Обойти судьбу. Роман

Оля переоделась и даже подкрасилась, перейдя из хлопотливого образа в иное состояние, милое и торжественное. Хозяйка Адмиральской, положение обязывает. А Костя вдруг увидел двенадцатилетнюю девчушку, упорно водящую по струнам наканифоленным смычком.

Но тут, вслед за Олей, во флигель явился еще один член семьи. Вот у кого эта самая торжественность никогда не исчезала… Небольшой, но кажущийся крупным из-за феерической пушистости кот Барик, животное весьма незаурядное, о котором нужно рассказать подробнее.

Когда котенок появился в доме, ему не придали должного значения и назвали Васькой. По мере роста пушистого малыша и обретения им незаурядных качеств, это имя как-то отпало и прицепилось другое, для кота необычное. Домашнего любимца стали звать Барометром. Некоторые гости опрометчиво называли его Барсиком, не понимая причины, в силу которой кот получил свое имя… Также они не придавали ни малейшего значения поведению кота, а зря. Впоследствии невежды платили за это серьезными расстройствами здоровья: дело в том, что кот безошибочно предсказывал погоду – не только температуру, но и давление, и даже направление ветра. Все это он доводил до сведения людей как местом своего расположения, так и позой, которую принимал.

Кроме того, у него были еще таинственные способы загодя чуять приход гостей, безошибочно их дифференцируя; еще он имел свойство определять количество продуктов, заложенных в холодильник. Когда припасов было достаточно, кот спокойно спал на шкафу, а если они истощались – ошивался вокруг хранилища еды с укоряющим видом.

Впрочем, кое-что можно объяснить – запахи, звуки и неуловимые для людей магнитные излучения… Иногда в совершенно пустой комнате кот вдруг начинал беспокоиться, прижимать уши и сверкать глазами. Кого чуял? На кого шипел и кого гнал по саду, растопырив хвост и подняв дыбом шерсть на спине? К счастью, незримый враг неизменно изгонялся, а Барометр гордо шел к своим мисочкам.

– И куда это ты надумал прорваться? – вошедшая Оля строго глянула на друзей. Довольный Барик дипломатично терся об ее ноги и укоризненно поглядывал на выпивающих мужчин.

– Странные вы, мужики, все бы вам стремиться, восходить и покорять! – в голосе Оли явно зазвучали лирические нотки. Глаза ее стали лукаво поблескивать. – Лучше бы по сторонам огляделись, оценили то, что есть! Вот сколько ты еще бобылем жить будешь?

Костя сделал вид, что этот вопрос не к нему, хотя, понятно, Оля его не мужу адресовала.

– Ничего себе, бобыль! – Миша чуть не подавился, закашлялся и тут же приобнял проходящую мимо Олю где-то повыше коленей, отчаянно подмигивая другу:

– Не бобыль, а сердцеед, ядрен пион! Красотка Дашка, подруга-актерка, гёрл-френда, ноги из ушей, пардон, от этого самого места растут, – он выразительно похлопал Олю по тому самому месту ладошкой, – в общем, от которого надо.

Супруга притворно фыркнула и отстранилась. Впрочем, лирическое настроение собеседников от этого нисколько не пострадало. Один только Барик сурово посмотрел на хозяев и прыгнул на «панцирную» кровать, после чего улегся там в довольно сложной позиции.

– Температура 12 градусов, ветер северо-восточный, давление в норме, – глянув на него, сказал Миша.

– Ну надо же! – неподдельно поразился Костя. – А дождь будет?

– Вряд ли! – задумчиво глядя на животное, произнесла Оля. И продолжила, выразительно округлив глаза:

– Он незадолго до твоего приезда утащил у детишек кисточку и начал ее грызть! А потом вдруг понесся испуганно, хвост павлиньим веером, глаза по пять рублей. Мы так и поняли – уже едешь, скоро будешь… Я картошку и поставила варить. Догадаться несложно: ты ведь художник – вот и кисточка, а в пути у тебя что-то случилось: и верно, поезд ведь поломался!

Возникла уважительная пауза, прерываемая позвякиванием ножей и вилок.

– Да уж! Там в поезде тоже кот бесился, наверно они как-то что-то чуют, – невнятно проговорил Костя: в это время он задумчиво жевал необычный бутерброд, составленный из щедро намасленного куска черного хлеба с ломтиками соленого огурца.

– Они все чуют! – это опять вставила Оля. Барик, понимая, о ком идет речь, подергал ушами: а то!

– А еще у Костеньки есть домработница Ксения, женщина приятная и домовитая, – не унимался, не обращая внимания на кошачью тему, Михаил. – И, как мне известно, к нашему Костику вовсе не равнодушная! Тоже весьма аппетитная особа, при формах. А уж хозяйственная!

Друг закатил глаза, вспоминая Ксенины пироги, рассольники и гуляши. Барик, устроившийся было надолго вздремнуть на теплом пледе, сменил позу и принялся усердно намываться. Может, хотел ближе познакомиться с Ксенией и заманивал ее в гости?

– Короче, наш Костик парень не промах, богатырь и удалец – он еще и женится, на ком-нибудь… из них! – Мишка бодро подвел итог, ловко уклоняясь от ревнивого подзатыльника супруги. Никакая женщина не потерпит, если в ее присутствии расхваливают достоинства других особ.

Миха подмигнул и наконец-то откашлялся, притворно прикрывшись ладонями:

– Вот я и говорю, ядрен пион, – прорвемся. Я вам сейчас анекдот расскажу…

– Тебе точно уже, хватит! – Оля отняла почти опустошенную бутылку, села напротив и налила себе в чистую рюмку.

– Давай, Костя! За твое счастье, чтобы ты его, наконец, разглядел!

Константин выпил, не вполне поняв, что и где именно он должен разглядеть. И это как раз была его четвертая, дозволяемая гуманным доктором, рюмка.

Оля, действительно, сильно изменилась с тех пор, когда пугливой девчушкой выходила замуж за Мишку Шишкина. Стерся образ робкого олененка, теперь это была статная, с мягким взглядом темных глаз, теплыми губами и полноватым телом предводительница стаи. Оленька расцвела особенной, бархатной материнской красотой. О скрипке она не вспоминала, а вот стихи иногда читала перед сном, как иные читают молитву, едва шевеля губами. Притворявшийся спящим супруг не слышал или не подавал виду, что слышит ее бормотания. Для него стихи были абсолютно нелогичны, бестолковы и лишены поэтому смысла. Костя в этом друга поддерживал: напишут не понятно о чем, а ты восхищайся! А Оля под них засыпала, как под плеск воды, шум леса или стук колес, снимая с души то ли тяжесть недавних хлопот, то ли легкость далеких воспоминаний. Это были навсегда заученные строчки, пожалуй, еще со школы: Пастернак, Ахматова, Блок… Ей было совсем не важно, о чем они.

Миша стихов никогда не учил и от двойки по литературе его спасали победы в очередной математической олимпиаде. Интересно, но состояние жены он, как видно, понимал – никогда не тревожил ее в такие моменты… Сложные и простые строки, сцепленные таинством рифм и созвучий, уносили Олю в нейтральные, свободные от домашних вахт и штормов воды, помогали нужное вспомнить, а ненужное забыть. Умение выйти – быть где-то «вне» – для всех одинаково целебно. Что открывает створки – Поэзия? Музыка? Живопись? Математика? Не все ли равно… Люди отворяют разные двери, но попадают в одно и то же место, в вымышленный мир творца. Мир этот создается для личного пользования, в нем создатель правит так, как хочет, видит то, что не видят другие… но сотни, тысячи подобных и созвучных ему душ спешат туда и каждому там хорошо и никому не тесно.

Миша, встав из-за стола, сделал прощальный жест обеими руками:

– Раз уж все съели и допили – бай, френд, не скучай!

Затем супруги покинули бывшее жилище кухарки и неспешно отправились в дом, пожелав «френду» приятных снов, радостного пробуждения и удачи на пленэре. Барик-Барометр, убедившись, что больше ничего интересного не будет, удалился вслед за ними.

– Не забудь Сашку! – крикнула Оля напоследок. – Он с тобой просился!

– Да я же обещал! Как можно… – ответил обиженный ее недоверием Костя.

Он с удовольствием разделся, развесив и разложив по стульям в строгом порядке шарф, свитер, джинсы. Даже носки не зашвырнул, куда попало, а разгладил и пристроил на сиденье. Костя испытывал почти физическое ощущение дисгармонии, когда вещи находились в беспорядке – в таких случаях он чувствовал, что теряет контроль над ситуацией, а это пугало.

Он еще раз бдительно огляделся и, наконец, плюхнулся в дружелюбно скрипнувшее пружинами кроватное нутро. В нем можно было покачаться, как в детстве, что Костя и сделал с непосредственной радостью. Потом он, ощущая себя почти счастливым, вытянул ноги и только хотел подумать обо всем том, что произошло днем – особенно о таинственной женщине, идущей к выходу внезапно затормозившей электрички, как тут же заснул.

Проснулся Костя в тревоге. Комната освещалась неярким желтым светом. Может, фонарь? Хотя, сейчас белые ночи… Фонарей не зажигают, откуда же этот свет? Такой теплый оттенок только свечи дают. Запах тоже свечной, новогодний, совершенно не подходящий для майской ночи. Константину показалось, что в комнате кто-то есть. Да, он не ошибся – в глубине, около стола, четко вырисовывалась фигура юноши. Размытый слабым ночным освещением силуэт, пышные волосы, тонкий профиль… Вроде Саша, или кто-то похожий, взрослее. Чужой? Или так обманчиво видится?

– Саша! Это ты? – Константин приподнялся, опираясь на локоть и начал пристально, до боли в глазах, вглядываться в силуэт на фоне бледного окна.

– Я, Константин Алексеич, я! – голос, вроде, Сашин, тембр пятнадцатилетнего подростка: немного ломается, то забирает в бас, то срывается. Интересно, зачем пришел?

– Что тебе не спится, мы же завтра должны на залив пойти. Вставать рано, а ты по ночам шастаешь!

Саша проявил неуважение: не обратил ровно никакого внимания на эти слова. Подошел к столу, задул свечу, тут же дымно и едко снова напомнившую зимние праздники… А, ведь вчера, вроде, никакой свечи не было. Стол, накрытый к ужину с другом, не подразумевал такой романтики. Точно, не было! Или… забыл?

Юноша постоял, покачался с пятки на носок… Сашино любимое занятие.

– Пойдемте в сад! – мальчик резко развернулся и направился к двери.

Костя спустил ноги с кровати, нашарил башмаки. Провел руками по груди, ощутил тонкую вязку свитера. Странно! Опять нестыковка – он одет, а накануне, ложась спать, точно снял одежду. На раздумья времени не было, нужно идти за Сашей, потому что кажется – это очень и очень важно… Из-за двери пахнуло какими-то ночными цветами, травяной влажностью. Интересно, почему ночью цветы так сладко пахнут? Их никто не нюхает, не опыляет, ведь люди и насекомые спят… Для кого эти ароматы?

Сад был неузнаваем. Костя, зябко поеживаясь, таращился спросонья на ставшую вдруг очень белой крышу Адмиральской дачи. Он отметил, что некоторые предметы резко высветлились. Белесые плитки на дорожке выскочили на передний план, куст у забора весь окинулся какими-то ярко-белыми цветами, затмившими ставшую невидимой темную листву. В этом было нечто сомнительное, настораживающее: откуда взялось столько белых соцветий? Днем их было не заметно…

«Разлапистая» сирень ушла в тень от веранды и там затаилась. Особенно неприятен был длинный сарай с приоткрытой створкой двери: из него ползла мохнатая темнота. Говорят, в этом сарае раньше была конюшня. Ничего страшного, подумаешь – лошади жили, но разглядывать его не хотелось. Воздух стоял неподвижно. Казалось, пространство медленно концентрируется и сливается со временем, тоже странно уплотнившимся, создавая особую субстанцию. Косте в ней было некомфортно: как в киселе каком-то. Он даже руками помахал: вокруг густо и тепло. А вечером было прохладно: северо-восточный ветер нагнал холода.

– Саша! Ты куда меня ведешь? – пока Костя махал руками, парень куда-то пропал. Осталось положиться на слух, крикнул снова.

Тихо. Невидимая птица, сидя в глубине темной ели, растущей у самого забора, пробует одну и ту же трель. Доходит до середины, путается и снова начинает. Как будто ей тоже мешает ощущение нереальности: сбивает с верной ноты. Наконец птахе удается связать в единую песню несколько коленец и она, как занудный педагог, твердит их без конца. Одно коленце звучит забавно: «Три Дэ, три Дэ, три Дэ!!!» Другое истерично напоминает: «Учить! Учить! Учить!» Интересно, какой предмет она преподает тут, среди этой неправильной и загадочной ночи?

Костя отвел глаза от елки и увидел Сашу буквально в двух шагах от себя. Дернулся, было, к нему с вопросом:

– Постой! Ты мне что-то хотел сказать? Зачем мы вышли в сад? Александр! Я тебя спрашиваю!

Но вопрос остался без ответа – опять парень проявил невежливость, не обратил внимания. Он слушал настырную птичью трель, а, потом, проследил взглядом, как прошелестели крылья куда-то вглубь участка. И только после этого повернулся спиной к саду, где росли пять яблонь, видимые сейчас сероватыми силуэтами.