Девушка и Ворон

– Тая? Что? Это ж не иголка…

– Разница невелика. Боюсь я их.

– Ладно, где она у тебя?

– Вот тут, в подушечку воткнута.

– Давай сюда… я сама выну. Ну вот так… и так!

Щелкнул замочек, и Лиза выдвинула ящик. Потом запустила руку поглубже, нажала потайную пружинку…

– Ага, вот он!

– Удивляете, Лизавета Алексеевна. Яшка вас этим цыганским штукам научил?

– А то кто же… Держи шкатулку. Скоро вернем. А вообще-то ничего плохого я тут не вижу. Это мое наследство, а папеньке женские украшения зачем?

Заперев ящик тем же манером, Лиза бесшумно выскользнула из кабинета, осторожно сминая в ладони подушечку с воткнутой в нее булавкой. Горничная же несла кованую шкатулку, прижимая ее к груди под старой шалью.

* * *

В комнату Лизы девушки вернулись без приключений. Барышня удобно устроилась на широком подоконнике. Загляделась в сумрак апрельской ночи, даже позабыв о лежащей на коленях шкатулке. Легкие светлые локоны Лизы растрепались – никаких шпилек, бантиков и лент. Белое домашнее платье в кружевах делало ее похожей на облачко в полумраке комнаты.

Все было подернуто тенью: изящная светлая мебель, шелковая обивка стен, милые безделушки, без намека на порядок раскиданные тут и там. Лишь одинокая свеча лениво мерцала на каминной полке.

– Зима с весной все тягаются, мало им было марта… – задумчиво проговорила Лиза, не отрывая взгляда от окна.

– Завтра все одно весна свое возьмет, – ответила Тая. – Тепло будет.

– Откуда знаешь?

– Знаю, барышня.

– Ох, много ты знаешь, Таисья, как я погляжу.

Лиза вздохнула как человек, которому приходится отрываться от мечтаний.

– Что вздыхаете, Лизавета Алексеевна? – с улыбкой спросила Тая. – Или не рады предстоящему балу?

– Ой не рада. И ладно бы один из наших вечеров, когда друзья, когда весело… А тут сама посуди: шага лишнего не ступить, словом лишним ни с кем не перемолвиться, ходишь, как кукла заводная, на голове цветник таскаешь. Не надо мне такой радости!

Тая едва не прыснула со смеху.

– Ой, чудная вы, Лизавета Алексеевна. Уж простите за такие слова. Другие барышни вам обзавидовались, небось.

– Чему завидовать?

– Да как же… Богаты, родовиты… к самой графине Загорской вон приглашены. А потом, вы такая хорошенькая, Лизавета Алексеевна!

– Да где ж хорошенькая? Нос курносый, рот как рот… никаких там тебе жемчугов с кораллами… и щеки розами не цветут.

– У вас глаза красивые…

– Что ж, о глазах не мне судить. – Лиза смерила горничную оценивающим взглядом. – А вот ты, Таичка, и правда красавица!

– Скажете тоже.

– Красавица как есть. Вон какая статная, косы черные, бела как барышня, а черты… словно камея[2 - Резные камни с изображением, исполненным в рельефе.]. А знаешь-ка что… попрошу я папеньку, чтобы нанял художника твой портрет написать! Вот как есть, в сарафане синем. И выйдет загляденье, я уверена.

– Все бы вам что-то придумывать, барышня.

– Эх, умела б я рисовать… да хоть что-нибудь бы уметь! По балам ходить много ума не надо. Мне скучно, Тая.

– Замуж выйдете – веселее станет.

Лиза фыркнула, крепче прижимая к себе шкатулку.

– Скажи еще – хозяйством займусь. Варенья, соленья, соседи на чаек… тьфу ты… даже слышать не хочу. Я тут читала святцы[3 - Церковная книга, содержащая календарь с полным перечнем святых по дням, в которые отмечается их память, а также с перечнем всех праздников. В качестве отдельной книги может состоять из кратких житий, расположенных в порядке годового круга.] про старинную жизнь, про княгинь. Как они храмы строили и правили, и книги переписывали, набираясь мудрости и учености… эх. Вот так можно жить. А замуж… Мне б такого мужа, Таичка, чтобы с ним и правда было весело. Да где ж такого взять-то? Ладно, пустое… Свечу подай.

Девушка наконец-то открыла шкатулку, старинную, украшенную смарагдами[4 - Старое название изумруда – смарагд. Это слово с древнегреческого переводится как «зеленый камень».] и позолотой, и Тая осветила ее дрожащим сиянием свечи. Некоторое время Лиза задумчиво перебирала драгоценности.

– Вот он… – вытащила она большой малахитовый перстень. Ее ясные серые глаза затуманились. – Странный… красоты неописуемой – смотри, жилки в узор складываются, словно цветок в камне расцвел. Как живой. А все ж таки странный.

– Наследство славное… Бабушка ваша, да и матушка ее ой непростыми были, – задумчиво проговорила Тая.

– Отчего же?

– Да так, – уклончиво ответила горничная. – Старухи, совсем древние, в Яблоньках много чего болтали.

– О бабушке Варваре Дмитриевне?

– О ней. Что была она… ну вроде как ведьма.

– Да вранье все. То есть, – благовоспитанно поправила себя Лиза, – неправда это. Но перстень-то как хорош!.. К нему и серьги здесь имеются. Надену на бал к Загорской, хоть какая-то приятность…

Она вновь посмотрела в окно.

– Что высматриваете в этакую-то ночь, Лизавета Алексеевна?

Лиза озорно улыбнулась.

– Может, диво какое? Таких ночей в году ведь четыре?

– Да, по одной на каждый из месяцев, в котором тридцать дней.

– Вот говорю – ты все знаешь. А знаешь ли о том, что, хотя доброе волшебство и скрывается от всех, из Небесного града спускаются на землю черная птица Сирин и белая птица Алконост, чтобы защитить людей от зла? Сирин плачет о грехах человеческих, а Алконост радуется, что прощает нас Бог. И тем, кто их видел, никакая нечисть уже не страшна.

– И вы, стало быть, барышня, в окно пытаетесь разглядеть посланцев небесных?