Обойти судьбу. Роман

Обойти судьбу. Роман
Марина Зейтц

Героя этого романа, успешного художника-портретиста, начинают преследовать какие-то мелкие, но от того не менее досадные, неприятности. А тут еще странное предсказание, в которое и верить-то глупо. И, все же… Правильно выстроенный жизненный уклад дает трещину, а там и до катастрофы недалеко! И – можно ли «обойти судьбу»? У нее свои законы, которые нельзя нарушать.

Обойти судьбу

Роман

Марина Зейтц

© Марина Зейтц, 2023

ISBN 978-5-0056-2706-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пригородная электричка неторопливо пересекала просыпающиеся от холодов майские просторы.

За окном проплывали пейзажи, волнующие восприимчивую к переменам душу. Казалось, видно как раскрываются почки: облачка мелкой листвы, несмотря на прохладные дни, росли и пушились прямо на глазах. Скоро все вокруг зазеленеет, защебечет, расцветет…

Для влюбленных, впрочем, как и для садоводов-огородников, вот-вот начнется жаркая во всех отношениях пора.

Хотя, в Петербурге погоде доверять нельзя… Май иногда бывает необычайно теплым, но, как правило, не долго. Разомлевших жителей тут же накрывает северо-западный циклон. Причем кажется, что ветер дует с севера, такой он холодный, а тучи идут с запада, настолько они мокрые. Граждане натягивают спрятанные было пуховики, прячут уши и кутают шеи теплыми шарфами «чтоб не продуло». Садоводы-огородники безнадежно вздыхают:

– Какой холод! Черт бы его побрал! У клубники бутоны померзнут, смородина погибнет… эх…

Влюбленные прекращают прогулки в отсыревших аллеях – чихают, кашляют и, страшно сказать, иногда покрываются аллергической сыпью.

И вот, когда кажется, что лето в Питере и его окрестностях вообще никогда не настанет, оно начинается!

Все мгновенно оживает… Смородина цветет, влюбленные целуются, птицы щебечут с отчаянным энтузиазмом.

Обманчив город Петра, непостоянен и непредсказуем.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Шишкины. Женщина с обнаженной спиной. Ужин в Адмиральской

Мужчина, расположившийся около окна электропоезда, едущего маршрутом Санкт-Петербург – Зеленогорск, казался безвозвратно погруженным в свои мысли. Он не был ни влюбленным, ни, тем более, садоводом и поэтому безучастно взирал на весенние просторы. Пассажир полностью игнорировал заманчивые предложения продавцов мороженого и громкие речитативы представителей транспортной торговли, посвященные чудо-крему, чудо-клею и черт-знает-чудо-еще-чему.

Он не слышал возмущенного мяуканья заточенного в клетку кота. Страдальца везли на дачу – там его ожидала счастливая жизнь, полная кошачьих удовольствий, но кот, как видно, настолько привык к своей квартирной жизни, что ничего менять не хотел, потому и орал. Попутчиков эти крики нервировали, а мужчина у окна их не замечал.

Хмуро и как-то кособоко сидел он, поджав длинные ноги под сиденье. Нервные сухие пальцы сжимали ремень этюдника, втиснутого тут же, около ног. Давненько не ездил Костя Чернов в электричках! Хотя для художника это занятие, может быть, и полезно… но в собственной машине все равно лучше. У Кости были обстоятельства: личный транспорт одолжила подруга Дарья.

«До чего же странно, – думал Константин, – зачем я ей постоянно уступаю? Просто связываться неохота».

– Хорошо, бери машину! – равнодушно ответил он той, которая уже готовилась взывать, упрашивать и, с чувством полного удовлетворения, пустить слезу. А вот нет – обломилось.

– Я к Мишке на поезде поеду. Мне, собственно, ничего тащить не нужно. Кроме этюдника.

Даша и по профессии, и по душевному складу была актрисой, потому легкая победа, лишавшая участия в эффектной мизансцене, ее огорчила.

Однако виду не подала – мило улыбнулась и чмокнула небрежно.

– Ну, рисуй там свои пейзажики, раз надо! Удачи, милый!

«Черствый сухарь! – про себя, от души, добавила она, – недаром от тебя, дорогой, жена ушла. Скукота ее заела!» И Даша элегантно упорхнула на Костином внедорожнике.

А ему было не до скуки. Создание живописных творений, как цель визита к другу детства, было поводом только отчасти: захотелось сменить обстановку, отдохнуть от нахлынувших проблем.

Совсем недавно Костя стал получать странные письма. Содержание было нелепо, в чем-то даже безграмотно и примитивно, но в них таилась угроза. Почти неопределенная, от которой проще отмахнуться, но она была – и зудела как голодный комар над ухом.

Вероятно, на это и был расчет тех, кто писал – Костя нервничал, не понимая, заслуживают послания какого-то внимания или нет.

К этой неприятности добавилась и другая: Дарья, с недавних пор преданная спутница Костиной холостяцкой жизни, потребовала, видимо в награду за свою преданность, приобрести, ни много ни мало – выставочный зал!

Константин пытался отбиться от «зала» всеми силами: злился и ругался, ссылаясь на свою неспособность заниматься хозяйственными делами.

– Пойми! Это совершенно необходимо, – настаивала Даша, – это повысит твой статус, нужно стремиться к новым планкам.

Старые планки ее, как видно, перестали устраивать. И это в то время, когда он вышел из тяжелого кризиса, на пике творческого подъема! Не иначе, Дарья работала как боксер – на опережение.

Костя сделал то, что обычно делает умудренный опытом мужчина, когда дама требует от него немедленного принятия решения: взял тайм-аут и поехал к другу детства.

Даже если его лишили личного транспорта, остановить такого беглеца невозможно – и вот уже оконное стекло отражает бледное лицо, впалые щеки, высокий лысоватый лоб… Впрочем – это все вполне узнаваемо у многих других пассажиров, что ежечасно садятся в электричку, толпятся на перронах, курят в тамбурах. После зимы в общественном транспорте мало кто имеет цветущий вид… Зато ни у кого нет таких глаз – зеленовато-серых, неожиданно больших – настолько, что они даже как-то неравномерно располагаются на лице, рождая неожиданную мысль: в этом пассажире что-то определенно есть! Он запоминается, как запоминаются люди, несущее тайный двоякий смысл, даже если сами этого не осознают. Иногда говорят: «Этот человек отмечен свыше!» А иногда выражаются проще: «Чокнутый какой-то».

Школьный приятель, в гости к которому направлялся мрачный пассажир, был весьма живописным субъектом, чья внешность запоминалась с первого раза. Вихры бурых встрепанных волос торчали в разные стороны, вольно произрастая на круглой, лишенной опоры в виде шеи, голове. Маленькие глазки прятались под выпуклыми тяжелыми веками. Был он толстоват и косолап… Далеко не красавец, но чем-то жутко обаятелен: возможно тем, что не придавал своей внешности ровно никакого значения.

Фамилию друг носил «живописную», то есть, из области Костиной профессии – Шишкин. Мишка Шишкин… Товарищи вместе отучились все десять, проскакавших радостным галопом, школьных лет.

Они были классически несхожи – долговязый худой Чернов, вечно витающий «в эмпиреях», производил впечатление нерешительного юноши. И рядом – круглолицый, ухватистый Шишкин… Вот кто прямо светился этой самой «решительностью»!

Если Костя был мечтателен и стеснителен в выражении чувств, то Мишино незатейливое лицо не покидала беззаботная готовность улыбаться, причем чаще своим, не всегда удачным, шуткам.

Однако, несмотря на такой простецкий нрав, друг весьма преуспевал в точных науках – судьба выдала ему четкий изысканный ум. Грамотами, полученными Мишей на математических олимпиадах, можно было оклеивать стены как обоями. Пожалуй, этих почетных листов было ненамного меньше, чем грамот, полученных Костей на конкурсах юных художников. Приятели стоили друг друга.

Костя уже с первого класса неутомимо отображал яркую личность товарища множеством рисунков, смахивающих на шаржи. Но это было так, несерьезно… Хотелось написать настоящий портрет – а Костик это мог, будучи мальчиком одаренным и старательным. Однако, к сожалению, затея не удалась, для портрета нужно было сидеть и позировать, «выдавая образ» хотя бы часа три! Михаила это смешило: он всегда был непоседой. Несерьезность «натуры» отвлекала будущего портретиста от соображений – как лучше посадить, куда поставить свет. От друга исходили неуместные предложения выпить по рюмке чаю, его поражали внезапные приступы воспоминаний о совместных детских подвигах и все это безобразие изливалась из Мишки как кипящая каша из кастрюли. Он менял свое положение в пространстве, чесался, чихал и хотел посмотреть «что получается».

– Ну тебя, Мишель! А что путевого может получиться?! – сердился одуревший Костя, вытирая подсобной ветошью лоб. – У меня уже голова наперекосяк пошла.

– Не обижайся, друг… – отвечал, пряча ехидную улыбочку, Миша. – Ну не могу я два часа, как придурок, в одну точку пялиться!!! Лучше послушай математический анекдот:

– Высшая математика помогла мне только один раз: когда ключи от квартиры в унитаз уронил, я интеграл из проволоки сделал!

Вместе с ними училась тихоня-отличница Оля Трубникова. Девочка дружила и с Мишей, и с Костей, соединяя этих крайне непохожих приятелей в забавную школьную компанию, существующую не по законам взрослого «треугольника», а по законам школьной «троицы». Что и говорить – нравилась Оля обоим приятелям, но Костя проявлял к подруге больше внимания, по крайней мере, явно видимого.

Оленька тогда отличалась изящной худобой подростка: острые ключицы, угловатые коленки, тонкая шейка. Пугливый олененок, вышедший на тропу жизни! Девочку даже не приняли в балетную студию из-за робости – переволновалась и «зажалась» – как сказала преподавательница. «Не перспективна» – добавила балетная дива, попытавшись сложить ее пополам. Оля с грустью посмотрела на розовые в полоску носочки, до которых, несмотря на все усилия воздушной дивы с железной хваткой, не смогла дотянуться, и молча ушла. Однако, олененок оказался несгибаемым не только физически, но и морально: Оленька стала учиться играть на скрипке в музыкальной школе, куда ее охотно взяли – «прекрасный слух!» Видимо, душа все же продолжала просить чего-то неземного и труднодостижимого.

Костя, в душе благоговевший перед любым музыкальным инструментом, включая барабан, звал Олю «пиликалкой», а Мишка «скрипучкой» – как видно, для сокрытия истинных чувств. А, может, и просто – из мальчишеской вредности.