Сейчас он старается внимательно слушать гостей – пожилого режиссёра и молодого писателя, кропающего что-то на исторические темы.
– Я верю в здравомыслие русского человека. – Говорит писатель.
– Вы полагаете, что чернь оставит вам всё это? – Морщинистая рука режиссёра широким взмахом обводит зал, а кажется, всю Россию. – Холоп преследуем одной мыслью – оказаться на месте господина. Красного петуха в усадьбы пускал не наш ли святой народ-бедоносец?
– Разве у меня есть что-то лишнее – одноэтажный дом, горничная и кухарка? – Удивляется писатель.
– Объясните это какому-нибудь карманнику, у которого появится винтовка. Вы наивны, как многие творческие люди. Я бы уехал в цивилизованную европейскую страну.
– Так уезжайте!
– Эмиграция – это дорого. Я пленник России. Но у вас-то есть родные во Франции. Отправляйтесь к ним.
– Мне чертовски хочется посмотреть на русский бунт. Как историку. Я полагаю, стихия, как всегда, будет укрощена. Но у меня останется книга. – Мечтательно отвечает писатель.
– Каждый считает, что жертвами станут другие.
– Я осторожен, уеду в провинцию. Неужели крестьяне пойдут за большевиками?..
Станислав ищет взглядом Нину и Зизи. Они стоят у окна. Зизи взяла Нину за руку и целует узкую ладонь. Что за странные игры! Ей мало мужа? Она дразнит его по наущению подруги? Зизи с решительным не накрашенным лицом, Зизи с толстой сигарой, Зизи, покачивающая в крепких пальцах бокал с коньяком и кубиками льда, в последнее время поселилась в их доме.
* * *
Марфа в детской храпит, рядом остывает кружка с чаем, от которого пахнет наливкой. Адель заливается плачем. Вдруг по комнате пролетает порыв ветра. Ребёнка подхватывают шестнадцать крошечных рук. Адель умолкает. Видит, как внизу плывёт кровать, белая линия подоконника, тёмные кусты роз. В шорохе ветвей и трелях соловья она летит вместе с дуун-ши.
Само дерево как будто выросло во мгновенье ока, его крона огромна, и за трепетными облаками листвы скрываются хрустальные терема, озаренные бледно-сиреневыми и зелёными огнями. Прохладная свежесть и цветочный аромат, отличающийся от запаха в комнатах её дома, где тяжелый пряный дым восточных курений и табака.
Адель видит прозрачные лестницы, ажурные балконы, где прекрасные дамы и кавалеры беседуют и вдруг взмахивают крыльями, срываются вниз или взмывают вверх, исчезают в звёздной тьме. Адель не удивляется – взрослые ещё не пояснили ей, чему стоит верить, а чему не стоит. Чем явь отличается от сна. А быль от небыли. Сверкающие, прекрасные существа слетаются к девочке, начинают говорить с ней, и она отвечает им на странном щебечущем языке, где есть звон осы и трель малиновки.
Потом дуун-ши и земное дитя вместе поднимаются над городом, который напоминает золотую паутину, унизанную огнями фонарей. Всё выше и выше, за волнистые равнины облаков, где она видит опрокинутый вниз кронами другой сад, который одновременно цветёт и плодоносит. Полулюди-полуптицы скользят среди ветвей и скрываются в нестерпимом сиянии. Дуун-ши стайкой срывают одно яблоко, прозрачное, алое. Полулюди-полуптицы замечают их, стремительно бросаются, сверкая, словно молнии, но дуун-ши ещё быстрее летят вниз. В своём земном саду забиваются в кусты смородины. Хохочут и визжат, словно шаловливые зверьки. Грызут яблоко, обливаясь кроваво-сладким соком, и Адель грызёт вместе с ними.
– Древо жизни! Вечность, вечность! – Твердят они, и заплетают, запутывают волосы Адели в десятки тонких косичек, вплетая серебряные нити.
* * *
Нина открывает дверь, и Марфа поднимает голову.
– Девочка спит? – Интересуется Нина.
– Спит, барыня. – Хрипло говорит Марфа и откашливается. Потом опускает взгляд в колыбель и ахает:
– Где дитё?!
– В чём дело? – Нина подходит к кроватке. – Куда делся ребёнок?
Марфа разводит руками:
– Может быть, отец забрал?
– Ты должна следить, а не спать, корова. – Зло говорит Нина и быстро выходит из детской. Марфа растерянно топчется на месте – соображает она туго, особенно когда приняла на грудь настойки.
Постепенно к поискам Адели подключаются все гости. Дом, а потом сад оглашаются громкими окликами: «Адель!» Сначала слышится смех, словно играют в прятки, но постепенно лица становятся серьёзными, а голоса звучат тревожно.
– Она едва научилась ходить, – всхлипывает Нина. – Что если она оказалась за воротами? Заблудилась…
Зизи успокаивает подругу, раскуривая сигарету за сигаретой. Вызывают полицию, которая тоже осматривает поместье и окрестные улочки. Обещает отыскать ребёнка.
Адель словно сквозь землю провалилась. Гости разъезжаются. Нина рыдает. Станислав выходит в сад. Он оглядывает трепещущую листву, слишком живую, словно в ней кто-то прячется.
* * *
– Вот и лето прошло. – Вздыхает Станислав, он думает о бесследно пропавшей дочери. До сих пор ни единой весточки. Полиция разводит руками.
– Скоро заморозки. – Марфа стоит в дверях его кабинета и вытирает влажные руки полотенцем. – Тесто замесила. Пирог с яблоками испеку.
Теперь она стала кухаркой у господ. Помогает ей девушка из той же деревни – бойкая смуглянка Дуняша.
– Где сейчас Адель?..
– Барин, я слышала, вы в сад анчуток выпустили. – Осторожно замечает Марфа. – Может, они шалят?
– Думаешь, девочку украли они? – Удивляется Станислав.
– Веру в нечисть ты привёз из своей деревни? – Кривит губы Нина.
– Но ты со своей Зизи посещала спиритический сеанс. Чем это разумней? – Парирует Станислав. – Если духи могут отвечать на вопросы, почему они не могут вторгаться в мир людей?
Кухарка чувствует поддержку. Лицо её раскраснелось от любимой наливки, но наивный хозяин считает, что от кухонного жара.
– Выкупить её надо, господа хорошие.
– У кого? Бог знает, что ты говоришь. Ступай, пеки свой пирог. – Отмахивается хозяйка.
– Да, пирог! – Ещё больше воодушевляется Марфа. – На меду.
– Станислав, она опять пьяна! – Восклицает Нина. – Почему ты до сих пор не уволил глупую бабу?
– Постой, Нина. Я припоминаю, что тот рыжий ирландец ловил фей на мёд.
– Что за вздор! Вы начинаете сходить с ума. Марфа от своей наливки, а ты от книг.
* * *
Ночь. В темноте мерцают кроны деревьев, осыпанные тонким инеем. Напротив освещенных окон они нестерпимо сияют. Марфа вперевалку спускается в сад. В руках её свёрток. Кухарка опасливо оглядывается на окна – не смотрит ли хозяйка. Делает несколько шагов, чтобы оказаться в тени. Там она бухается на колени в сугроб, разворачивает полотенце и поднимает вверх круглый пирог, аромат от которого расплывается далеко вокруг. Кухарка зажмуривает глаза и начинает бормотать не до конца понятные ей самой слова, когда-то слышанные от деда-мельника, знавшегося с нечистым. Потом ломает пирог и разбрасывает крошки по снегу. Поднимается, сворачивает полотенце и, не оглядываясь, спешит к дому, приговаривая:
– Прости, Господи. На старости лет с бесями толковала.
* * *