтажного деревянного барака, стояло теперь новое здание, кирпичное, с тремя этажами. Вдоль второго и третьего этажей тянулись железные балконы, кое-где увитые чахлым виноградом.

Сашка вспомнила: на втором курсе, после зимних каникул, Фарит Коженников привел ее на съемную квартиру – в мансарду, которую Институт выделил ей как отличнице. Это были странные и счастливые дни, когда Сашка впервые поняла, что учеба ей в радость, что мир, который готов ей открыться, прекрасен и гармоничен. Она, по словам Коженникова, «распробовала этот мед»…

Сашка потянула на себя тяжелую железную дверь с магнитным замком – не работающим. В холле не было дежурного, и не было привычной стойки с ключами. Все новое: мягкий диван и кресла, на стене плазменная панель, фикусы в огромных круглых кадках. Необычную тишину подчеркивала трансляция новостей на экране, без звука: толпились люди в странных одеждах, разевали рты в неслышном крике. Опрокидывались машины, дергалась камера в руках снимающего; Сашка почувствовала исходящее от экрана напряжение, ей захотелось погасить экран или хотя бы переключить канал. Но никакого пульта поблизости не было, шнур втыкался в розетку высоко позади экрана, и Сашка с опозданием вспомнила, что можно ведь просто не смотреть. Никто не заставляет.

Она прикрыла ладонью лицо, отгораживая себя от экрана. Увидела среди фикусов округлый, как шлем скафандра, полупрозрачный купол, поначалу не поняла, что это, и только через минуту опознала под куполом телефон-автомат. На металлическом боку имелась схема, объясняющая, как звонить по студенческой карте.

Карту Сашке выдали в деканате.

Длинные несколько минут она переводила взгляд со схемы на карточку и обратно, как мартышка, изучающая инструкцию к очкам. На самом деле ей надо было собраться с мыслями.

Наконец она погрузила карту в слот и набрала номер, вбитый в память будто молотком, этот номер она не забыла бы даже в коме. Гудок. Еще гудок.

– Да, Саша, – отозвался в трубке Фарит Коженников. – Рановато вы мне звоните. Еще и занятия толком не начались.

– Мне сказали, что я убийца реальности и разрушитель грамматики.

– Это Дмитрий Дмитриевич? Он преувеличивает, – беспечно отозвался собеседник. – Не принимайте близко к сердцу.

– Но я пытаюсь понять, – она старалась говорить как ни в чем не бывало, но голос все равно выдавал ее. – Он же ничего не объясняет, только запугивает…

– Как странно, – сказал Фарит с улыбкой в голосе, – раньше ваши педагоги ничего подобного себе не позволяли.

Сашка оценила его иронию. Сжала зубы:

– И еще он сказал, что у меня истощена… информационная составляющая, что я не справлюсь. Не до-существую до диплома.

– Тогда он противоречит сам себе, – Коженников отчего-то развеселился. – Либо вы убийца реальности, либо не справитесь. Непедагогично мне с вами обсуждать ваших наставников, но в данном случае он не прав… Вы настойчивы, талантливы, у вас отличная мотивация, а будет мало – я добавлю.

Сашка чуть не выронила трубку.

* * *

В новой общаге было уютнее и чище, чем в прежнем бараке, но до странности тихо. Ни плеска воды, ни шагов, ни единого голоса.

– Корабль-призрак, – Сашка говорила сама с собой. – А где все?

Она прошла через коридор третьего этажа, показавшийся ужасно длинным, остановилась у двери и вставила в электронный замок свою студенческую карту. Замок зажужжал, мигнул зеленым, и дверь открылась.

Сашка еще раз убедилась, что старшекурсники живут комфортнее младших коллег: комната была похожа на одноместный гостиничный номер. На полке у входа обнаружились микроволновка и электрический чайник. Над письменным столом висела белая доска для заметок с парой ярких магнитов и упаковкой маркеров на полке. Сашка задержала взгляд; доска неприятно напомнила о потрясении, пережитом сегодня в аудитории номер один.

Повинуясь порыву, Сашка ухватила доску и рывком сняла ее со стены. «У вас истончена информационная составляющая…» «Вы много пропустили…» Судя по тому, что испытала Сашка на занятии, прав Физрук, а не Фарит Коженников; Сашка огляделась. Обдирая костяшки пальцев, засунула доску за шкаф. Упали и раскатились маркеры, один, зеленый, выкатился на середину комнаты. Сашка пинком ноги загнала его под кровать.

Раньше она и помыслить не смела, что Фарит может быть в конфликте с преподавателями. И что он, по-видимому, имеет над ними власть, а те не в силах прямо отказаться, могут саботировать его распоряжения. Сашка между молотом и наковальней: Фарит будет наказывать за провалы не преподавателей, конечно, а студентку…

Убрать доску было правильным решением, теперь комната выглядела куда лучше и даже просторнее. В мансарде с виноградом, конечно, было в сто раз круче, но, по крайней мере, делить комнату с однокурсницами ей больше не придется. Это было бы невыносимо, особенно теперь, когда в каждом взгляде читается: «Чем ты лучше Жени? Почему Женя сгинула, провалившись на экзамене, а ты вернулась как ни в чем не бывало, почему они тебя простили там, где никогда никого не прощали?!»