Золотой Трон

Именно сейчас, когда Марпата ощущал себя ничтожно слабым, он не ожидал услышать от учителя этих слов. Их смысл не сразу дошел до сознания юноши, но, когда он все-таки понял, о чем говорил ему Чинробнобо, им овладело смятение. Он все еще держал в руке коричневый агат, но тот не справлялся с нахлынувшими эмоциями Марпаты.

Словно раскат грома, словно горная лавина обрушились на Марпату слова наставника. Он так долго ждал этих слов. И вот сейчас он был к ним не готов, а лама Чинробнобо словно не замечал смятения своего выросшего ученика:

– Где бы ты ни был, какие бы испытания не возникали у тебя на пути, ты доложен помнить, что ты – Человек, – на слове человек учитель сделал акцент, – и создан Всевышним, как и все люди на этой планете, для великих дел в Вечности, а именно, быть помощником Творцу и управлять Мирами. Такое предназначения накладывает на человека большую ответственность, но вряд ли люди на Земле понимают это. Кто из них задумывался о смысле и предназначении земной жизни? Могу тебе сказать, что почти никто. И вот в такой мир ты должен будешь отправиться, когда покинешь стены монастыря. В том мире тебя будет окружать много зла и несправедливости. Прошу тебя, мой мальчик, не заразись этой очень опасной болезнью, не поддайся соблазнам, не дай твоему Духу пасть низко, ибо это может принести тебе погибель. Не трать силы на внешние напраслины. Смотри внутрь себя. После того, как ты много узнал и понял, ты просто обязан совершенствовать свое внутреннее «я». На твоем пути будут трудности и соблазны. Ты встретишься с ними уже скоро, но главная твоя цель в этом мире – не упасть, а, напротив, подняться в своем Духе. Запомни, Марпата, чем выше становится твой Дух, тем сильнее твоя связь с Творцом. Только возвышаясь духовно, ты сможешь обрести высокое Со-знание, иными словами, знание, дарованное Создателем, а значит, сможешь самостоятельно принимать правильные решения и делать верный выбор между Добром и Злом. – Чинробнобо сделал паузу, и, вздохнув, продолжил: – Вот я и преподал тебе последний урок в стенах нашей тихой обители. Может быть, сказанное мной покажется тебе слишком простым, но там, на далекой земле, жизнь преподнесет тебе более серьезные уроки, а пока, – лама улыбнулся и коснулся плеча Марпаты, – собирайся, мой мальчик. Как только ты будешь готов отправиться в путь, я провожу тебя до Лхасы.

Глава V

1

Торговый караван отходил от западного рынка Лхасы. Раннее утро, едва разбудив город, умывало его росистой прохладой. Марпата не привык к базарной столичной суете. Его удручали торговцы, туда-сюда снующие с гружеными тележками, голоса зазывал, нараспев предлагающих пестроцветье товаров. Но больше всего он страдал от тяжелого густого воздуха, обычного для этих мест. Он впервые приехал в Лхасу, впервые спустился так низко с высокогорий Тибета. Его деревня, затерянная между ущелий где-то на головокружительной высоте, монастырь, в котором он провел многие годы, жили в чистом разреженном горном воздухе. Марпата привык дышать тем воздухом, а сейчас его легкие распирало изнутри. Это причиняло не просто неудобства, это причиняло Марпате боль. Его то и дело душил кашель. Казалось, что вся базарная пыль каким-то невероятным образом оседала в глубинах его организма.

– Со временем это пройдет. Ты привыкнешь дышать низинным воздухом, – успокаивал Марпату Чинробнобо, видя, как мучается ученик. Но лама хорошо понимал, что страдания Марпаты только начались, что ему предстоит спускаться все ниже и ниже, что воздух будет все гуще и гуще, а город, куда столько лет зовет Марпату его дух, и вовсе расположен в великой низменности, которая низвержена в пропасть. Но этот путь Марпата избрал сам.

Караван, сотканный из множества навьюченных тюками верблюдов, мерно ступал по каменистой тибетской земле. Проводники и торговцы, погонщики и животные, всех соединил он в живой единый организм, направляющийся в богатую солнечную страну Мавераннахр. Там торговцы надеялись выгодно свершить сделки – купить, продать, обменять. Им уже грезился звон монет, которые по дирхему [8 - Дирхем – денежная единица Мавераннахра. Дирхем равнялся 1/3 мискаля.] собирали они в динары [9 - Динар – денежная единица Мавераннахра. Динар весил 2 мискаля.], чтобы, проверив их вес с точностью до мискаля [10 - Мискаль – весовая денежная единица Мавераннахра в XIV веке.], с туго набитой мошной возвратиться восвояси. Марпата не разделял алчных интересов торговцев. Его не пленил завораживающий блеск серебряных и золотых монет, которых в Мавераннахре было с избытком. От Чинробнобо он знал, что торговцы едут в эту богатую страну чаще всего, чтобы монетой нажиться на монете. Отсутствие единой монеты позволяло заезжим купцам с молчащей совестью орудовать в Мавераннахре. На одних рынках они скупали высокопробные монеты и продавали их баснословно дорого там, где монеты не отличались качеством драгоценного металла. Этим торговцам Марпата был лишь попутчик. В Мавераннахр он шел лишь за тем, чтобы сменить караван, и уже с новыми, но такими же алчными попутчиками разделить вместе остаток пути.

Живя в высокогорном монастыре, погруженный в постоянные занятия над совершенствованием своего духа, Марпата все же находил время, чтобы разговаривать с Чинробнобо о тех странах, куда ему надлежало отправиться. В беседах с наставником он понял, что Мавераннахр, эта прекрасная, все еще богатая страна находилась сейчас в состоянии совершенной раздробленности, что в ней было несколько крупных владений, которые, никому не подчиняясь, неустанно враждовали друг с другом. Он так же знал, что каждый год приносил Мавераннахру новые неурядицы и положение в стране только ухудшалось. Он знал, что на дорогах Мавераннахра бродячие разбойники нередко грабили беззащитных торговцев и некуда было деться от их кровожадности. Но все же день за днем, шаг за шагом приближали его к этой стране.

2

Он был молод и силен. В его теле бурлила энергия, неиссякаемый источник которой он черпал с Небес. От рождения он был недюжинно крепок и вынослив. Со временем его высокий рост, широта в плечах и жилистая мускулатура стали вызывать зависть сверстников. Старики, заглядываясь на него, вздыхали, вспоминая свою разудалую юность. Тимур же не замечал ни красоты своего тела, ни молодецкой силы, бурлящей в нем. Он смотрел на мир сухими без блеска глазами, карими, почти черными, взгляд которых перемещался медленно, ленно, а устремившись на собеседника, прожигал его насквозь. С годами его гордый профиль стал напоминать профиль властелина, и если не властелина мира, то властителя многих людей, которые шли за ним безотчетно и безоглядно, как идет стая волков за своим вожаком. Сила его притяжения была непостижима. И невозможно было сопротивляться, находясь в этих дьявольских путах одурманенного сознания. Тимур был справедлив с теми, кто шел за ним. Он был благороден той мерой благородства, какая бывает присуща вожаку хищной стаи. Но Тимур был беден. И хлеб насущный он добывал себе в стремительных жестоких набегах и грабежах. Никому не было пощады в тех хладнокровных схватках: ни безоружным мирным жителям, ни отарам овец, безмятежно пасущимся на пастбищах, ни одиноко бредущим путникам, ни богатым торговым караванам. По добыче и дележ. Все честно, все по совести. А там, в складчину пир. И во главе пира Тимур – вожак! Но он не потомок Чингисхана, а значит, имя его не смеет стоять рядом с именами ханов и шейхов. Но люди идут за ним…

Караван ждали три дня. Давно донесли Тимуру, что в скором времени пройдет он здесь. И вот все тимурово войско прибывало в предвкушении легкой наживы. Тимур жаждал завоевания и подчинения его воле. Молодого барласа влек вкус насилия и вкус власти. Это вдохновляло его больше, чем звон награбленных монет, чем разудалое гулянье после головокружительного набега. Все, что ему было нужно, это видеть себя победителем.

Укрылись за холмом в небольшой катальповой рощице. Подрагивая, даль струилась миражами. Множество глаз в ожидании каравана вглядывались в черту вечно недостижимого горизонта. Только ветер, только крик одинокого орла в вышине нарушали первозданную тишину.

Тимур загляделся на свободного гордого хищника. Он парил в небесах одинокой тенью, еле различимой точкой, чтобы сквозь разорванное в клочья мгновение обрушиться на несчастную жертву, повинную лишь в том, что она оказалась в поле его алчного зрения. Птица, тяжело, редко взмахивая крыльями, плыла в воздухе. Тень ее, коснувшись горизонта, принимала все более четкие очертания. «Возможно ли такое», – подумал Тимур, но тень, способная к перевоплощению, обернулась вдруг едва узнаваемым станом верблюда. Глаз Тимура еще не решался назвать мираж явью, а безотказное чутье подсказывало: «Добыча близка».

3

Длительный переход из Лхасы в Кеш близился к концу. Марпата устал от утомительных, длиною в световой день, переездов, устал от бесчисленных ночлегов в становищах кочевников. Он, привыкший к высокогорью, с трудом переносил подобное путешествие. Равнинный воздух казался липким и пыльным. Давило грудь. Но все же эти неприятности не мешали Марпате любоваться невиданными ранее земными пейзажами, где совсем другие реки, другие деревья, другие люди. Они росли по-другому, жили по-другому, думали иначе. Марпата вглядывался в новые лица, вслушивался в неведомые ему языки. Все это оседало в душе новым, едва начавшим формироваться взглядом. Этот путь, добрую половину которого он еще не прошел, был первым самостоятельным шагом на пути его новой жизни.

Все чаще встречались пашни и виноградники. Он восхищался абрикосовыми деревьями и цветущими смоковницами. Он дивился неведомому миру, в котором так ярко светило солнце, где так бурно все цвело и благоухало, взлелеянное тем воздухом, который был ему непривычен.

Вдали показались белые купола. Еле различимые, они почти сливались в общей картине созерцания. Сердце Марпаты забилось. Кеш, город, где ему надлежало сменить попутчиков и с новым караваном тронуться в путь. Он уже рисовал в сознании этот переход, в мыслях он торопил время и представлял, как будет въезжать в ворота города, как…

Мысли Марпаты прервал перестук конских копыт. Стремительно приближаясь, он доносился сзади, словно множество скакунов состязалось с ветром. Вот уже всадники окружили караван. Неповоротливые, груженные тяжелыми тюками верблюды остановились, послушные сильным рукам чужаков, взявшим их под уздцы. Погонщики, торговцы… Смятение и хаос охватили караван прежде, чем пришло осознание беды. Преодолев великое расстояние, дойдя почти до цели, быть разграбленными, раздавленными шайкой разбойников! Что могло быть хуже?!

Крик, гиканье и ругань – все смешалось в пронзительный единый вопль расправы. Марпата от неожиданности опешил. Безоружный, не привыкший отвечать насилием на насилие, он, восседая между верблюжьих горбов, растерянно озирался по сторонам, стараясь сообразить, что же делать дальше.

Все произошло, как во сне. Воздух для Марпаты вдруг сделался густым, словно древесная смола, и в этом дрожащем мареве летел на него жаждущий крови всадник. Вороной жилистый конь легко нес его на себе. Длинная струящаяся грива густыми волнами касалась колен седока, сильного рыжеволосого юноши. В смятении мыслей Марпата отметил его недюжинную широту в плечах, его высокий рост. Глядя на несущегося навстречу всадника, фибрами души он ощутил его огромную волю, словно в жерле вулкана клокочущую в нем жажду крови. Марпата почувствовал ее привкус на губах. Стало жутко. Но каждый мускул словно затвердел в нем, и он, не отдавая себе отчета, пристально смотрел на всадника. С каждым мигом расстояние между ними таяло. Видимо, этот короткий миг пребывал вне общего хода времени, ибо все в нем замедлило свой ход. В этот миг Марпата осознал происходящее, так внезапно обрушившееся на него. Его ужаснувшийся дух всем своим естеством воспротивился кажущейся неизбежности, восстал, погрузив тело Марпаты в оцепенение, отразившись во взгляде всей своей нечеловеческой силой противостояния. Словно наваждение в сознание вплыл голос учителя: «Вздохни о Неречённом, и ты станешь другим, новым человеком. Этот вздох перенесет тебя в безмерность. Он обновит твое сознание. Ты сможешь изменять события, которые многим будут казаться неизменяемыми».

Тимур заметил взгляд Марпаты. Он был устремлен прямо на него. С каждым мгновением сила его росла. Этот взгляд жег, испепелял душу. Этот взгляд был сильнее Тимура. Захотелось остановиться, свернуть, но по инерции конь нес его навстречу Марпате. И вот конь, подвластный неведомой силе, встал. Неречённое… Их взгляды встретились глаза в глаза, душа в душу. И словно сошлись в поединке, немом, жестоком. Марпата ощутил на себе тяжелое дыхание всадника.

Тимур не мог совладать со взглядом Марпаты. Он проникал в глубь его естества, больно раня сердце, выжигая уверенность, иссушивая превосходство. Взгляд Марпаты обезоруживал. Тимур впервые почувствовал свою слабость.

Они смотрели друг на друга сквозь марево источаемых друг другом флюидов. Бурей неосязаемых эмоций сошлись они в немом поединке – горячая энергия Марпаты и холод Тимура, тонкой еле уловимой струйкой испаряющийся в небеса.

Рука Тимура взвилась вверх. То был знак его воинам. Конь, не привыкший отступать, сделал шаг назад. Но глаза Тимура неотрывно смотрели на Марпату.

– Довольно, назад! Не трогать караван… – дождем пролился над землей зычный глас Тимура. – Уходим! – Но невозможно оторвать взгляд, пока этот взгляд сам не отпустит его. Этот взгляд Тимур запомнит навсегда. Взгляд, который сейчас был сильнее него, который заставил его отступить. Тимур был побежден. В этот миг он сказал себе, что больше никогда не допустит собственной слабости.

Это мгновение, впитав в себя все произошедшее, вновь вернуло Марпату к реальности. Он увидел, как разбойники, повинуясь приказу вожака, отступили, и словно услышал облегченный вздох каждого, кто шел с караваном в Кеш. Беда отступила. Густой, давящий грудь воздух редел. Марпата впервые за многие дни пути облегченно вздохнул полной грудью.

4

Сегодня Тимур уединился от лишних глаз на излюбленной им крыше родного дома. Он лежал на спине, закинув руки за голову, устремив взгляд в небо. Мысли всецело овладели им, оттого взгляд, свободный от их контроля, вознесся сквозь воздушную невесомость в далекие заоблачные выси, не замечая на своем пути ни бирюзовой голубизны небесного свода, ни легких плывущих облаков, ни птиц.

Тимур пребывал в тяжелых раздумьях, грузом отяжеливших сердце после вчерашнего неудачного набега на торговый караван. Он не мог простить себе той невиданной слабости, которую проявил неожиданно для самого себя. Что это было и почему случилось так, Тимур не понимал. Он отступил перед взглядом обычного путника, идущего с караваном в Кеш. Кем был этот путник? Его глаза Тимур не забудет никогда! Излучающие неведомую силу, они заставили Тимура безотчетно остановиться перед вожделенной добычей. Тимур не мог простить себе, что кому-то удалось безмолвно, не прилагая видимых усилий, обратить его силу в немощь. Он не мог допустить этого. Неречённое…

Впервые Тимур ушел, оставив жертву нетронутой, чувствуя спиной, как она, безоружная, оторопевшая от неожиданности и безысходности, ничего не понимающая и не верящая в подобный исход, переводила дух. И, что-то оттуда, из-за спины, прокралось в самое сердце и поселилось в нем. Это «что-то» Тимур и принес к себе на крышу. От этого «чего-то» он и пытался сейчас избавиться. Взгляд незнакомца преследовал его, касаясь сокровенных струн души, сокрытых, непостижимых, и Тимур начинал сожалеть об этом набеге, жалея ни в чем неповинных людей. Это чувство было незнакомым и неудобным. Тимур пытался избавиться от него, но оно возвращалось с новой силой. Это «что-то» острой занозой застряло в сердце Тимура. Сейчас он желал одного: встретиться с неведомым незнакомцем вновь. И через годы он не забудет этот взгляд. Он сделает все, чтобы победить его!

Тимур искал оправдания в своей бедности, убеждая себя в необходимости совершаемых им набегов и грабежей, но это не помогало. Он старался найти ответ в нелегком положении его родного Мавераннахра, где царили раздробленность и полное неподчинение дому Чагатая, где каждый называл себя султаном, разрывая страну на множество кусков. Чем он, Тимур, был хуже тех беков и ханов? Он грабил людей, пусть то были соседи или случайные путники. Да, грабил! Но он не грабил Мавераннахр! Это для него было свято! Он любил свою страну. Он хотел ей лучшей доли.

Сегодня, в этом вареве сомнений, угрызений совести, страстей, Тимур вдруг осознал, что жаждет своей стране благополучия. Так, может быть, стоит бесчисленные набеги, направленные на собственное благо, обратить во благо Мавераннахра? И что это за странное чувство овладело им? Всего лишь один взгляд…

5

Едва забрезжило рассветное солнце, Тимур оседлал коня. Его путь лежал в Кеш. После долгой мучительной ночи, состоящей из обрывков забытья и бессонных раздумий, связующим звеном которых был неотступно всплывающий в сознании взгляд незнакомого путника, Тимур решил обо всем поведать шейху Заинуддину. Ему одному были известны слабости Тимура, лишь ему он мог доверить душевные терзания.

Заинуддин встретил Тимура, как сына. Обняв за плечи, он усадил его перед собой. От его взгляда, теплого, по-отечески доброго, и без объяснений не ускользнула обеспокоенность Тимура.

Тимур не решался говорить духовнику о вчерашних событиях. Он стыдился своей слабости. Он не понимал причины этой слабости. От того становилось нестерпимо унизительно, оттого дух его терял твердость. Тимур пытался разобраться в себе. Но во всем этом вареве душевных переживаний сердце Тимура подсказывало ему, что пришло время направить силу свою во благо Мавераннахра. Сегодня он пришел к Заинуддину просить совета и благословения:

– В этом году султан Кран, сын Саура, причинил много вреда. Он жесток и безжалостен. Все жители Чагатайского улуса, богатые и бедные, знатные и безродные, молят Аллаха, чтобы тот ниспослал смерть Крану, – Тимур говорил глухим уверенным голосом, но Заинуддин видел, как нуждается он в поддержке и совете. Заинуддин видел, что в Тимуре зрели новые ростки его будущих деяний.

– Я хочу наказать Крана, – Тимур вскинул на Заинуддина ищущий поддержки взор, – я хочу собрать войско и идти против него. Я хочу видеть Мавераннахр сильным единым государством. Но в деле войны у меня так мало помощников. Мое сословие не столь знатно, чтобы люди шли лишь за моим именем. Я беден. Хотя я многим делал добро. Я надеюсь, это мне поможет. Что скажешь, почтенный Заинуддин? – Тимур испытующе смотрел на духовника.

Заинуддин знал неукротимый нрав Тимура, знал, как в неистовом набеге тот все сметал на своем пути, как быстро и умело мог добыть нужные ему сведения, сплотить вокруг себя людей. Заинуддин знал, как шел за Тимуром народ.

Старец молчал. Он обдумывал сказанное Тимуром, взвешивая на весах мудрости каждое его слово. Заинуддин никогда не говорил Тимуру о том, что, видя сильный характер этого юноши, не только он, многие заглядывали в Коран, гадая на его судьбу. Ответ был един: «Тимур наделен Божьей силой и Божьей волей». Настал срок – и час пробил. Тимур сидел перед старцем, испрашивая благословения на задуманное им дело.

Заинуддин вздохнул. Тяжело опершись на колено, шейх встал и скрылся за низкой резной дверью, плотно прикрыв ее за собой.

В эти недолгие минуты ожидания Тимур вновь испытал то чувство неуверенности и слабости духа, которое все еще не отпускало его после вчерашнего неудачного набега на иноземный караван. Он задумался, и взгляд незнакомца, поразивший его, вновь предстал перед глазами, застилая собой все. Сейчас лишь Заинуддин способен был разрушить это влияние.

Вскоре, на облегчение Тимуру, его духовник вновь возник в проеме двери. Он держал в руках широкий, расшитый золотом пояс.

– Подойди ко мне, – подозвал он Тимура. Торжественно, словно это был ритуал посвящения, Заинуддин препоясал им Тимура. В следующее мгновение шейх достал шапку и плотно посадил ее на голову юноши. Затем он снял с пальца коралловое кольцо и протянул Тимуру:

– Да сохранит тебя этот перстень, сын мой!

Тимур взял массивное тяжелое кольцо. Бережно держа его в руках, внимательно разглядывая подарок, он заметил на внутренней стороне кольца надпись: «рости – расти».

«Если будешь справедлив, во всем встретишь удачу», – перевел он смысл прочитанных слов. Тимур поднял взгляд на Заинуддина. Еле заметная улыбка сквозила на лице духовника.

– Благословляю тебя, Тимур, – Заинуддин сложил перед собой руки, – благословляю тебя во благо Мавераннахра. Если будешь справедлив, во всем встретишь удачу. Я буду молиться за тебя, сын мой.

Глава VI