Ретроградный Меркурий

– Я на минуту! – Она вышла, поплотнее запахивая розовый халат.

– Отойдем. – Георгий взял ее за локоть.

– Я не могу, я не одета.

– Да я вижу, ты не смущайся, на два метра отойдем. Ваши ведь в другой гостинице живут.

– Так положено, иначе режиссеру просто продохнуть не дадут, ты же сам видишь, что тут происходит.

– Да, я вижу. Я вижу даже больше, чем ты думаешь. Послушай меня, девочка, – тебе надо немедленно возвращаться в Москву. Одевайся, я отвезу тебя.

– То есть… как?

– Обыкновенно, на машине, другого способа сейчас нет.

Соня выждала паузу, пытаясь понять.

– Ты разговаривал с Катей? Видел ее? – Георгий молча кивнул.

– Она не остановится, да? Но как же я могу здесь все бросить, как же я Митю оставлю одного? А остальные как? Они же не снимут без нас, мы ничего не успели толком сделать!

– Так забирай своего гения, только никому не звоните, пока не уедем, не предупреждайте.

– Но мы должны сделать распоряжения… Он должен.

– Отъедем километров на пятьдесят – позвонит и сделает. Раньше нельзя. У нее в группе есть кто-то свой.

– Но кто?

– Я не знаю. Это сейчас неважно, надо скорее уехать отсюда.

Соня смотрела куда-то за его спину. Там стоял Митя. Уже одетый.

– Соня, он прав. Эта психопатка нас всех здесь убьет. Иди немедленно собирайся.

В машине ехали молча.

Соня почему-то дулась сильнее всех. Ей было обидно, что все снова валится набок, что эта безумная девка снова вмешивается в работу из-за какой-то паршивой ревности.

«Ишь, одиноко ей, – думала Соня с раздражением, – разве мне не одиноко? Разве мне не хочется быть любимой? Разве я – не одна? Нельзя же сказать, что я – с ним», – она брезгливо повернула голову в Митину сторону.

Он сидел, понурившись, время от времени принимался нервно грызть ногти, и тогда Соня злобно шлепала его по руке, вроде как одергивала – было стыдно перед Георгием.

«Нет, ему никто не нужен, и я – в том числе. И к лучшему. Мне тоже очень хочется счастья, я тоже смотрю голодными глазами в ночную темноту, мы все, все заслужили счастья, но не имеем его. Почему же тогда я не взрываю машины, не взламываю двери, никому не угрожаю и никого не преследую? Не мщу, не требую к себе повышенного внимания? Когда уже она поймет – мужчина не сделает тебя счастливой, пока ты сама не наполнишься чем-то, пока ты не научишься быть счастливой без него – такой вот парадокс. Она обязательно это поймет, надеюсь, мы все к тому моменту будем еще живы».

Уже потом, спустя несколько дней, Митя сам удивлялся своей решимости. Вспоминал ту ночь, какую-то проселочную дорогу, Георгия, который отъезжал от гостиницы с выключенными фарами, Соню, которая, казалось, больше беспокоилась о фильме, чем о собственной жизни. Не ощущала опасности, сразу же начала звонить каким-то девочкам из группы, давать указания.

Любопытно, что ее слушались – а ведь она была всего лишь ассистентом. То ли статус любовницы режиссера так действовал, то ли прирожденные ее организаторские способности. Она выглядела строгой – чересчур строгой и очень недовольной.

Уже на шоссе в свете встречных машин он то и дело бросал взгляд на ее резкий профиль.

Нет, не милашка. Страшно рядом с такой. Именно поэтому он охотно позволил оставить себя одного на этой заброшенной даче. Собственно, никакой заброшенной она не была, вполне ухоженный дом, хотя и старый. Актерский поселок, от Москвы почти сто километров, но электрички ходят – можно выбраться, если что.

Поначалу он и не понял даже, куда приехал, не слышал, кому Соня дозванивалась, с кем говорила. Лег спать под утро, успокоенный тем, что никакая Катя его здесь не найдет.

Проснулся поздно, долго соображал – где он, где Сонька.

Деревянный дом, все старомодно и добротно, белоснежное белье, на котором он, оказывается, спал в одежде.

Первым делом Митя нашел в рюкзаке зарядку от телефона, поставил его подкормить, а сам отправился исследовать свое новое пристанище.

По первым же фотографиям, которых на стенах было в изобилии, он понял, что это дача Анны, ее родителей. И, судя по всему, спал он на кровати ее великого отца.

Это приятно волновало. И кабинет его сохранился в целости.

Митя не мог оторваться от старых фотографий, записок, воспоминаний своего гениального коллеги. Многое казалось ему остроумным, восхищало, открывало совершенно новые факты о съемках самых известных фильмов.

Митя даже представил его здесь, в этом кресле, с печатной машинкой. Наверняка сюда приезжали сценаристы, сидели, курили, открывали вот эту самую форточку – великие люди касались ее руками.

Митя перегнулся через стол, открыл окно. В комнате сразу посвежело.

Удивительно, но здесь, на севере Подмосковья, было гораздо холоднее. Мало того, что не распустились деревья, так в низинах еще лежал серыми корками снег, а с теневой стороны дома висело несколько самых настоящих сосулек.

Митя бродил по большому запущенному участку, ощущая что-то новое для себя, покой, которого он давно не испытывал. Умилялся каждой малости, даже, опасливо озираясь, выглянул за скрипучую калитку.

На улице, как и ночью, когда они приехали, было безлюдно и тихо, только птицы звенели, перекрикивая далекий гул поезда. От ветра покачивались прошлогодние сухие листья, застрявшие в щели старого металлического почтового ящика. День был не то что солнечный, радостный – нет, скорее, спокойный, с несколькими светящимися прорехами в светло-сером небе.

В холодильнике нашлись продукты, купленные, видимо, вчера по дороге.

Он удивился, что не вспомнил об этом раньше, пожарил себе холостяцкую яичницу и, наслаждаясь одиночеством, еще погулял до темноты. Потом достал ноутбук и, чувствуя мощный прилив вдохновения, упал в работу, как падают в обморок, – не оглядываясь, не отвлекаясь, не слыша телефонных звонков.

Когда он не ответил на четвертый подряд, Соня встревожилась. Она весь день организовывала переговоры с продюсером, объясняла, руководила переездом, а внести изменения в сценарий должен был Митя – так договорились.

Лев Кириллович был зол как тысяча чертей, требовал немедленно «предъявить этого труса и алкоголика, который прячется за бабскую юбку», но Соня слезно пообещала, что в Москве они все нагонят.

В ближайшем пригороде нашли отличный старый особняк, в котором когда-то находилась знаменитая клиника профессора Стравинского, воспетая Булгаковым. Подходило идеально, добраться от города можно было за час, значит – никаких экспедиций.

Все более-менее складывалось, но Митя не отвечал.

Соня нервничала и проклинала себя за легкомыслие, обратиться же за помощью было не к кому – Георгий в эти дни был очень занят. На его плечи была возложена великая миссия по спасению человечества от Кати.

Исполнив свой конспиративно-водительский долг и пересадив, как он выразился, «светило отечественного кинематографа с няней» в такси, он развернулся и погнал назад, в Ярославль. К счастью, успел до рассвета, даже его парковочное место было свободно.

Выйдя из машины, оглядел ее, поискал следы недавнего бегства и, не найдя, удовлетворенно подумал, что вот он, пожилой деловой человек, ввязался в какие-то смешные игры киношной богемы, творческих людей и психопатов. Добровольно и всерьез. И теперь ему предстояло отловить нервную, очень опасную девочку и каким-то образом ее обезвредить, как обезвреживают бомбу с часовым механизмом: нужно перерезать один из десяти проводков, попытка всего одна, и время на исходе.

Соня все это отлично понимала, поэтому решила Георгия не отвлекать.

После некоторых колебаний сочла возможным рассказать обо всем Митиной жене. В конце концов, она не чужой ему человек.