Компаньонка

– Живой? Что, живой?! – всхлипнула она.

* * *

Самое дорогое, что было в существовании князя, это была его дочь. Он смотрел, как Кити, щурясь на солнце, собирала первые одуванчики. И эти первые цветы приносили ей счастье. Князь всегда смотрел на дочь и удивлялся, как этот человек может радоваться простым вещам. Только через свою Кити он мог принимать этот мир, и даже эти первые весенние цветы могли его радовать.

Кити подошла к отцу и взяла его под руку. Она запрокинула голову, подставляя лицо солнечному свету.

Князь вновь залюбовался ей.

– Прости меня. Я должен был тебя предупредить, но это была не моя тайна.

Кити наигранно вздрогнула от неприятной мысли.

– Щербатский – Соловей. Уму непостижимо.

– Помнишь, мою… приятельницу Лили Керн?

Кити взглянула прямо в глаза отца и многозначительно приподняла бровь.

– Я её помню.

– Она потеряла голос перед выходом. И чтобы поддержать её и засвидетельствовать своё почтение, мы с Щербатским пришли к ней в артистическую уборную.

Кити приподняла и вторую бровь, чуть охнув.

– Не нужно на меня так смотреть, Кити. Именно поэтому я довольно долго скрывал от тебя… и раз уж мы наконец дошли и до этой темы, то позволь мне быть с тобой откровенным.

– Конечно, отец, – ободряюще кивнула она.

– Естественно, как ты понимаешь, трезвы мы не были. Лили и я уговорили Щербатского в качестве забавы-эксперимента выйти вместо Лили. Это был просто порыв веселья, дурацкая забава. Я долго размышлял, и вот что я понял… Никакие материальные блага не заменят тебе момента удовольствия жизни.

Князь, как и Кити, поднял лицо к солнцу.

– Человек уходит из этого мира и ничего не берет с собой! Вообще «момент» – это и место, и время, и в этом вся суть жизни. Момент в поцелуе, момент рождения, момент принятия решения… из моментов складывается судьба, и нужно уметь ловить приятные моменты жизни.

Князь посмотрел на дочь и широко улыбнулся.

– Наш знакомый это умеет… – подмигнув ей, произнёс князь.

– Я понимаю, о чем ты… – задумчиво произнесла Кити. – И с тех пор Соловей иногда появляется перед выступлениями Лили. Я прежде не обращала на этот факт внимания. Ну надо же… как интересно.

Князь, остановившись, бережно за плечи развернул Кити к себе лицом и, заглянув ей в глаза, произнёс почти шёпотом:

– Я для тебя сделаю невозможное, mon petit. Я буду стараться…

Кити раскрыла руки и заключила отца в крепкие объятия.

– Я знаю.

Кити в своей жизни любила только двух человек и искренне была к ним привязана. Конечно же, отца и свою няньку – Неёлу Ануфриевну. Нынешняя кухарка вырастила Кити, заменив ей мать.

Если бы Кити сейчас видела свою дорогую няню, её сердце разорвалось бы от горя.

Неёла Ануфриевна, сидя на скамье, раскачивалась из стороны в сторону, зажав рот обеими руками. Сквозь них прорывались рыдания и всхлипы.

Управляющий Гордей, не смея присесть рядом, так и застыл в нерешительной позе.

– Матушка… Бог мой, Неёла Ануфриевна…

– Мой бедный сын, мой Клим, мальчик мой. Откуда же такое горе на мою жизнь?!

В кухню неспешно вошёл старший конюх и замер в дверном проёме. Он вопросительно посмотрел на Гордея. Тот, наконец решившись, присел рядом с Неёлой и, утешая её, похлопал по плечу.

– Неёла Ануфриевна, ну успокойся, ну горе. Ничего, ничего… Вот что, пошли-ка скорее мы с тобой напишем ответ сыну твоему, – неожиданно для себя нашёл верное средство Гордей. – Ты, Настасья, почтового чаем угости, я его сейчас пришлю. Он откушает. А мы, Неёла, сыну твоему отпишем, чтобы к тебе ехал, сюда. Чего ему теперь там, в одиночку с горем бороться?

Глаза кухарки засияли надеждой, она схватилась за это предложение, как утопающий за спасательный круг.

– Ой, дай бог тебе здоровья!

Неёла тяжело поднялась, не без помощи Гордея.

– Мой мальчик… – уже решительно продолжила она. – Действительно, не дай бог чего свершит ещё в припадочном состоянии. Моя голубушка, не родила, моя Марьюшка. Не смогла, царство ей небесное. Да пребудут с нею ангелы…

Неёла Ануфриевна и все присутствующие осенили себя крестом. Только старший конюх не вскинул руки. Он в задумчивости смотрел на управляющего.

Конюх вообще не особо любил людей, но были также особо нелюбимые. К таким и относился управляющий Гордей. Более всего конюха настораживало то, что Гордей его побаивался. Конюх чуял его страх за версту, но не понимал природу этой боязни. Вот и теперь от пристального взгляда конюха Гордей засуетился и покраснел.

* * *

– А я с князем нашим попробую переговорить и за тебя словечко замолвлю, – промокнув испарину белоснежным платком, громко заявил Гордей. – Попробуем сына твоего пристроить…

– С князем я сам потолкую, – перебил конюх. – Помощник мне нужен…

Конюх чуть улыбнулся Ануфриевне.

– Ступай. Пиши.

– Век не забуду, – в слезах прошептала та.

Гордей вновь похлопывающими движениями по плечу стал утешать кухарку, успокаивающе приговаривая, как маленькой, уводя её с кухни.

– Ну ему-то его светлость точно не откажет. Он-то у нас как за пазухой…

Управляющего в кухне уже не было, но слова его долетели до адресата. Конюх скорее оскалился, чем улыбнулся, и, глянув на Настасью, засмотрелся на её живот.

– Казак?

Настасья чуть виновато потупила взор и вздохнула: