Ушедшие в никуда

Русское войско о пятистах кораблях по сорок человеческих душ на каждом стояло в Румском проливе, в ожидании разрешения хазарского правителя пройти через земли его страны к Гирканскому морю. Влажные морские ветры становились с каждым днем все порывистей и холодней. Горизонт все чаще хмурился серыми тяжелыми тучами.

Русы ждали. Они знали: ни по воде, ни по льду, если вдруг застигнет их здесь зима, не пройти им на вожделенные для них земли Ширвана. На том берегу грозным стражем спокойствия возвышалась над заливом хорошо укрепленная каменная крепость хазар. Охраняло ее сильное войско вооруженных копьями и стрелами арсиев[17 - Арсии (ларисии, аларисии) – Хазарское войско. Состав войска был разноплеменный, но главным образом оно состояло из тюрок-мусульман.].

Эту окраину Хазарского царства Вениамин берег как зеницу ока. Именно здесь пытались русы всеми правдами и неправдами ступить на его земли. Именно здесь Вениамину нужна была сильная защита. Правитель Хазарии знал это и платил своим воинам за службу, тогда как остальная часть его арсиев, как и в прежние времена, довольствовалась лишь военной добычей.

Русы опасались хорошо укрепленной крепости хазар, но норов необузданных княжьей властью и распущенных за ненадобностью вояк делал их непредсказуемыми. Потому-то и днем и ночью на расстоянии взгляда хазарские арсии неусыпно следили за тем, что делалось окрест.

Вечерами, едва вечер зажигал звезды, по берегу пролива всюду рассыпанным бисером завиднелись зажженные костры. Их многочисленные огни, состязаясь с темнотой наступающей ночи, бросали в небо мерцающие сонмы искр. Они отражались на загрубелых, поросших густой щетиной лицах замысловатой игрой находящихся в вечном противостоянии теней и света. Русы сидели вокруг жарко горящих поленьев небольшими группами и вели неспешные беседы, ленно вплетая в них байки да пересуды.

– Эх, домой бы сейчас, – протяжно тянул кто-то, зевая, – к бабе своей.

Другой, шутейно отвесив ему подзатыльник, задиристо подначивал:

– Сидел бы на печи. Неча в походы-то ходить, коль под бабьину юбку да под каблук охота, – съязвил и вкруг костра посеял гогот десятка мужицких глоток, обросших выцветшими на солнце бородами.

– Да, что, – отсмеявшись, уже серьезно отозвался кто-то, – надоело сиднем сидеть. Почитай, уж сколь ден дожидаемся разрешения козар пройти через пролив.

– Скорей бы, – громко вздыхая, сетовали воины, лениво разминая затекшие суставы.

Затянули песню, старую, грустную, сотканную из низких, хриплых и нестройных мужицких голосов. Потрескивали смолистые сучья, сгорая в золотом, жарко-жадном пламени костров, неспешно превращаясь в красные затухающие уголья. Байки стихли. Ночь покрыла воинов палантином снов. Однако не всем ночь послана для забвения. Иная птица, иной зверь ночью в дозоре. Ночью самая охота. Обманна темнота вуали богини Ночены. Ночью прибыли и посыльные русов, привезли разрешение хазарского правителя пройти через его земли к Гирканскому морю, чтобы на утро в лагере русов воцарилось заметное оживление.

Разбирали полевую кухню, скатывали полотняные палатки, оставляя на берегу пролива серые проплешины еще не остывших пепелищ ночных костров. Еще вчера вечером хазарская крепость была для русов неприступной. Сегодня утром, заручившись письмом хазарского правителя, они переправлялись через пролив, спокойно разглядывая стоящих на крепостных стенах в нагрудниках, кольчугах и шлемах, вооруженных стрелами и копьями хазарских арсиев.

Ступив на хазарские земли, русам оставалось лишь подняться по Дону до переволоки, а там, перетащив свои корабли на Волгу, спуститься вниз по течению к Гирканскому морю. Не морские просторы манили русов – земли, земли Гиляна и Ширвана, земли, где ждала их верная легкая пожива.

XI

Офа вставала до рассвета. Растапливала стоящую во дворе печку, чтобы напечь лавашей. Каждое утро завязывала она в полотняный узелок лаваш и айран[18 - Айран – подсоленный напиток из кефира с зеленью.] – еду для мужа. Азер зарабатывал на жизнь рыбной ловлей, и каждый день, едва небо розовело рассветом, уходил вместе с другими мужчинами-рыбаками на небольших рыбачьих лодках в море. Офа на целый день оставалась дома одна с маленькими детьми, которых Господь посылал им исправно каждый год все пять лет, что жили они с Азером вместе.

Офа была чуть полновата, но ростом невысока. Густые смоляные волосы, заплетая в косу, плотно укладывала она на затылке и подвязывала темной полотняной косынкой, отчего ее большие карие глаза становились еще выразительнее.

Азер уходил на берег, а Офа, дождавшись идущего на пастбище пастуха с отарой овец, выводила со двора и свою немногочисленную скотину. Потом целый день до темноты кружилась она в суете от печи к столу, от стола к детям, от детей к огороду. Так жили многие в их Шабране, прибрежном городке Ширвана, добывая себе хлеб в трудах и заботах, – мужчины ловили рыбу, женщины хлопотали по хозяйству.

Исстари привычен был взгляду местных жителей серо-синий простор Гирканского моря с мелкими островками и разбросанными по глади морской рыбачьими лодками. Привычны и торговые корабли, подходящие к берегу, и мирная суета, когда несли с кораблей и на корабли, обмениваясь товарами, рыбий клей, ткани, серебряную монету, выделанные шкуры и кожи.

Офа и Фирангиз жили по соседству. Жили дружно – в мире и согласии. Их мужья вместе выходили в открытое море на промыслы, стараясь ставить свои рыбачьи лодки неподалеку друг от друга. Фирангиз была еще очень юна. Не так давно отгуляла в Шабране их с Арчилом свадьба. А потому испросили они у Всевышнего пока только одну дочку. Но жизнь молодых лишь начиналась. И проходили в каждодневных заботах их дни. Мужчины зарабатывали на хлеб насущный, женщины – управлялись по дому. Порой, когда судачили они друг с другом на чьем-нибудь подворье, около них собирался целый выводок ребятни.

День начался как обычно: Офа покормила детей и теперь убирала посуду.

– Офа, Офа! – услышала она со двора звонкий голос соседки. Офа вышла на крыльцо. Фирангиз стояла за ивовым плетнем с ребенком на руках. Увидев подругу, Фирангиз приветливо улыбнулась, обнажив ряд крепких ровных зубов. – Офа, идем на берег, говорят, ночью к островам много торговых кораблей подошло. Большой, видно, караван. Ох, и богатая ярмарка будет!

В те дни, когда к крепостным стенам Шабрана подходили корабли, жизнь здесь становилась оживленнее. Заезжие купцы вели торг на базарной площади, что была неподалеку от пристаней. Местный люд победнее торговал всяким незатейливым товаром прямо на берегу за городскими воротами. Серебряные серьги, бронзовые пряжки для ремней, корзины из виноградной лозы, – все уходило с рук торговцев в такие базарные дни.

День выдался солнечным. Офа и Фирангиз, держа на руках детей, вышли за крепостные ворота на берег. Море было спокойно. По-осеннему нежаркое солнце рассыпало по воде блики, сплетаясь в узоры с темными точками рыбачьих лодок.

Стоя у самой кромки набегающей на прибрежные камни воды, женщины вглядывались в даль, стараясь разглядеть в бисерной россыпи лодок силуэты челноков своих родных кормильцев. Легкий морской бриз ласкал лицо. Но что-то тревожное сквозило в этом невозмутимом спокойствии природы. Где-то вдалеке, едва оторвавшись от островов, направив весла к берегу Шабрана, шли корабли. Торговые суда часто приходили сюда. Они привозили много разных товаров, и тогда все жители города стекались на берег.

Офа и Фирангиз смотрели на приближающиеся суда, пытаясь угадать, с каких земель пожаловал к ним такой большой торговый караван. Но чем ближе подходили корабли, тем меньше походили они на мирные торговые суда.

Вдруг темные точки рыбачьих лодок забеспокоились, засуетились… На них, словно на беспомощных насекомых, шевеля лапами-веслами, равнодушно наползали похожие на хищных пауков большие посудины.

Офа вскрикнула. Она еще прижала к груди ребенка и полным ужаса взглядом обожгла Фирангиз.

Мгновение, и большое судно, орудуя паучьими лапами, подмяло под себя чью-то маленькую, еле различимую с берега лодку.

– Что они делают, Фирангиз? Что они делают?! – недоумевала Офа.

Дети прижались к матерям, видя их страх, залились громким плачем.

Слухи растекались быстро. На берег, охваченные тревожной неизвестностью, стекались жители Шабрана.

А суда все шли и шли к берегу, в холодной жестокости подминая под себя не успевшие уйти с их пути лодки. Когда очередная лодка погружалась в пучину моря под тяжестью массивных днищ неизвестных кораблей, берег отзывался стоном ничего не понимающих мирных жителей.

Теперь всем стоящим на берегу стало ясно, что это не торговый караван, а разбойничьи корабли. Кто они?! Откуда пришли?! Что надо им на ширванской земле от людей, которые привыкли встречать лишь мирных торговцев? От оцепенения Фирангиз очнулась первая:

– Бежим, бежим отсюда, Офа, скорее! – тянула за руку она подругу, но та, словно завороженная, не двигаясь смотрела на море.

– Бежим! – уводила ее Фирангиз.

– Там Азер, он может погибнуть, я буду ждать его на берегу. – Голос Офы дрожал. – Ты, Фирангиз, иди.

Корабли подходили все ближе. С берега уже были различимы силуэты снующих по палубе людей.

– Да идем же, Офа! – пыталась увести с берега подругу Фирангиз.

– Нет, я останусь, там Азер, иди, – не унималась Офа.

Фирангиз торопилась уйти от опасности. Она попыталась увести и детей Офы, но те, не желая уходить от матери, еще больше разревелись.

Офа осталась на берегу. Вот уж весла судов коснулись прибрежных камней, и ступили на ширванскую землю люди неизвестного ей враждебного племени. Вот уж смешалось оно с бегущей прочь от берега толпой местных жителей, и полетели первые меткие стрелы, послышались крики схваченных за волосы женщин, стоны ударенных в грудь стариков, плач ничего не понимающих детей. Кто они, люди незнакомого племени? Что нужно им на земле Ширвана?

Офа очнулась от оцепенения, когда перед ней вырос огромный русоволосый детина, необхватный в плечах, с хищным взглядом, пожиравшим ее. Он схватил ее за шею, дико скаля зубы. Дети в страхе визжали. Отпихнув их ногой от юбки матери, он потащил ее куда-то к старой перевернутой лодке. Офа еще сжимала в руках младенца, но в следующее мгновение детина безжалостно вырвал его из рук матери и швырнул на прибрежную гальку…

Фирангиз спешно, как могла, уходила от своего дома туда, за огороды, за виноградники, за городские стены, за которые уже проникли кровожадные чужеземцы. Там было спокойнее. Она спряталась за большим валуном в листве раскидистого кустарника в узкой изложине и, прижав к себе ребенка, сидела, тихо плача, пока звезды не покрыли небо. Ночь была безлунна, лишь в стороне Шабрана виднелись розовые зарницы пожаров, да ветер доносил едва уловимый запах гари.

Офа не замечала ни наступившей ночи, ни бушевавших за ее спиной пожаров, ни криков. Она не видела ничего вокруг себя. Униженная, она сидела на холодной прибрежной гальке, без слез склонившись над мертвым младенцем. Среди одиноких лодок рыбаков, добравшихся до берега, ее Азера не было…

Утром Фирангиз, оставив на свой страх и риск спящую дочку, отправилась в город. Стараясь остаться незамеченной, Фирангиз осторожно пробиралась вдоль огородов к своему дому. Спрятавшись за раскидистой чинарой, что росла неподалеку, она увидела во дворе Офы чужаков. Грубо толкнув ногой калитку, один из грабителей выводил со двора скотину, другой выносил из жилища шерстяной ковер, который Офа сплела совсем недавно и хотела вести на ярмарку на продажу. Еще один здоровенный верзила, перемахнув тяжелой большущей ногой через плетень, повалил его наземь и направился с зажженным факелом к ее, Фирангиз, дому. Стон рвался у женщины из груди, но, подавив в себе боль безысходности, она все же решилась спуститься на берег. Город опустел. Жителей видно не было, лишь убитые попадались ей по дороге. Спрятавшись на берегу за старой лодкой, она огляделась. Берег был усыпан мертвыми телами. С ладей и на ладьи то и дело поднимались и опускались те, кто вчера был принят за мирных торговцев. Они несли, кто что мог – баранов, ковры, серебряную посуду. Не гнушались и утварью – медными тазами да глиняными мисами. Сердце Фирангиз сжалось, она увидела на плече здоровущего мужика отчаянно сопротивляющуюся девичью фигурку.

Совсем недалеко от лодки Фирангиз увидела Офу, склоненную над мертвым тельцем ребенка. Теперь уже не раздумывая, она схватила ее за руку и потащила за собой туда, за огороды и виноградники, к большому валуну, подальше от разоряемого города.

XII

Правитель Ширвана эмир Идаят Халид две ночи провел без сна. Покрасневшие глаза его ввалились и смотрели на мир с усталой отрешенностью. Тревожные мысли не давали эмиру покоя. Они пульсировали в висках нестерпимой болью. Никогда прежде никто не нарушал границ его страны. Если нога иноземца и ступала на земли Ширвана, то это были лишь торговцы, приходящие сюда с торговыми караванами. Днями из Шабрана прибыл гонец. Торопясь как можно быстрее доставить эмиру столь печальное известие, и день и ночь он мчал во весь опор. Он загнал коня, и сам едва не испустил дух.

На прибрежные города его страны напали русы. Хорошо вооруженные, они разделились на многие отряды и, словно рассыпанная чечевица, рассеялись по прибрежным селениям. В Шабране горели жилища. Неуемные в грабежах русы убивали, полонили мирных жителей, уводя их на свои ладьи.

Гонец с трудом переводил дыхание. Прерываясь в своем повествовании, он все время просил пить. В пути запас его воды иссяк, а он не мог позволить себе тратить время на поиски ее в степи. Едва держась на ногах, гонец поведал эмиру, что часть русов отделилась от дружины и направилась на Васаду.