Украденное детство

– Ты есть старик.

– Так в деревне остались лишь бабы, старики да дети, товарищ… как звать-то вас?

– Штурмбанфюрер Штольц, – коротко ответил немец.

– Дюже трудно для меня… уж не обессудьте.

– Что есть «обессудьте»? – не понял тот.

– Э-э-э, ну, стало быть, простите. Сложно… штурмбан… тьфу, не выговорить.

– Ja, nat?rlich[12 - Ja, nat?rlich (нем.) – Да, конечно.], хорошо. Я есть майор, по-вашему, – объяснил немецкий офицер стоявшему перед ним старику.

– Ну, это уже легче, товарищ… господин майор, – хмыкнул дед Михаил.

– Ты есть сейчас управляющий… кто ты есть?

– Чего? – вытаращив на него глаза, спросил Терентьич. – Что значит, кто ты есть?

– Как имя?

– Михаил… Михаил Терентьевич.

– Терен…тье…вич, – по слогам произнес немец. – Nein, zu kompliziert![13 - Nein, zu kompliziert! (нем.) – Нет, слишком сложно.]

– Ты есть Михаэль. Теперь ты есть управляющий. Ты смотреть, как работать люди, как собирать урожай. Ты отвечать за все. Сельский житель обязан платить ежегодно налог: за себя, за дом, за землю, за собаку. Ты собирать его с одного дома: молоко – пятьсот литров, яйца – тридцать штук с каждой курицы, мясо – пятьдесят килограммов. Мы организовать районную кассу. Ты сдавать туда деньги… налог: взрослый – сто двадцать рублей, ребенок до шестнадцати лет – шестьдесят рублей, за собаку – двести рублей Кто не платить – есть саботажник. Он будет наказан. Я назначать тебе шесть полицай. Они помогать собирать налоги. Все есть понятно?

– А то як же, – проворчал дед Михаил, опустив голову.

– Разойтись! – приказал Штольц и, сойдя со ступенек, пошел в сопровождении охраны осматривать деревню.

– Что ж такое получается? – не поняла Матвеиха. – Теперича мы на немцев пахать должны? Вот те раз.

– А какая разница, на кого горбатиться? – усмехнулась Ульяна. – Прежде наш труд присваивали большевики, сейчас – командование германских войск. Що тогда голодали, що нынче лапу сосать будем.

Валентина покосилась на нее, но ничего не ответила. Женщину не волновало, откуда она возьмет деньги или что будут есть дети, если Валя заплатит введенный новой властью налог. Совсем другие мысли бередили душу молодухи. «Жена коммуниста… комсомолка», – слова бабы Матрены не шли у нее из головы.

Если немцы дознаются или кто-то донесет на нее, то ее и детей непременно расстреляют или повесят. «Господи, очень страшно! Что делать? Куда податься? Как уйти незамеченной с тремя детьми, одному из которых всего лишь полтора года? Придется ждать. Но чего?»

Тем временем жители вполголоса продолжали обсуждать услышанное.

– Вот гады алчные, – ворчал Егорыч, ему вторили бабы, – откуда взять мясо-то и столько яиц и молока? Сволочи, что приезжали до них, всех поросят и телят увезли. Одни старые коровы вон в хлеву стоят. А кур и гусей сколько истребили? Тьфу!

– Ладно, Егорыч, поживем – увидим. Не трогают покуда, и на том спасибо, – буркнул Михаил Терентьевич, недовольный возложенными на него обязанностями.

Жизнь в деревне потекла своим чередом. Местные жители, работавшие от зари до глубокого вечера, постепенно привыкли к немцам, которые, на удивление, вели себя весьма корректно. Некоторые из них даже начали обучать молодежь немецкому языку, игре на губной гармонике, разучивая вместе с ними немецкие песни и танцы. Валентинин квартирант, статный мужчина сорока лет, тоже, в сущности, оказался не таким уж строгим и требовательным. По вечерам, когда молодая женщина занималась домашними делами, иногда даже играл с ее детьми. Вначале Валя была против их общения и загоняла малышей на печку, но потом немного оттаяла, увидев, с какой теплотой майор Штольц разговаривает с ребятней.

Так, относительно спокойно, прошло три месяца. Но наступил ноябрь и принес с собой тяжкие испытания.

Перед началом кампании против нашей страны немецким командованием было создано четыре группы, так называемые айнзацгруппы – карательные подразделения, разделившие между собой фронт. Группа «А» взяла под контроль страны Прибалтики, «В» – Смоленск и Москву, «С» – Киев, а «D» – южную часть Украины. Немногочисленные отряды комплектовались исключительно безжалостными головорезами. В состав входили эсэсовцы, сотрудники гестапо, работники уголовной полиции и СД, а также шоферы, механики, переводчики, телеграфисты и женская обслуга. Руководителями назначались люди из гестапо и СД. Основными задачами, возложенными на айнзацгруппы, было полное истребление евреев, коммунистов и появившихся в лесах партизан. Гиммлеровские стервятники не останавливались ни перед чем, создавая на оккупированных территориях концентрационные лагеря и повсеместно сея смерть.

Для проведения карательной операции и зачистки оккупированной территории от коммунистов и партизан, под Смоленск личным приказом бригадефюрера СС и генерал-майора полиции Эриха Наумана была отправлена бригада СС во главе с оберфюрером СС Герхардом Блюме.

Отряд въехал в деревню рано утро.

– Какого дьявола их сюда занесло? А-аа… айнзацкоманда СС. Эскадроны смерти Гиммлера, – пробормотал штурмбанфюрер Штольц, выглянув в окно. – А этот что тут делает?.. Что им нужно? Надо пойти встретить и узнать, с чем пожаловали. М-да… трудный сегодня будет день.

– Heil Hitler, – взяв под козырек, отчеканил Штольц. – Добро пожаловать, оберфюрер. Прошу, проходите. Позвольте предложить вам чай. Судя по всему, вы рано выехали из Смоленска.

Войдя в дом, Штольц сменил официальный тон на дружеский и продолжил:

– Рад видеть тебя, Герхард. Вот наши пути опять пересеклись.

– И я рад, Клаус. Хотя миссия, с которой я приехал, вряд ли доставит тебе радость.

Штурмбанфюрер внимательно поглядел на товарища по партии и с удивлением спросил:

– В каком смысле? Я не понимаю тебя. Изволь объясниться! Я честно выполняю свою работу и ни разу не нарушил приказа. Подожди, я сейчас попрошу принести нам чай.

Штольц открыл дверь и на русском позвал Валентину.

– Два чая, пожалуйста.

– Хорошо, я сейчас, – засуетилась молодая женщина. – Может, поесть что-нибудь принести? У меня пирог остался со вчерашнего ужина.

– Да, принеси. Мой друг должен обязательно пробовать твой пирог.

Закрыв за собой дверь, Клаус вернулся к разговору:

– А что за миссия? Ты так и не объяснил, Герхард.

– Хм, – с недовольством взглянув на бывшего однополчанина, ответил Блюме, – я и не догадывался, что все настолько плохо.

– Ты о чем? – нахмурился его собеседник.

– О том, что ты ПРОСИШЬ, а не ТРЕБУЕШЬ чай. Ты – представитель великой нации – должен унижаться перед русскими свиньями.

– Во-первых, я не забыл о расовой принадлежности, – беспристрастно заметил Штольц. – Во-вторых, если бы ты знал получше этот народ…

Герхард Блюме расхохотался.

– Ты сошел с ума, мой милый Клаус! Зачем? Зачем мне, офицеру СС, ИЗУЧАТЬ рабов? Для чего?

– Да для того, чтобы узнать их, найти слабое место и пользоваться этим. Забитый раб может принести намного меньше пользы, чем свободный человек. Прожив в этой деревне больше трех месяцев, я постепенно начал понимать этих русских. Мы вступили в бой с врагом, которого мы, европейцы, вообще не понимаем. Их можно заставить работать под дулом автомата, но невозможно сломать и подчинить. Пойми, я применял различную тактику: штрафовал, прибегал к насилию и вел политику устрашения. Но… результата не было.

– Если бы повесил пару-тройку наглецов, то, поверь, народ бы моментально очухался, – отрезал Герхард, сурово взглянув на друга.

– Да, я мог бы расстрелять полдеревни, – согласился Штольц, – но кто бы тогда работал? Кто зерно собирал? С кого я брал бы налог? С меня требуют провиант для армии. Откуда я возьму его, если истреблю население? Ты пойдешь доить коров или держать кур? Русский исключительно хороший работник только тогда, когда с ним хорошо обращаются.