Компаньонка

Кити, всхлипнув, уже не в силах сдержать слёз, судорожно вздрагивает от сотрясающих её рыданий.

– Да, что ж ты сделаешь, голубка моя?

Настасья, уткнувшись в угол, тихо глотает слёзы.

– Сейчас всех утопите, – послышался с порога голос конюха.

– Добро дал князь. Со мной на конюшне твой будет.

Конюх сказал это кухарке, даже не взглянув на неё. Неёла приподнялась и направилась к нему.

– Дай бог здоровьичка… – не успела она договорить, конюх отломил кусок хлеба и вышел во двор.

Он любил Неёла, хорошая она была баба, добрая. И Кити любил всем своим сердцем. Но не осталось в нём мягкости и душевной теплоты. Вышло всё. В день её гибели все ушло…

* * *

Мари прохаживалась по своей комнате с томиком Шекспира в руках. Её босые ноги утопали в ворсе ковра, солнце отливало золото её волос. Мари взяла одну шелковую прядь и накрутила на палец, продолжая своё движение по комнате и произнося чуть слышно прекрасные рифмы:

Как грешник, изгнанный из рая,
На свой грядущий темный путь
Глядел, от страха замирая,
И жаждал прошлое вернуть.

…Потом, бродя по многим странам,
Таить учился боль и страх,
Стремясь о прошлом, о желанном
Забыть в заботах и делах, —

Так я, отверженный судьбою,
Бегу от прелести твоей,
Чтоб не грустить перед тобою,
Не звать невозвратимых дней,

Чтобы, из края в край блуждая,
В груди своей убить змею.
Могу ль томиться возле рая
И не стремиться быть в раю.

Мари подошла к окну и посмотрела на вид простиравшегося парка, её взгляд задержался на силуэте мужчины, что повернулся лицом в её сторону и запрокинув голову, вдохнул полной грудью свежий воздух.

Наблюдая за ним из своей комнаты, она выдохнула вместе с князем.

Громкий стук в дверь заставил женщину буквально отскочить от окна. Он прозвучал в определённом ритме, и поэтому Мари тут же ответила:

– Да, Кити. Входи.

Для Мари было довольно неожиданно увидеть девушку с опухшими глазами и покрасневшим носом, да ещё в великолепном светло-голубом платье – напрочь испорченным грязными пятнами и разводами.

– Что случилось, Кити? – подалась навстречу Мари.

– У моей няни беда. У её сына жена умерла, родами.

Кити рухнула на кровать и залилась горючими слезами.

– Как ужасно, – словно самой себе промолвила Мари.

Она присела на кровать рядом с Кити и погладила девушку по дрожащей спине. Кити приподнялась и упала в объятия Мари, крепко обняв её за талию.

– Мари… Отец дал ему место конюха у нас в поместье, чтобы тот был рядом со своей матерью…

Не договорив, Кити взглянула на Мари и увидела в глазах графини слёзы.

– Прости меня, Кити… говори же дальше, продолжай.

– Мари?

Мари чуть отстранилась от Кити.

– Как мне сейчас совестно, Кити. У меня никакой беды не произошло. Все живы и здоровы…

– Тогда что же?

– Я скучаю, Кити. Я безумно скучаю.

– У тебя есть возлюбленный?!

– У меня есть любимый, Кити. И я не представляю, как прожить следующий день вдали от него…

– Как это прекрасно: любить и быть любимым.

Мари решила сменить тему и, улыбнувшись, хитро взглянула на Кити.

– Кити, скажи на милость, мне показалось или же и вправду ваш управляющий Гордей, как сторожевой пёс, охраняет вход в бальный зал?

Кити встала с кровати и прошлась по комнате, вздохнув, она вновь плюхнулась на то же место.

– Мари, это действительно так. Мой отец запрещает туда входить кому бы то ни было, – с досадой выпалила Кити.

– Почему?

– Этот зал очень любила мама. Она проводила в нём много времени. Там стоит её рояль…

– Но как же, Кити? Ведь то, что принадлежало твоей маме, то, что она любила, это принадлежит и тебе. Это и твои воспоминания. Почему твой отец столь эгоистичен?

– Нет, Мари. Позволь с тобой не согласиться. Я плохо помню маму, а отцу эти воспоминания причиняют боль. Это наше общее решение. Думаю, ему так спокойнее и проще. И я согласна на это лишение, если отцу так это необходимо.

– Кити, я сама мама. И мне было бы страшно, если бы моему сыну не оставили бы «частицу» меня, воспоминания обо мне.