Продавец пуговиц

Алексей несколько раз высоко подпрыгнул. Станцевал ведомый только ему танец. Дверь тайной комнаты открылась и продавец пуговиц исчез, оставив только доносящиеся крики радости и смех, которые вскоре превратились в отдельные фразы, по котором можно только догадываться о происходящем за дверью. Драцена навострила листики.

«Хороша! Наконец, ты здесь! Вижу тебя, дорогая! Отлично! Это ты! Я знаю тебя! Получилась!»

«Немного подправлю. Потерпи! Ты мне еще спасибо скажешь!»

«Девочка моя, как ты хороша! Но работы еще много!»

«У меня сын! Сын! Я стал отцом! Мы больше не бездетные эскимосы!»

И еще:

«С мужиком бы еще разобраться! Ни жив ни мертв! Три раза уже переделывал! То один, то другой! Начну сначала! Тише едешь, дальше будешь!»

Глава 21. Марк

«Я специально перенес сеансы на другой день и отменил групповую терапию… Стоит ли говорить, чего мне это стоило? А кто-то незаметно, скорее всего, ночью или поздно вечером, после работы пробрался к самому морю, и оставив вывеску «Закрыто на обед», исчез, – в голове Марка смятение боролось с негодованием, и они почти согласились на ничью. – Сегодня море закрыто. Как так может быть? Кто его закрыл и почему?»

Утомленный психотерапевт опустился на песок. Он сел, вытянул длинные ноги в закатанных джинсах, откинулся назад, подставив длинные руки под оголенную, розовеющую на солнце спину, но тут же вскочил: «Нельзя этого так оставлять!». Крупинки песка поспешили спрыгнуть с одежды Марка, пока он не стряхнул их сильными и грубыми ладонями в порыве гнева.

Марк принял позу оратора и вслух произнес речь, любуясь каждым подобранным к месту словом, наслаждаясь оборотами и собственной эрудицией:

«В 1492 году Колумб открыл Саргассово море, назвал его виноградным именем, и никому не пришло в голову взять его и закрыть. Еще бы! Как закрыть море, у которого нет земных границ? Не обнесешь же часть океана забором? Да и вот просто воткнуть табличку в теплый Гольфстрим не выйдет! А наше море закрыли! Как книгу, дочитанную до конца. Хлоп! И жди теперь неизвестно сколько. Ведь «сегодня» может длится и очень долго....». На этом месте Марк сделал многозначительную паузу и погрозив пальцем тому, кто выставил табличку в паре метров от него, продолжил:

«…А судя по потрепанной ветром, съежившейся от дождя бумаге и дописанной шариковой ручкой корявой надписи – «Весна?» прошел ни один и ни два дня!»

Марк кажется продолжал злиться, и даже вроде бы специально глаза налились краской, как у быка на корриде, и можно сказать, что он решил воспользоваться несколькими известными ему приемами, чтобы вымести из себя труху, в которую минуту назад превратились старые тетради лекционных записей по теории адаптации к потере ориентиров и практике обретения смысла во второй половине жизни или по какому-то предмету похожему на это, но носящему совсем другое название, более общее, которое было трудно сходу вспомнить .

Он сцепил руки в замок, сделал глубокий вдох, затем выдох, такой словно часть воздуха потерялась где-то и так и не сумев найти дверь, через которую можно вернуться, просочилась в окно, произнес одну из любимых дзэнских поговорок «Тот, кто торопится, так никуда и не приходит» и смирился с мыслью – всему свое время. Как говорится: «тише едешь – дальше будешь!»

Марку хотелось и дальше как можно сильнее испытывать раздражение, ненависть, злость, или даже ярость. Он хотел оскорбиться, обвинить всех и каждого, но в душе у него тихо пели птички, и даже бабочки сели на цветы и перестали щекотать фетровыми крылышками живот. И этим спокойствием Марк обязан отнюдь не релаксирующих упражнениям или мудрым восточным изречениям. Чувства, когда время осуществления твоей мечты откладывается, напоминает облегчение после слов учителя «Контрольную перенесем на следующую неделю», когда ты считаешь, что не вполне готов к ней сегодня. Но вот к любому экзамену по сопромату или высшей математике подготовиться легче, чем, не моргнув глазом, схватить мечту, замученную годами. Тем более, что ее осуществление по прежнему связано с неимоверными усилиями воли, которые надо приложить несмотря ни на что.

«Закрытое» море как ни в чем не бывало кидало на берег мягкие волны, забирало их обратно и снова отдавало – оно и не догадывалось, что, увы, не открыто и что следует в силу обстоятельств вести себя как-то по-другому. Кроме того, в море купались люди, плавали бананы и плюшки, резвились скутеры. Табличку «Закрыто на обед» никто будто не замечал. Ее видел один только Марк Северин, психотератевт, который чуть было не решился сегодня зайти в море.

– Тише едешь – дальше будешь, – прошептал он и поплелся домой.

8.

Глава 22. Алексей

Маленький Федор Алексеевич важно сидел в коляске известной английской фирмы и сосал два пальца. Это не мешало ребенку улыбаться прохожим и показывать рукой на птиц и собак. Панамка то и дело сползала малышу на глаза, и тот протяжно давал сигнал о помощи отцу. Алексей Павлович, останавливая коляску, приводил в порядок своего сына: убирал пальцы изо рта, сажал малыша ровно, одергивал ему штанишки. Так увлекался аккуратностью, что забывал поправить панамку и снова слушал протяжный сигнал. Малыш то и дело вертел головой, отчего первая часть прогулки заполнилась частыми остановками.

В итоге Алексей Павлович не выдержал, сняв панамку с голову ребенка, засунул ее в секцию на капюшоне. Теперь важно было выбирать теневую сторону улицы. Алексей чувствовал, что Анна следит за ним с начала прогулки. Ему казалось, что она сидит в коробе за спиной, как Маша из русской народной сказки. Только если для Маши было важно, чтобы медведь не сел на пенек и не съел пирожок, дабы не обнаружил ее саму, то для Анны имело значение абсолютно все. До выхода на улицу Алексей получил столько наставлений, что последние начали выталкивать из головы первые, а те сопротивлялись, хватались руками и зубами за последних, и в итоге вместе с ними вывалились прямо на пороге квартиры.

В тени деревьев, под еще неказистой кроной тополей, Алексей все же обрел надежду, что оторвался от преследования, но по-прежнему вел себя скованно и чувствовал неловко.

В кармане задребезжал телефон. Алексей вздрогнул. Быстро надел панамку на Федора и выдохнув, самым спокойным голосом ответил:

– Да, дорогая.

– Алексей, – это была жена. – Федору нехолодно? Проверь его ручки! Нос не холодный?

– Сегодня тепло, как летом. Отличная погода. Нос и ручки теплые!

– Хорошо тогда… Вы до парка дошли?

Алексей прищурил глаза: «Типа не видит, где мы! Вот, молодец! Шпионка! Елки-палки!»

– Мы перешли дорогу. Почти у входа уже, – четно ответил Алексей, не находя никакого подвоха. Но спохватился, решив, что лучшего способа проверить продолжается ли слежка не найти, добавил:

– Так, тут все перерыто! Какие-то работы. Трубы ищут! Мы поедем к центральному входу.

– Ну что ж. Хорошо! Аккуратнее там!

– Ой, Нюра! Если что, я позвоню. Давай!

Алексей убрал телефон и облегченно вздохнул. При въезде в парк Федор Алексеевич снова включил долгий звук «э», обозначающий: «Опять эта дурацкая панамка сползла мне на глаза. Можешь ты уже быть мужиком и снять ее с меня?»

– Все, сынок! Мы на свободе! – панамка ушла в капюшон. Коляска поехала медленнее, Алексей достал из кармана листок, сложенный вчетверо и, открыв его, погрузился в чтение.

То, что было написано в письме, которое Алексей бережно хранил во внутреннем кармане льняного пиджака, слишком много значило для него, чтобы болтать об этом, слишком много, чтобы показывать кому-то, слишком много, чтобы читать шепотом вслух или просто шевелить губами. На всякий случай Алексей поднял голову и оглядел верхушки ближайших деревьев – не увидит ли кто случайно его листка? Деревья спугнули с ветвей птиц. Все чисто! Алексей снова ушел в письмо. Он задумчиво отпустил коляску и взял листок двумя руками. Глаза Алексея блуждали по строчкам и абзацем, как Тисей по лабиринту Минотавра, не боясь заблудиться, точно зная, что клубок ниток у него в руках. Опасность была только с одной стороны – Минотавр. Минотавром для Алексея уже была нечасто приходящая депрессия, и даже не низкая самооценка, которая то и дело отрывала его от работы, а отсутствие свободного времени, ведь сделать нужно было еще не так и мало. Сейчас, когда его мечта практически сбылась, она вдруг повисла на волоске. Успеет ли он до конца августа завершить свою работу, сможет ли организовать доставку эпизодов на Набережную и главное – будет ли его работа принята обычными людьми. Администрация, которая предварительно одобрила его предложение – это не его целевая аудитория. Все старания, которые он приложил и будет прикладывать, направлены на обычных прохожих, на тех, кто неспешно прогуливается по променаду или отдыхает на пляжах. Он хотел, чтобы годы его работы окупились чудом. Именно во столько он оценивал сейчас свой труд. Его труд стоял ровно одно чудо, он сам стоил ровно одно чудо и не чудом больше. Чудо, которое должно и может произойти.

Алексей остановился. Потом сделал пару шагов вперед. Федор Алексеевич подал сигнал отцу, чтобы тот не забывал про него. Алексей также задумчиво вернулся на исходную точку. Не отрывая глаз от письма, рукой потянулся к коляске. Машинально достал детскую панамку и надел на сына.

Федор не выдержал и сам стащил ее с головы, бросил на асфальт. Алексей углублялся дальше и дальше в парк, толкая коляску и не замечая ничего вокруг. Буквы прыгали на листке, складываясь не в те слова, которые были напечатаны на принтере. Они создавали другие фразы, совсем другие предложения и заставляли Алексея думать, суетиться, теряться и находиться одновременно. Даже с клубком ниток, Алексей запаниковал. Мечта – это такое дело, что стоит ей начать сбываться, голова идет кругом. Даже радость куда-то девается, и начинаются сплошные беспробудные переживания. Мечту же надо встретить, как положено: с хлебом и солью. А если что-то пойдет не так? Другого шанса не будет.

Можно сколько угодно говорить о счастье, которое накрывает с головой, как только долгожданное событие приближается вплотную. Но все это, верно, ерунда. Счастье существует только тогда, когда ждешь, надеешься, желаешь. А как только получаешь все то, что хотел, ну или спустя день-два или месяц, максимум год – счастье не то, чтобы уходит, оно исчезает, оставляя только тень воспоминаний и все. Это подтвердил и сын Алексея, когда ему станет около семи. В тот год, он собирал карточки, прилагающиеся к журналу про супергероя. Целый год отец покупал ему в киосках пачки с красочными картинками: обычными, с золотым тиснением и «переливающиеся». Мальчик менял повторные у друзей, прилагая для этого не мало смекалки и хитрости. Были собраны все карточки кроме одной, самой редкой. И вот Алексей купил Федору очередной набор. Мальчик разорвал упаковку и увидел ту самую карточку. Что же произошло с счастьем, которое уже полгода ожидало его? Никто не знает. Мальчик чуть не расплакался, как девчонка. Ужасная ситуация – все карточки собраны. Что с ними теперь делать? Как жить без цели, без мечты?

Алексей хорошо знал, что поднявшийся на гору, обречен на спуск. Но хотел как можно медленнее дойти за самой вершины, застрять там, пусть даже без питья и еды, а уж потом, как самая неторопливая черепаха, сползти вниз, останавливаясь на каждом уступе якобы для отдыха.

Он знал, что для подъема в гору нужно минимум три точки опоры. Рука и две ноги или две руки и нога. В случае потери одной из точек опоры альпинисту легче сохранить равновесие: быстро изменив положение тела и найдя другой захват. При лазании с двумя точками опоры и потери одной из них, сохранить равновесие практически невозможно. Продавец пуговиц впрочем бывало висел лишь на одной руке и только чудом не сваливался вниз, в пропасть, о которой любила говорить Анна.

Федор заерзал в коляске и захныкал. Почти сразу заплакал, а через несколько секунд заорал. Проходящие мимо мамочки и нянечки с колясками и разновозрастными детьми качали головой и возмущенно пристально смотрели на неопытного отца. Будто бы их дети и подопечные никогда не плакали и уж тем более не орали.

Алексей вышел из письма и взял Федора на руки. Тот сразу замолчал. Малыш хватал папу за волосы и весело смеялся, когда Алексей вертел головой, чтобы высвободить волнистые светлые пряди из ручек сынка. Письмо пришлось убрать, но оно продолжало греть сердце и затуманивать голову. Так и дошли до детской площадки.

Свежий весенний воздух, наполненный ароматом первых цветущих деревьев, нежного молодого газона и проснувшейся земли приправился запахом краски. Такой микс сравним с салатом из огурцов, помидоров и редиски с мелко порезанным зеленым лучком, укропом и петрушкой, заправленным ароматным горчичным маслом и выложенным на тарелку, недостаточно прополосканную от средства для мытья посуды. Родители, выгуливающие детей на площадке, то и дело принюхивались и смотрели по сторонам в поисках покрашенных объектов. А они тихо прятались от глаз за кустами сирени – на пяти скамейках, стоящих вдоль соседней аллеи, рядом с длинной клумбой, красовались таблички, предупреждающие об опасности всех, кто захочет присесть на них.

В нежном возрасте Федора самое разумное и адекватное занятие на детской площадке было катание на качелях. Качели были сделаны специально для малышей – удобное сидение хорошо защищало ребенка со всех сторон. Выпасть из него было невозможно. Матери давно оценили преимущества этого развлечения и постоянно стояли мыслями в очереди, хватая детей в охапку, всякий раз, как освобождались качели. Алексей не мог сосредоточиться на прыгающих в качели и выпрыгивающих оттуда не без помощи матерей, бабушек и нянь детей. Он быстро понял, что Федору сегодня не суждено испытать радость от одурманивания вестибулярного аппарата. Делать три дела продавцу пуговиц, как впрочем и любому нормальному мужчине, было довольно сложно. Алексей планировал свою работу, веселил, сидящего у него на руках Федора и этого было вполне достаточно. Но Федор так не считал. Алексею пришлось придумать для него другое, не менее интересное занятие. Он посадил малыша в песочницу.

Для ребенка важно общение и с мамой и с папой. Важно, кроме всех понятных причин, и потому, что самой природой продумано гармоничное развитие малыша под пристальным присмотром мамы, которая, по идеи глаз не отрывает от любимого дитятки, и под мужским прищуром, когда можно и немного упасть и залезть в грязь и слегка поесть песка. Такое оригинальное сочетание дает возможность ребенку что-то поделать самостоятельно и при этом выжить.

Федор запустил ладошки в песок и вроде бы ничего такого эдакого не замышлял. Он поднимал руки и снова зарывал их в песке. Алексей понаблюдал за однообразной игрой сына и тут же утомился. Недалеко от скамейки, на которой он сидел, стояла большая тумба на одной ножке. Тумба была со стеклянной дверкой, которая легко открывалась поворотом маленького ключа, торчавшего из скважины. Внутри лежали книги. Их приносили сюда люди, меняясь, освобождая свои полки от ненужной литературы или желая поделиться с другими радостью от чтения понравившихся им произведений.

Алексей подошел к тумбе, взял первые попавшиеся три книжки и поспешил снова наблюдать за сыном.

Игра Федора сменилась. Он ел песок. Чужие мамочки хором сообщили об этом Алексею.

– Папаша, вы что ж за сыном не смотрите? Он ел песок!