Оценить:
 Рейтинг: 0

Афера в каменных джунглях

<< 1 2 3 4 5 >>
На страницу:
2 из 5
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Зато магазин «Семерка» я нашла сразу – по той простой причине, что других универсамов с подобным названием поблизости не обнаружилось. Похоже, это был единственный сетевой магазин, остальные продуктовые оказались не столь большими и располагались на первых этажах жилых домов, самыми высокими из которых были пятиэтажные здания. Не думала я, что в нашем Тарасове можно найти подобный район – вроде везде сплошные новостройки, город стремятся благоустроить. Но до Ельинского, видимо, руки у администрации города так и не дошли.

Я припарковала свою машину возле «Семерки» и набрала телефон моей недавней собеседницы. Вера ответила сразу же, словно не расставалась с телефоном и ждала моего звонка, как ребенок ждет Деда Мороза на Новый год. Надо узнать хоть, как к ней обращаться – просто по имени или все же с отчеством. Если она старше меня раза в два, то выберем более почтительный вариант.

– Да, Татьяна… Александровна, я не ошибаюсь? – уточнила женщина. – Вы уже около магазина или что-то поменялось?

– Все в порядке, – заверила ее я. – Я около «Семерки», вы выйдете? Простите, я не знаю, как вас звать полностью…

– Вера Виноградова, – отрапортовала та. – Я сейчас выйду, я в магазине в служебном помещении просто.

Когда я увидела свою новую клиентку, то поняла, что в обращении к ней отчество не принципиальное требование: выглядела она лет на тридцать пять – тридцать семь. Щупленькая, низенькая фигурка, закутанная в длинное черное пальто, на голове – нелепая вязаная шапка, видимо, собственное творение. Женщина горбилась, словно стеснялась всех подряд и пыталась выглядеть как можно незаметнее. Она торопливо подбежала к моей машине, я вышла к ней навстречу. Лицо – затравленное, неяркое, к ней как нельзя лучше подходит выражение «серая мышка». Бесцветные, испуганные глаза, в которых плещется отчаяние с робкими проблесками надежды, искусанные губы, вокруг рта – морщины, делающие ее гораздо старше, чем казалось при взгляде на ее субтильную фигуру. Если Вера и пользуется косметикой, то сейчас от нее не осталось и следа – губную помаду, если таковая вообще имелась на ее лице, видно не было, а глаза казались заплаканными и усталыми, словно она не спала последние ночи. Вера торопливо поздоровалась со мной и проговорила:

– Простите, что заставила вас ехать в такую даль. Мне самой следовало приехать куда-нибудь поближе к центру, скоро из Ельинского в город вообще будет невозможно попасть из-за пробок.

– Не беспокойтесь, – заверила я ее. – В конце концов, это часть моей работы. Если я берусь за дело, то стараюсь всеми способами помочь клиенту, даже если это касается банальных разъездов по Тарасову. Вы лучше скажите, где удобнее всего поговорить? Я имею в виду, есть ли тут кафе со столиками и стульями? Как-то не хочется стоять возле стойки в закусочной и разговаривать у всех на виду.

– Да-да, я уже спросила у Светы, моей сменщицы, – поторопилась сказать Вера. – Она сегодня работает в магазине, а я просто пришла вас дождаться. Света говорит, что самое нормальное место – это кафе «Надежда», оно здесь недалеко, в двух кварталах ходьбы. Да, совпадение – кафе называется «Надежда», и у меня только одна надежда на вас.

– Что ж, тогда поедем в вашу «Надежду», – кивнула я. – Адрес знаете?

– Да, Еловая, семьдесят три, – назвала женщина местоположение закусочной, и я задала направление навигатору. И правда, тут до кафе рукой подать, но мне не хотелось оставлять машину без присмотра. Учитывая бедную обстановку Ельинского района, можно представить, что за люди тут могут жить, не хватало мне еще, чтобы мой автомобиль попытались вскрыть какие-нибудь криминальные субъекты.

Кафе «Надежда» представляло собой одноэтажное здание, в окна которого я разглядела стойку с предлагаемыми блюдами и очертания стульев и столиков. Радует то, что в этом заведении можно будет спокойно посидеть и обсудить детали Вериного дела. На худой конец, можно было бы и в машине побеседовать, но, если есть выбор, я предпочитала обстановку кафе. Как-то заметила, что за столом люди обычно ведут себя не так скованно и расслабляются, а это мне только на руку. Невозможно выпытывать подробности у клиента, который постоянно нервничает, дергается и путает слова. А судя по внешнему виду Веры, она как раз сейчас находилась в состоянии, далеком от душевного равновесия.

Однако полагая, что в кафе женщина хоть немного успокоится, я жестоко ошибалась. Едва мы только зашли в заведение, как Вера принялась затравленно озираться по сторонам, точно Маугли, всю жизнь общавшийся с волками и случайно попавший в человеческое общество. Я смотрела на нее с интересом – редко доводилось встречать людей, которые едва ли не впервые в жизни посещают заведение общепита. Возможно, я преувеличиваю, и Вера ведет себя столь странно из-за того, что переживает по поводу своего дела, но на первый взгляд создавалось ощущение, что для нее посещать кафе в новинку.

– Присядем за столик? – сказала я и, даже не предложив женщине выбрать подходящее место, решительно подошла к столу возле стены. Если она так нервничает, то лучше всего расположиться не на открытом пространстве, а именно у стены. Это психологическая уловка, человек чувствует себя комфортнее, если сзади у него находится твердая преграда, отделяющая его от других посетителей. Я кивнула Вере именно на стул возле стены, та послушно села. Я заняла место напротив нее и предложила:

– Посмотрите в меню, что закажете, вот книжечка.

Я кивнула на буклет, в котором были указаны наименования предлагаемых блюд и цена за них. Вера едва не отшатнулась от списка блюд и, теребя в руках край рукава своего пальто, запинаясь сказала:

– Я… я… нет, спасибо, я ничего не буду.

– Тогда не возражаете, если я закажу на нас двоих? – я поняла, что Вера либо стесняется (хотя по возрасту далеко не школьница), то ли у нее попросту нет денег на кафе. Пока женщина соображала, что ответить, я уже пробежала глазами скромный ассортимент предлагаемых в кафе блюд и остановила свой выбор на кофе и круассанах.

Едва я только определилась с заказом, как подошла весьма хмурая дородная официантка в черном фартуке и неприветливо спросила, что мы желаем. Вера взирала на нее чуть ли не с ужасом – уверена, не будь меня рядом, женщина тут же опрометью выбежала бы из кафе и вообще ни за что в жизни близко к заведению бы не подошла. Однако я взяла инициативу в свои руки и самоуверенно проговорила:

– Два эспрессо и четыре круассана, пожалуйста.

– Все? – так же сердито осведомилась официантка.

Я кивнула.

– Ждите, – буркнула дама и отошла в сторону.

Мой заказ она даже не записала – что говорить, обслуживание в кафе оставляет желать лучшего. Надеюсь, кофе окажется не столь отвратительным, как обхождение с клиентами. Странно, что некая Света посоветовала своей коллеге именно это заведение. Боюсь даже предположить, что творится в других кафе Ельинского района.

– Ну что, расскажете, в чем суть вашей проблемы? – участливо спросила я Веру. Женщина, на которую официантка произвела столь сильное впечатление, не сразу услышала мой вопрос, мне пришлось повторить его еще раз. Наконец несчастная посмотрела на меня и судорожно кивнула:

– Да, простите… Конечно… просто я в кафе один раз в жизни была. Я не из Тарасова, всю жизнь прожила в Екатериновке, а там у нас есть в общественных заведениях не принято.

А, вот оно что. Стало быть, моя клиентка из глубинки, отсюда и ее ужас перед кафе и прочими привычными для жителя Тарасова местами. Что ж, я почти не ошиблась в своих суждениях. Естественно, я и виду не подала, что удивлена или, еще хуже, отношусь к своей собеседнице иначе, нежели к обычному городскому жителю. Напротив, я улыбнулась, чтобы расположить Веру к общению, и поинтересовалась:

– Екатериновка, она далеко? Простите, я там не бывала, не знаю.

– Отсюда три часа езды на электричке, – тут же отозвалась Вера. – Да, ровно три часа… Для меня это много, учитывая то, что я никогда в своей жизни Екатериновку не покидала. Выбралась вот в Тарасов, надеялась, к лучшему все будет… Знаете, как у Булгакова в «Мастере и Маргарите»: «Грусть перед дальней дорогой вполне естественна, даже тогда, когда человек знает, что в конце его ждет счастье». Я-то по глупости тоже думала, что все перемены к лучшему, только ошибалась.

– Вы Булгакова любите? – спросила я. Видимо, Вера наизусть произведение автора знает, раз так с ходу цитирует.

– Да я многих наших авторов люблю, – призналась женщина. – Стихи особенно, Блока, Тютчева… Наизусть многие помню. Да я же учительницей литературы сколько проработала, поневоле начнешь всех классиков цитировать!

– Ах, вот оно что… – кивнула я. – Стало быть, вы учитель русского языка и литературы?

– Да, после школы окончила колледж наш в Екатериновке. Это единственное среднее учебное заведение в поселке, помимо техникума строительного, а после него обычно в школу идут работать. Кто математику преподает, кто – как я – русский и литературу. Для школы и среднего заведения достаточно, если, конечно, человек из Екатериновки никуда уезжать не планирует. Я вот и не собиралась – мечтала о семье, детишках… Были, конечно, у меня мысли поехать в Тарасов и там в институт педагогический поступить, я ведь с детства знала, что учителем стану. Только судьба совсем по-другому повернулась. Когда я его встретила…

Вера замолчала. Я подождала, пока она продолжит, но женщина, видимо, погрузилась в свои воспоминания и напрочь забыла о нашем разговоре, да и, собственно, обо мне тоже. Я рискнула нарушить молчание и поинтересовалась:

– Его – это кого?

– Лешу. Точнее, Алексея, Алексея Морозова, – вздохнула Вера. – У нас ведь не одиннадцать классов, а девять общеобразовательной школы, а после выпускники либо в техникум, либо в колледж идут, там учиться три года, некоторые продолжают обучение и получают высшее образование. Когда мне было пятнадцать лет, я школу окончила и сразу в педагогический колледж пошла, там экзамены чисто для проформы были. Два года я проучилась, с отличием, все предметы на пятерки сдавала, четверок почти не было. А в последний год, выпускной, с Лешей познакомилась. Случайно получилось – он приехал с родителями в Екатериновку к деду, который там жил, сам-то Леша из Тарасова, а родился в глубинке. У него родители в Тарасов переехали жить и сына забрали. Леша и учился в Тарасове, в университет поступил недавно, второй год обучения тогда пошел. На математический факультет Тарасовского университета. Только с дедом инсульт приключился, вот отцу с матерью Леши и пришло письмо – от соседей, вроде как чтобы приехали, навестили. Леша рассказывал, что родители его с дедом поссорились из-за чего-то, вот и не поддерживали с ним связь. Ну а когда со стариком беда приключилась, родственники и вздумали навестить его. Как раз у Леши перед сессией каникулы были, он ведь старше меня на два года… Хотя он и не общался с дедом, давно ведь его в город забрали, Леша решил все-таки посетить несчастного одинокого старика. Мы с Лешей в самый канун Нового года познакомились, я на елочный базар пошла веточек еловых купить, чтобы украсить. В нашей семье большую елку на праздник никогда не покупали – и дорого, и мусора полно. У меня мама порядок очень любит, поэтому мы если только пару веточек поставим, нарядим – вроде как новогодняя атмосфера, и все такое. Леша первым ко мне подошел, спросил, почему я только ветки беру, а не большую елку. Я тогда посмеялась – сама ведь я всю жизнь худенькая, каким образом мне целое дерево домой тащить! Мне почему-то так весело стало, и я, хотя и не привыкла на улице знакомиться, разговорилась с ним. Впервые за долгое время, наверно с самого детства, поверила в чудо. Леша был высоким, красивым, голубоглазым – прямо принц из сказки, да и только. А я ведь себя всю жизнь дурнушкой считала – ни лицом не вышла, ни фигурой. Кто на такую позарится, а тем более красавец вроде Леши. До сих пор не знаю, что он во мне нашел… И умным Леша оказался, мы разговаривали с ним обо всем на свете. Он мне про всякие фокусы с числами рассказывал, про одно такое число, которое, если его все время умножать на семь, будет повторяться цифрами. Оказалось, что мы оба без ума от Бродского и Есенина, а из школьной программы больше всего любим «Мастера и Маргариту», а у Достоевского самым удачным романом считаем «Униженных и оскорбленных». Знаете, мне и не верилось, сколько у нас всего общего – даже стихи одинаковые наизусть помнили! Я про свои ветки и забыла – мы гуляли по заснеженным улицам несколько часов подряд, и я нисколько не устала и не замерзла. Оказалось, что у Леши есть водительские права, он предложил мне покататься на своей машине. Сказал, что родители ничего не заметят, вроде мать у него салаты режет, а отец ей помогает. Я сразу согласилась – ни за что не поверила бы, что такой умный и образованный человек может мне что-то плохое сделать. В общем, где мы только не ездили – и по лесу, и по полям. У нас ведь в Екатериновке природа очень красивая, даже заброшенная церковь есть. Мы туда доехали, внутрь залезли, у Леши фонарик был. А я вообще реальность от сна не отличала – как будто все это не наяву было, а мне грезилось. В общем, в ту ночь в Лешиной машине все и случилось. До него у меня никого не было, и он мне тоже говорил, что я у него – первая… Я всему верила – мне только семнадцать должно было исполниться, и казалось, что ничего дурного мы не делаем, все как-то само собой вышло. Леша мне в вечной любви клялся, пригласил отметить Новый год у него, но я отказалась. У меня родители волноваться могли, я как-то не подумала, что пропала внезапно, а когда он предложил домой к нему ехать, я вспомнила, что ни мать, ни отца не предупредила. Леша меня до дома проводил, все родителям объяснил – ну вроде мы познакомились и гуляли долго. При посторонних ни отец, ни мать ругаться не стали, но, когда Леша уехал, страшно вспомнить, что было… Отец меня выпороть грозился, мать обозвала последними словами, и все это – в новогоднюю ночь. Как будто я из рая в ад угодила! Конечно, про то, что случилось в машине, я ничего не рассказала – наверно, если б родители узнали, точно убили бы меня на месте. Я разрыдалась, в комнату свою убежала, а они продолжали на меня орать. Всю ночь я ревела в подушку, а утром, видать, на нервной почве, у меня жуткая тошнота началась, хотя отравиться я не могла – ничего ведь не ела, какое там… Ни мать, ни отец со мной дня три не разговаривали, а мне со временем становилось все хуже и хуже. Я вообще ничего есть не могла, а потом внезапно мне захотелось кабачковой икры – мать на зиму делает, я ее, вообще-то, терпеть не могу, она для отца. Острая слишком, я в жизни такое не съем. А тут внезапно меня точно с катушек сорвало – я тайком прокралась на кухню, пока никто не видит, открыла банку и едва ли не пальцами стала в себя эту икру запихивать…

Наверно, вы понимаете, к чему я рассказываю все эти подробности. Леша звонил мне на домашний телефон, у него-то мобильный был, а в нашей семье сотовый только у отца. Мне покупать не стали – и дорого, и вроде я такая домашняя, после колледжа домой сразу, в клубе местном ни разу не была. Я пыталась трубку взять, но мать всегда опережала. Наконец, когда страсти поулеглись, я из дома тайком вышла, с Лешей встретилась. Мы снова с ним гуляли, только теперь тайком – чтобы никто из моих домашних не узнал. В общем, когда я по совету своей подруги лучшей, с которой всем делилась, купила в аптеке тест, результат был положительный. Я-то только тогда поняла, откуда моя тошнота и необычные вкусовые пристрастия. Несмотря на то что я такая неопытная и наивная была, книжек много прочитала, не только классику, поэтому сама удивилась, как мне такое объяснение в голову не пришло. Но повела себя как последняя дура – радостно Леше сообщила, что он через девять месяцев станет отцом. Думала, что он как порядочный человек женится на мне, мы уедем в Тарасов и там моя мечта о семье и детях сбудется. Правда оказалась для меня ужасной. Выяснилось, что жениться на мне Леша не собирается, – он сказал, что в Тарасове у него девушка есть, с которой он уже год встречается, а я так, «курортное развлечение». Как он сказал, пока, чтобы не скучно было… Короче говоря, никакая я у него не первая и не единственная любовь, а до меня и этой самой девушки таких, наверно, с десяток было. Леша заявил, что беременность – это моя проблема и что я ничего не докажу, вроде нагуляла с кем-то, а на него все свалила. Я тогда не подумала, что существуют тесты на отцовство, не до этого было. Я совершала одну глупость за другой – рассказала все матери, а та, вместо того чтобы поддержать меня и успокоить, стала настаивать на аборте. Но я наотрез отказалась – заявила, что если они способны на убийство ребенка, пускай и не родившегося, то и мать, и отец – изверги и я сама без них проживу. Короче говоря, меня выгнали из дома – точнее, отец дал все-таки денег на однокомнатную халупу на окраине Екатериновки, но жить в семье запретил – вроде я им не дочь теперь, а развратная проститутка. Так и пришлось мне забыть о мечте о высшем образовании в Тарасове и большой любви – Леша спустя день после того, как я ему рассказала о своей беременности, уехал из Екатериновки и больше я его никогда не видела. Мне все же удалось окончить колледж – пока никто не знал, что я в положении, поэтому диплом я защитила. А когда родила Ваню, сына моего, спустя некоторое время стала искать подработки. Кем я только не подрабатывала – сначала дома рукоделием всяким занималась, потом, как окрепла после родов, полы в местном клубе мыла, продавщицей работала в магазине, и только чудом мне удалось устроиться учительницей в местную школу. Повезло, что подружка моя поговорила с директором, объяснила мою непростую ситуацию, помогла, в общем. Представляете, какое отношение к матери-одиночке, которая родила-то невесть от кого? Хорошо, что мне восемнадцать исполнилось, так бы вообще кошмар был… Ни мать, ни отец со мной не общались – хотя я и жила с ними в одном поселке, они вычеркнули меня из жизни, ни разу не поинтересовались, как их внук поживает. Только с одной подругой у меня хорошие отношения были, но она вышла замуж и уехала в Тарасов, а я осталась в Екатериновке. Пять дней в неделю в школе преподавала, по выходным в ночную смену уборщицей работала, и то тайком, чтобы никто из учеников не увидел, а дома на заказ всякие свитера вязала. Наверно, если б не Ваня, я с ума сошла бы от такой жизни. Жила б одна – руки на себя наложила бы, и все тут. А ребенок стал смыслом моей жизни, ради него я работала не покладая рук, только о нем одном и думала. И Ваня рос заботливым, любящим ребенком. В отличие от других детей он никогда не был эгоистом, в жизни не требовал купить ему дорогие игрушки или что-то подобное. Наоборот, мне помогал во всем, он и готовить рано научился. В шесть лет запросто мог яичницу на завтрак пожарить, даже суп несложный сварить. В школе когда потом учился, им бесплатные булочки давали, а он мне приносил – все время беспокоился, чтобы я поела. Представляете, парнишке всего девять лет, а он мне конфету шоколадную отдает, единственную! И пытается галантно пальто подать, как настоящий джентльмен! Видимо, в награду за мои мучения и нелегкую жизнь судьба мне золотого ребенка подарила, другие дети, особенно если единственные в семье, эгоистами растут, инфантильными и несамостоятельными, а Ваня совсем не такой. Я могла даже ему о своих проблемах рассказывать, несмотря на то что он маленький, и сын всегда внимательно меня слушал и ни в чем не обвинял. Я про отца не стала сочинять, что, мол, дальний мореплаватель, или путешественник, или летчик – сказала, что у него другая семья, и все. Ребенок ведь все равно правду узнает, так зачем ему лишняя психологическая травма? Пускай лучше от матери все услышит, чем от посторонних людей. Ведь говорят, все тайное становится явным, и эта поговорка всегда сбывается. Когда я спросила его, жалеет ли он, что у него нет папы, Ваня посмотрел на меня серьезно и сказал: «Зато у меня есть самая лучшая мама, и никакого папы мне не нужно!» Я тогда чуть не расплакалась…

Воспоминания снова захлестнули Веру, женщина замолчала. Я поняла, что она опять забыла про настоящую причину нашей встречи – подробно рассказывая мне о своей тяжелой жизни, она не понимает, что меня интересует в первую очередь суть проблемы, для решения которой она решила нанять частного детектива. А мелодраматические подробности из ее прошлого, которые к нынешней ситуации отношения не имеют, меня не слишком интересуют. Хотя, возможно, корень зла запрятан в предшествующих событиях? Одно я могла знать наверняка: если б с ее сыном случилась какая-то беда и она поэтому бы обратилась в полицию, вряд ли Вера бы рассказывала мне все это.

– Так что же у вас произошло? – спросила я наконец. Женщина точно очнулась от забытья и посмотрела на меня.

– Я вам не до конца все рассказала, – медленно заметила она. – Про Ваню моего…

Наш разговор был прерван появлением мрачной официантки с подносом. Совсем забыла и про свой заказ, и про не слишком хорошее обслуживание в кафе. Гм, интересно, что она так долго возилась с кофе и круассанами? Могу поспорить на что угодно, что в кафе имеется кофейный автомат, ровно как и готовые пирожные. Ни за что не поверю, будто они все готовят на месте – скорее всего, закупают в продуктовом магазине и продают за высокую цену посетителям.

Официантка молча поставила поднос на наш столик и так же, не говоря ни слова, исполненная гордости и достоинства, удалилась. Я покосилась на две чашки и не слишком аппетитные круассаны. Надеюсь, кофе хотя бы теплый, а в круассанах я не обнаружу какого-нибудь таракана.

Вера тоже не отваживалась приступать к дегустации, но не потому, что сомневалась в качестве блюд, а из-за своей стеснительности и боязни. Да, в наши дни большая редкость встретить человека, который никогда в жизни не посещал обычного кафе. Наверняка у них в школе столовая имелась, а это заведение не слишком отличается от банальной студенческой или школьной закусочной. И все же Вера колебалась, не зная, что делать со своим кофе и пирожным.

Я поняла, что придется брать инициативу в свои руки, спокойно пододвинула к себе ближнюю ко мне чашку и круассан и с улыбкой отпила глоток эспрессо. Что ж, я ожидала худшего, но по крайней мере кофе оказался горячим и крепким, а круассан – даже сладким и с начинкой.

– Вкусно, – заметила я, предлагая Вере последовать моему примеру. Женщина поняла мой жест, едва ли не трясущимися руками обхватила свою чашку и поднесла ее к губам. Я незаметно наблюдала за ней – создавалось ощущение, что ей предложили либо дорогущее шампанское, фужер которого стоит как однокомнатная квартира, либо бокал с отравой. Наконец она отпила глоток и поставила чашку на место, как бы исполняя трудовую повинность. Попробовать круассан оказалось для моей собеседницы непосильной задачей – она посмотрела на меня, словно спрашивая, можно ли ей продолжать свой рассказ. Я прожевала кусок пирожного и приободрила ее:

– Вы хотели рассказать про своего сына, Ивана? С нетерпением жду продолжения истории.

Вздохнув с облегчением, Вера продолжила:

– Ваня всегда старательно учился в школе, правда, отличником он никогда не был. Но домашние задания выполнял, уроки не пропускал, хотя ему, как мне казалось, было не слишком интересно учиться. До седьмого класса, когда по программе началась география. Где-то со второй половины учебного года ученики Ваниного класса стали изучать природу различных материков, и Ваня увлекся этой наукой. Он прочитал в нашей библиотеке все книги Альфреда Шклярского – знаете, это польский писатель. У него много повестей про Томека, мальчика, отец которого был звероловом и путешественником, поэтому главный герой ездил с командой отца по разным континентам. В книгах очень увлекательно описываются не только приключения путешественников, но и подробно рассказывается про флору и фауну материков, где оказываются герои. У Вани была очень хорошая учительница по географии – однажды она рассказала детям про Южную Америку, про природу реки Амазонка, и с тех пор Ваня буквально заболел этой Амазонией. После уроков в школе он спешил в нашу библиотеку, где просиживал по несколько часов, выискивая все сведения про Южную Америку. У него даже блокнот был специальный, куда он переписывал статьи из научных журналов и книг. Это сейчас у всех, даже в Екатериновке, интернет есть, где можно найти что угодно, а когда мой сын учился в средней школе, то и доклады с рефератами готовили по книгам, и статьи читали научные. Ваня любил контурные карты раскрашивать, но они же маленькие, формат альбомный. Все весенние каникулы, а это неделя, мой сын рисовал большую карту Южной Америки, которую потом разукрасил акварельными красками. Конечно, с параллелями и меридианами я ему помогала – их же трудно чертить, но все остальное Ваня сам делал. Эта карта до сих пор у нас в квартире висит, аккуратная, сделанная с любовью… Ваня мог часами мне про свою Амазонию рассказывать – какие там животные, растения, жители… Он говорил, что когда вырастет, обязательно путешественником станет и в сельву, в джунгли в общем, поедет. Я-то думала, сын вырастет и забудет о своем увлечении, а оказалось совсем наоборот. Когда Ваня в выпускной, девятый класс пошел учиться, он сказал мне, что после колледжа нашего обязательно поедет или в Москву, или в Петербург – на геолога учиться. Я сына поддерживала – то, что мальчик увлекся определенной наукой, уже замечательно. Другие его одноклассники ночами из клуба не вылезают, сигареты курят, пиво пьют да наркотиками балуются, а Ваня о своем будущем думает. С другими ребятами Ваня не общался – у них не было общих тем для разговоров, сыну со мной было интереснее, чем со сверстниками. Ребята из класса тоже как-то его сторонились – не понимали увлечения моего сына, да Ване и со мной общения хватало. Мы с ним старались в выходные дома не сидеть, хотя в Екатериновке особых развлечений нет, редко когда приезжает цирк с гастролями или студенты с театрального отделения с постановками. Я везде своего сына водила – пусть хоть редко, зато культурное развитие. Однажды к нам террариум приехал, в клубе выставка была. Стоила дорого, но я деньги из своих сбережений взяла, и ни капли не пожалела. Сыну так рептилии понравились, и он столько всего про них интересного знал, я даже удивилась! Мы, наверно, минут по двадцать возле каждого живого экспоната стояли, а Ваня рассказывал, где эта змея или крокодил живет, представляет ли опасность для человека, до какого размера вырастает… В четырнадцать лет сын мой как ходячая энциклопедия был, я-то многого не знаю…

– И как, удалось Ване поступить на геологический? – поинтересовалась я.

Вера отрицательно покачала головой:

<< 1 2 3 4 5 >>
На страницу:
2 из 5