Забытая песня шамана

– Пусть хранят тебя духи!

… Клавдия Захаровна не заметила, как воспоминания захватили ее с головой, она словно пережила все события заново, и помимо своей воли прошептала эту фразу вслух. Женщина встрепенулась, потерла ладонью в области груди – что-то игла беспокойства стала чаще напоминать о себе, болезненно покалывая сердце – и подумала: «Что это я в воспоминания улетела? Неужто так Тандалай с сыном потревожили мою душу? – и, поднявшись с места, вернулась мыслями к мирским делам. – Я же с вечера тесто поставила, как бы не убежало. Надо пироги печь, сегодня Рома домой должен наведаться».

***

Роман Семенович уставший, но довольный возвращался знакомой дорогой в свою сторожку лесника. Он покинул ее еще утром, а к полудню уже успел набрать почти полный походный рюкзак белого гриба. И вот теперь, неторопливо шагая, дополнял рюкзак попадавшимися на каждом шагу грибами. То тут, то там среди влажного мха вырастала коричневая шляпка ценного дара леса. Роман, не ленясь, наклонялся и, словно со старым знакомым, с каждым грибочком вел беседу:

– Вот ты где притаился… Думал, я тебя не замечу? … Какой красавец! – освобождал он толстую, мясистую ножку ото мха и старался срезать ее острым ножом у самой земли. Ножка была чуть влажная, чисто белая, упругая, без единой червоточинки. Он бережно убирал сосновые иголки с шершавой, темно-коричневой, почти шоколадной, шляпки и нежно думал о жене, вспоминая ее милое, родное лицо и заботливые руки, которыми она бережно мыла каждый грибок, когда Роман приносил лесные дары домой.

«Клавдия будет довольна. Не один час ей придется провозиться с грибами. Те, что крупнее и мясистее, она порежет и, разложив на решето, отправит сушиться на солнышке. А мелкие отварит и замаринует», – Роман вспомнил запотевшую баночку с грибами, которую Клава доставала из холодильника и перемещала на стол, аккуратно выкладывая скользкие, с тягучим, запашистым маринадом грибочки из банки на тарелочку, и вдруг резко почувствовал, что проголодался.

– Нет, все – хватит! – произнес он вслух. Надо возвращаться в сторожку и собираться домой. У Клавдии сегодня, наверняка, его любимые пироги к ужину будут, с яйцами и зеленым луком. У Романа, как только он вспомнил о пирогах, предательски зашелся желудок, настойчиво требуя пищу.

Роман, подойдя к сторожке, снял с плеча тяжелый рюкзак, осторожно поставил его на деревянную лавку и поспешил освободиться от тяжелой одежды. Скинул непромокаемый защитного цвета, доходивший почти до пят, плащ, повесил его на крючок, прибитый к столбу, и с трудом стянул с уставших ног кирзовые сапоги – ногам сразу стало легко и свободно. Привычным движением зачерпнул из ведра ковш воды и наполнил умывальник, прибитый прямо к стене сторожки; тут же было прикреплено старое, затертое, с глубокой трещиной в нижнем правом углу зеркало. Он открыл замок на входной двери и пошел за полотенцем вовнутрь помещения. Не прошло и пяти минут как Роман вышел на улицу с полотенцем в руках и сразу кожей почувствовал чье-то присутствие. Он медленно поднял глаза и встретился со взглядом незнакомого мальчика. Только этот мальчик был не из плоти, а просвечивал насквозь, этакий воздушный силуэт, и ощущалось, что он совсем невесомый, и только невероятно печальные, проницательные глаза смотрели Роману в самую душу. Лесник не удивился, увидев мальчика, и не испугался, ответил на его взгляд спокойно и приветливо. Их глаза, сцепившись, изучали друг друга какое-то время. Мальчик первым отвел взгляд, словно потеряв интерес к мужчине, развернулся и неторопливо стал удаляться. А Роман, совершенно опустошенный и разбитый, отрешенно пошел к умывальнику и, проходя мимо зеркала, задержался перед ним и, взглянув на свое бледное отражение, пробурчал:

– Эк тебя, Рома, перевернуло! Все, надо отдыхать, – и машинально провел рукой по голове, словно зачесывая короткие волосы назад, и, спустившись ладонью к шее, с силой потер ее – и тут же замер. Его рука не наткнулась на привычную шелковую веревочку, на которой висел оберег. Роман оттянул горловину тельняшки и посмотрел на грудь – клыка не было. Он обессиленно опустился на лавку и выругался:

– Тьфу ты, черт! Как же это?! … Что я Клавдии скажу? Столько лет носил и хоть бы что. А тут… – раздраженно стукнул он ладонью по колену.

***

Арина очнулась, но глаза не открывала. Она почувствовала, что лежит на чем-то необычайно мягком, уютном, теплом, словно утонула в перине тети Тани, на которой просто обожала спать в детстве. Правда, когда зимой тетя жарко топила печь, ей иногда казалось, что перина прилипает к телу и вылезшие пушинки неприятно покалывают кожу. Вот и сейчас ей было слишком знойно и немного душно, и через водолазку проникали колючие иголки неизвестно от чего.

Она вдруг остро осознала, что не может именно сейчас лежать на перине тети Тани, так как поспешила в лес за Тандалай, но потеряла ее из виду, а потом – эта сосновая лапа, накрывшая ее с головой. Арина осторожно, с некоторой долей опаски, приоткрыла глаза, и первое, что она увидела, это огромная керамическая резная ваза, от которой и исходил нестерпимый жар. Она постаралась сесть, упершись рукой о землю, но рука утонула в мягкой подушке мха, из которой торчали засохшие старые сосновые иголки. «Так вот что неприятно покалывало тело», – непроизвольно пробежала мысль.

Неожиданно закружилась голова, Арина прикрыла глаза, но собралась с силами, изловчилась и села. Ее голова опять сделалась пустой, и слух уловил успокаивающую песню шамана:

– Айя-я-я-я-а-а-а, ойё-ё-ё-ё-о-о-о, э-э-э-э-йя.

Она медленно открыла глаза – прямо напротив нее сидел шаман в надвинутом на глаза шлеме, украшенном разветвленными рогами и серебряными пластинками, все его лицо было разрисовано красками. Но появление этого, как ей показалось, киношного, персонажа нисколько не удивило, и даже в какой-то мере она обрадовалась тому обстоятельству, что в не известном ей месте находится не одна и, по большому счету, нечего и некого бояться, и она спокойно стала дальше рассматривать шамана. На нем был кожаный плащ, по левую его руку лежал бубен с колотушкой, а по правую спокойно и безразлично сидел тигр.

Арина вдруг остро осознала: то, что она видит, не может быть явью, и, скорее всего, у нее от удара веткой случились галлюцинации, и она, закрыв глаза, усиленно потрясла головой. А когда открыла их, шаман сидел на прежнем месте, он не обращал на девушку совершенно никакого внимания, словно ее здесь вовсе и не было, и руками совершал какие-то манипуляции над чашей. Арина посмотрела на руки шамана, никогда не знавших тяжелого труда, и удивилась белой коже, тонким пальцам с красивыми ухоженными ногтями и перевела взгляд на язычки пламени. В какую-то минуту ей стало понятно, что это не огонь, а маленькие, игривые, шаловливые лисята, которые резвясь бегали по чаше. И тут она услышала поспешные приближавшиеся шаги. Под ногами незнакомцев неестественно громко хрустели сучки, небольшие веточки, сосновые шишки. Ей даже почудилось, что она видит ноги, уверенно ступавшие между деревьями. Но вскоре ее чуткий слух уловил голоса, и она увидела двух мужчин – они были явно не из села, это девушка определила по необычной для данного места внешности, да еще в строгих, черных костюмах.

– Табыт, если бы ты был чуть расторопнее, мы бы не упустили из виду путь Тандалай, – отчитывал крепкий на вид молодой мужчина алтайской внешности идущего рядом с ним худощавого парня лет восемнадцати, тоже алтайской внешности.

Арина испуганно ждала, что вот сейчас они заметят и ее, и шамана с тигром и обязательно о чем-то спросят. Но мужчины, поравнявшись с ними, находясь всего в шаговой доступности, даже не обратили на них внимания, словно их вовсе и не было в лесу. А восемнадцатилетний парень оправдывался:

– Я не знаю, Эшер, как я потерял ее из виду. Словно злые духи перемешали все тропинки и запахи вместе, превратив их в запутавшийся клубок змей. С какого бока ни коснись этого клубка, все равно будешь ужаленным.

– Табыт, нечего на духов пенять. Я тебя предупреждал, что у нее сильные небесные покровители. А ты мне что ответил? Что сможешь подавить ее ауру.

– Я тебе повторяю, что ей кто-то помогает. Я это чувствую, – мужчины удалялись, голоса становились тише.

Арина взглядом вернулась к огню: лисята в чаше подросли, им было тесно, они уже не играли так наивно и радостно. Каждый старался вытолкнуть из чаши сородича или укусить ближнего. Где-то за спиной Арины опять послышались те же самые шаги, она узнала их по осторожной уверенности. Это были точно шаги чужаков. Нехотя оторвав завораживающий взгляд от лисят, она оглянулась – мужчины шли прямо на чашу с огнем.

– Табыт, а тебе не кажется, что мы здесь уже были? Ты что, дорогу перестал читать? Так и заблудиться недолго.

– Не трусь, Эшер. Мне показалось, что, когда мы проходили здесь, я упустил что-то важное. Вот теперь хочу проверить, так ли это, – ответил Табыт, ступая прямо в середину чаши. Один лисенок оторвался от сородичей и нырнул мужчине в узкую штанину. Арина затаила дыхание. Но мужчина миновал чашу, потоптался на месте, затем смешно потряс ногой в воздухе, словно хотел вытряхнуть лисенка – видно, он ему доставил дискомфорт – и, поправив штанину, произнес:

– Нет, Эшер, я кожей чувствую, что здесь что-то не так. Ладно, потом разберемся, – и стал быстро удаляться. Эшер прибавил шаг, чтобы не отстать от Табыта, и продолжал настаивать на своем:

– Я тебе говорю, что это Тандалай нас по лесу кружит, видно старается отвести нас от своего сына, запутать следы.

Арина проводила взглядом мужчин и после их ухода с облегчением вздохнула и вернула взгляд к чаше. Но ни чаши, ни шамана на месте не было. Она почему-то не удивилась, поднялась на ноги и обеспокоенно стала всматриваться в ближайшие окрестности, но никакие признаки на присутствие здесь ранее людей не указывали. Откуда-то издалека прилетело еле слышное.

– А-ри-и-и-ина, А-ри-и-и-ина!

***

По кухне Клавдии Захаровны витали сдобные запахи. Оставив в стороне растревожившие душу воспоминания о детстве, она с головой окунулась в домашние заботы. Тесто, поставленное с вечера, хорошо подошло, получилось удачное, мягкое, податливое, и она напекла и нажарила кучу пирогов с разнообразными начинками: со свежей капустой и морковкой; картошкой и грибами; с печенью, рисом и тыквой, и конечно, любимые пироги мужа – с яйцами и зеленым луком. Снимая последние пироги с противня, Клавдия Захаровна вспомнила об Арине:

«Обещала утром зайти, а время уже к полудню, а она не идет. Надо позвонить ей, на пироги позвать, – но тут же передумала. – Нет, лучше сама схожу, выпечку отнесу. Вот только передник переодену, а то вся заляпалась мукой», – и отправилась в гостевую комнату, чтобы переодеться. Но только ступила на порог, тут же обмерла – на кровати сидел с заспанными глазами Кайрат. Тандалай находилась на прежнем месте, в углу комнаты.

– Господи, помилуй! – промолвила женщина. – Когда же вы вернулись? Я же из дома никуда не выходила, как я вас пропустила?

Кайрат, не глядя на хозяйку и проигнорировав ее вопросы, тихо произнес:

– Как вкусно пахнет. Я кушать хочу.

Тандалай, заслышав голос сына, встрепенулась, подняла голову и открыла глаза.

– Сынок, ты дома. Слава духам! – и, поднявшись из угла, присела на кровати рядом с сыном, прижав его к себе и ласково погладив по голове.

– Ты где была? – не унималась Клавдия Захаровна, начиная раздражаться и нервничать.

– Душу сына сопровождала, – ответила просто Тандалай, продолжая гладить сына по голове. – Следила, чтобы ничего с ним не случилось.

Клавдии Захаровне данное объяснение показалось странным, а вдаваться в подробности пока не хотелось. Да и что она могла услышать в ответ – только следующую нелепость, которая, по всей видимости, будет еще страннее, чем предыдущая, и вконец выведет женщину из душевного равновесия.

– Ладно, я там пирогов напекла, ешьте. А мне уйти по делам ненадолго надо.

***

Клавдия Захаровна шла по улице и, изредка кивая приветственно головой встречавшимся односельчанам, мысленно рассуждала:

«Чует мое сердце: что-то здесь не так. Если Тандалай дружит с духами и появилась в моем доме, значит ей что-то от меня надо. Вот только что? Может, я ошибаюсь и она выбрала мой дом как пристанище? Я с самого детства на Алтае не была, да и ничего у меня примечательного или имеющего ценность для духов нет, – женщина немного успокоилась и додумала. – Нет, точно не ко мне, потому как Тандалай с сыном уходили из дома искать что-то. Но видно не нашли. И за ними, скорее всего, идет охота, иначе не появился бы здесь этот странный, самоуверенный алтаец. И если Тандалай с сыном в ближайшее время не покинут мой дом, значит, надо быть готовой к новым гостям», – и, заходя в дом к Арине, повысив голос, спросила:

– Есть кто дома?

Никто на ее голос не отозвался, и женщина пробурчала:

– Странно: дом не заперт. Вышла что ли куда? – она поставила миску с пирогами, прикрытую хлопковой цветной салфеткой, на стол и все же решила пройти в комнату.

Арина, свернувшись клубочком, тепло одетая, спала на кровати. Клавдия Захаровна вначале не хотела тревожить девушку и собралась просто развернуться и уйти, но что-то ей подсказывало, что надо остаться, и она тихонько позвала:

– А-ри-и-и-ина, А-ри-и-и-ина!

Арина приоткрыла глаза, и первое, что вымолвила, было удивленное: