Хозяйка. Рассказы о людях и нелюдях

Нина подходит к окну. На стекле завитки морозных узоров. В голубых изгибах и звёздочках дробится жёлтый свет утреннего солнца.

– Будьте, как дети, – задумчиво говорит она. – Но ведь дети это неполноценные люди, они подобны животным, которых следует дрессировать. – Она царапает острым ногтем лёд.

Со двора слышится истошный крик Марфы:

– Барыня! Барыня! Девочку нашли!

– Какую девочку? – Морщится Нина, но тут же понимает, бросается к дверям, соскальзывает с порога и падает на дорожку, разбивая колени. Стремительно поднимается, не чувствуя боли. Перед ней стоит Марфа, держа на руках Адель, которая склонила голову на плечо кухарки.

– Живая? – Мгновение, пока Нина ждёт ответ, наполнено ужасом. Глаза её дочери закрыты. Она в белой рубашке времён своего исчезновения и босая.

– Я дорожку в саду чистила. Гляжу – а девочка в беседке лежит.

Нина замечает, что Марфа снова пьяна, но нет времени на упрёки. Она быстро берёт дочь на руки, чувствует тепло её тела сквозь тонкую ткань, стремительно несёт в дом. С непривычки ребёнок на руках кажется тяжёлым. Навстречу бежит Станислав, рот открыт, пенсне сползло на кончик носа. Адель открывает глаза, приподнимается, оглядывается, трёт кулачком глаза.

– Нужно немедленно вызвать доктора. Я протелефонирую Юрию Львовичу. – Быстро говорит её отец.

День проходит, словно во сне. Приезжает доктор, выслушивает изумительную историю, осматривает ребёнка и сообщает, что Адель совершенно здорова.

– Кто-то украл девочку, а потом подбросил её обратно. Возможно, бедная женщина, которая и хотела бы растить ребёнка, но поняла, что у неё не хватит средств. – Разъясняет Зизи, вечером явившаяся к Нине. И вдруг замечает:

– А твоя дочь совсем не выросла.

– И впрямь. Ей по росту старая рубашка и платья.

– Но прошло немного времени. – Вмешивается Станислав.

– Немного? Полгода! А вдруг она останется такой на всю жизнь? Представляешь? Карлицей! – Нина всплёскивает руками.

– Не нужно паниковать. Возможно, рост замедлился из-за плохого питания. Я слышал о подобном. Проконсультируемся у Юрия Львовича. – Успокаивает супругу Станислав.

– Марфа, почему ты до сих пор не расчесала Адель?

– Не получается, барыня.

– Остричь такие прекрасные волосы! – Стонет Нина. Она уже мечтает о том, как выведет показать дочь гостям – нарядную, как кукла, с крупными локонами.

Мать пытается распутать тёмно-русые волосы Адели, дёргает с досадой пряди, пока девочка не начинает хныкать.

– Постой, а ведь они заплетены. Смотри, вот несколько косичек потолще, а к ним идут, скрещиваясь более тонкие. Замысловатая сеть. – Замечает Станислав.

Нина рассматривает странную причёску дочери.

– Здесь серебряные нити. Кто-то специально украсил. Может быть, отрезать? Как их расчёсывать? – Раздражённо бросает она, тщетно пытаясь расплести волосы.

– Нельзя отрезать! – Вскрикивает Марфа. – Это к беде.

– Ты откуда знаешь, глупая баба? А впрочем, разбирайся с этим сама, я устала, чувствую себя совершенно разбитой.

* * *

Адель стоит в дверях и смотрит на танцующих гостей. Ей уже пять лет. Девочка видит мамину подругу Зизи, у той на смугловатой шее живой уж. К концу вечера уж висит, как веревка, и Зизи бросает его на диван, словно шарф. Уж медленно сползает на пол. Он стремится на сквозняк, идущий от слегка приоткрытой двери. Адель открывает её шире и отступает в сторону. Уж ползёт через прихожую. Там дверь настежь распахнута. Уж, струясь по ступеням, исчез в сумерках сада.

Адель закрывает дверь, чтобы на свет не летели большие рогатые жуки, ведь они погибнут – будут безжалостно раздавлены башмаками гостей.

Адель видит мать. Та, стоя у окна за шторой, обнимает женщину в мужском костюме и медленно целует в губы. Адель идёт в свою комнату.

* * *

Художник – кудрявый остробородый мужчина, который делает набросок Нининого портрета, застывает, увидев семилетнюю Адель.

– Боже, кто это?!

– Моя дочь. – Холодно отвечает Нина.

– Какая странная красота! Чуждая, чужая…

– Обычная девочка. – В голосе натурщицы ревность.

– Присмотритесь! Светящаяся прозрачность и белизна кожи. Водопад волос, сплетённых в причудливую сеть. Абсолютная гармония линий. Я бы сошёл с ума, пытаясь передать это на холсте. В ней есть что-то… божественное? Слишком холодна. Нечеловеческое? Пожалуй. Но не в плохом смысле этого слова. Она не от мира сего, смотрит на него со стороны – он корявый, неуклюжий. Да, Адель?

Девочка поднимает глаза на бородатого незнакомца, но не отвечает.

– Глупая девчонка. Буквы запомнила, но до сих пор не может складывать слова. – Досадует мать.

* * *

Нина стоит у распахнутой двери. Рядом Зизи и какой-то подросток, порывающийся наконец-то вынести чемоданы на улицу, к карете.

– Уезжай, скатертью дорога! – Кричит Станислав, роняя пенсне на пол. – Не понимаю, чего тебе не хватало? Денег? Да, я беден по сравнению с твоими друзьями. Но ты знала, с кем связываешь жизнь.

– Не своди всё к финансовому вопросу. Ты серый скучный человек. Я думала, будем жить иначе. Театральный художник. Жизнь как спектакль, постоянно меняющиеся сюжеты. А оказалось, сплошная рутина! От тебя до сих пор пахнет лампадным маслом. Если бы ты знал, насколько ближе мне мир Зизи…

– К чему подробности? – Зизи берёт Нину за локоть, вежливо кивает её мужу. – Удачи, Станислав.

– Учти, ребёнка ты не получишь. – Станислав больно хватает за плечо девятилетнюю Адель.

* * *

Марфа сидит на кухне за широким и длинным деревянным столом. Она пьяна. Широкое багровое лицо улыбается. Вдоль стен на полках стоят банки с приправами, с крупами. На лавке вёдра с водой, чистые кастрюли, чугуны. По углам висят пучки сушёных трав. Возле печи, выложенной бело-голубыми изразцами, буфет, где за стеклом видны бутыли. Среди них и те, что с наливками и настойками. Марфа смотрит то на рюмку, то на сидящую перед ней одиннадцатилетнюю Адель, которая вертит в руке камень.

– Нельзя камни подбирать. Это к нищете. Потому как про камень говорится: голыш.

– Марфа, в нём сердце есть.

– Какое сердце в камне? Может, он и говорить умеет?

– Говорить не умеет. – Адель откладывает камень в сторону.