Наследница дворянского гнезда

– Значит, так. Лавочку эту строила я на собственные деньги. Это тебе каждый сказать может. И портить ее не позволю!

– Я и не порчу, – против своего желания начала оправдываться я, – я будто бы аккуратненько сижу.

– Сидишь-то аккуратно, но шевелишься много. Скамейка расшатывается. А ремонтировать ты будешь? Нет, конечно, опять мне придется. Так что давай, иди по своим делам. Нечего тут.

– Наверное, вы правы, – сыграла забитую овечку я, – извините, что попортила вам вашу персональную скамейку. Больше никогда не позволю себе такой вольности.

Я боялась, что переиграла, но тетушка не уловила иронической интонации, и выражение лица ее стало менее агрессивным. Я протопала мимо нее и взялась за ручку подъезда.

– Да ты в какой квартире живешь? – остановил меня окрик.

– Ни в какой я не живу. Я просто так, по делу.

– А чего тогда врала, что новенькая? К нам в подъезд молодожены переехали, вчера вещи рабочие таскали. Я их, правда, еще не видела, но ты точно на молодоженку не похожа. Нет, постой, так просто я тебя не пропущу. Говори, зачем в подъезд прешься? Нагадить хочешь?

Даже я, привыкшая ко всякому, опешила от столь гадкого подозрения. Поэтому абсолютно искренне заверещала:

– Вы меня за кого принимаете? Я честная женщина, своим трудом на жизнь зарабатываю! Попробовали бы весь день с сумками по городу побегать, со стариками капризными пообщаться, ничего не забыть да еще и оскорбления выслушивать. Конечно, нас, собесовских, всякий обидеть норовит, нам ответить нечем. Была бы на моем месте расфуфыренная какая, разве вы ей подобное сказали бы? Ни за что не сказали бы! Потому что классовая несправедливость кругом!

Я так распалилась, что окончательно вошла в роль. Голос мой срывался, грудь выпятилась колесом, подбородок дрожал от возмущения.

– Ну, ну, успокойся, милая. Так бы и сказала, чего глотку рвать? Сама буржуев ненавижу.

Голос моей гонительницы неожиданно подобрел, да и весь облик стал не таким неприятным, как минуту назад.

– Должна же я знать, что за люди к нам в подъезд ломятся? Дом кооперативный, кто за порядком следить будет, если не я? Председателю только бы деньги воровать да ничего не делать. Сразу бы сказала, что из собеса. Ты к кому? На какой этаж?

– К Лепнину, – поостыла и я, – ломлюсь, ломлюсь который день, а он где-то гуляет. Думаете, легко с такими сумками таскаться? Вы его, кстати, не видели? Не случилось ли чего?

– Так ты не знаешь? – всплеснула руками бдительная тетка. – Случилось, и давно случилось. Уже неделя, как похоронили. Что же у вас там, в собесе, не знают, что ли?

– Да откуда нам знать-то? Никто не сообщал. Скажу. Только чего теперь с продуктами делать? Это его заказ, на его деньги куплен.

– Оставь себе, – предложила тетушка.

– Что вы, нам нельзя. Узнают, хлопот не оберешься, потом во всем подозревать будут.

– И то верно, – поддакнула моя собеседница.

– А можно, я у вас оставлю? – предложила я. – Раз себе забирать нельзя, в собес нести – смысла нет, или начальница заберет, или сторож пропьет. Пусть уж порядочному человеку достанутся.

– Ну, оставь, – не стала ломаться тетка, – не выкидывать же. Пойдем, до квартиры донесешь. А то у меня суставы болят.

С собачьей готовностью я ринулась исполнять ее поручение. То, что надо. Пусть теперь только попробует не напоить меня чаем. Лифт не работал, пришлось пешком подниматься на пятый этаж.

– Проходи, – отдала команду тетка, – снимай обувь, пакет неси на кухню.

– Водички можно попить? – начала я атаку. – С утра на ногах, в горле пересохло.

– Можно. Только смотри, если ты надумала меня ограбить, то ничего у тебя не получится. Дома ни копейки не храню, а золото принципиально не ношу.

– Договорились, не буду, – устала доказывать свою гражданскую законопослушность я.

Как ни странно, тетушка оказалась с чувством юмора и отреагировала на мою реплику так, как надо:

– Ну, раз договорились, тогда мой руки. Нечего мне тут микробов по дому рассеивать.

Я послушно потерла руки мылом и села к окошку за пластиковый столик на маленькой кухне. Однако чаю мне не предложили. Вместо него на столе появилась тарелочка с салом, квашеная капуста с зеленым луком, две тарелки с борщом, ломти черного хлеба в хлебнице. Все выглядело достаточно аппетитно, хозяйка была аккуратная, и я не заставила себя долго упрашивать. Борщ даже лучше, чем чай. На его уничтожение уйдет больше времени. Немного огорошила меня бутылка водки, которую водрузила хозяйка на середину стола, но тетушка, поймав мой взгляд, строго отчеканила:

– За упокой.

Я произвела осмотр поля боя в надежде увидеть какое-нибудь домашнее растение, с которым я смогла бы поделиться спиртным в случае, если бы банкет затянулся, но, на мое счастье, после первой стопки бутылка исчезла. Мне не пришлось задавать наводящих вопросов. Тетя Надя, так представилась тетушка, сама начала выкладывать мне информацию.

Мне показалось, что до появления Ирины Волковой она сама имела виды на Лепнина, уж больно темнели ее глаза, когда она говорила о вдове Матвея Васильевича. По ее рассказу я поняла, что Ирина за словом в карман не лезла, на провокации тети Нади не поддавалась и даже позволяла себе, несмотря на террор соседки, сидеть на частной лавочке перед подъездом.

– Меня все тут уважают, – жаловалась хозяйка квартиры, – только эта совсем почтения не проявляла. Даже и поздоровается, а в глазах всегда – ни заинтересованности, ни участия.

По ее словам, Ирина вышла замуж лишь только ради квартиры и то потому, что молодожен не должен был пережить ее. Только ждать она и не собиралась.

– Ты не слушай, что болтают. Я хорошо Матвея Васильевича знала, крепкий человек, без всяких там истерик и переживаний. Он жизнью доволен был, поэтому и самоубиваться не думал. Это она, змеюка, на тот свет его отправила, поверь моему слову.

Как оказалось, в больницу Лепнин попал в результате отравления бытовым газом. Вечером Ирина уехала в командировку, а ночью сосед возвращался со смены и почувствовал в подъезде едкий запах газа. У тети Нади был запасной ключ еще с холостяцких времен Лепнина, поэтому обошлось без вызова спасателей и взламывания двери. Матвей Васильевич был без сознания, но врачи прибывшей «Скорой» быстро привели его в чувство, и спустя пару дней его состояние уже не внушало опасений.