Отречение

Он, схватив Аню в охапку, почти силой протащил её на середину комнаты – хотя она и не сопротивлялась.

– Хочешь? На! Смотри!! Смотри!!!

Слёзы застилали Ане глаза, она ещё пыталась ухватиться за соломинку, но возлюбленный безжалостно подхватил пульт и нажал комбинацию кнопок.

На знакомом экране появилось её лицо и её тело, по которому скользила камера. Запечатлённые на плёнке умелые пальцы ловко расстёгивали пуговицы, обнажая плечи и грудь девушки…

– Ну что? – нахально ухмыльнулся Максим, останавливая запись на паузу, – дальше будем крутить или сама всё поняла, красавица?

Аня сделала шаг назад.

– Тварь! – негодующе задохнулась девушка, – Мерзавец! – она попыталась залепить ещё одну пощёчину, но рука Максима остановила её руку.

– Это лишнее, Анечка, – хмыкнул он – но страсти в тебе действительно много. Экспрессии, так сказать… – смаковали слова растянувшиеся в улыбке губы Максима, – Ценю, ценю… Могу тебе дать рекомендацию, дорогая. На Курский вокзал. Кроме шуток., солнышко, – слюнявые губки причмокнули, – на Курском такие, как ты, ценятся даже выше, чем на Казанском…

Договорить он не успел.

– Ну ты и сволочь… – выдохнула Аня, хватая куртку с вешалки.

– Сволочь, – подтвердил Максим, – а ты думала – в сказку попала? Сейчас другое время, деточка. Бизнес, Анечка. Бизнес делает каждый, кто как умеет. Я вот – на съёмках девочек, а кто-то…

Аня всхлипнула.

– Максим, а как же ребёночек? – попыталась она ухватиться за последний аргумент.

– И что? Тебе денег дать на аборт? Сама виновата. Давай, давай, – бывший любовник похлопал Аню по плечу, – иди, дорогая. Будет нужен заработок – обращайся, поможем по старой памяти, спрос найдётся. Чао! – дверь артистично захлопнулась.

«Чао!»

* * *

Лифт послушно выполнил отданную команду, доставив пассажирку, и двери распахнулись на нужном этаже.

За деревянной дверью на лестницу что-то возбуждённо обсуждали приглушённые голоса.

Аня резко толкнула скрипучую зелёную дверь.

– Насчёт завтрашнего дня… – говоривший прервал речь и обернулся в её сторону.

На площадке стояла Юлька и двое незнакомых парней. Впрочем, одного из них Аня уже однажды видела – это он, кажется, как-то спрашивал у неё дорогу до метро.

Сигарета, одна на троих, тлела на краю подоконника возле служившей пепельницей консервной банки, там, где обычно курил Юлькин отец.

Все трое обернулись к распахнутой двери.

– Что вы тут! – выкрикнула Аня. – У вас тут лестница не купленная!

Юлька только удивлённо хмыкнула, подёрнув левым плечом.

– Спустимся на этаж ниже? – предложил тот парень, который спрашивал у Ани дорогу. Второй кивнул.

– Пойдём вниз, Юленька? – спросил он бережно, девушка кивнула, и вся компания направилась по ступенькам на нижнюю площадку.

– Это кто такая? – услышала голос Аня.

– Соседка, – пояснила Юлька, – вместе в школе учились. Теперь нашла себе хахаля-буржуйчика, обвешалась бриллиантами и считает себя круче всех в этой жизни. Не обращайте внимания.

Дальнейший их разговор не был слышен с Аниной верхней площадки.

Она вбежала в квартиру, не разуваясь, рухнула на кровать и расплакалась, уткнувшись лицом в подушку.

* * *

Ветер гнал по небу тяжёлые рваные тучи, с раннего утра скупо поделившиеся с землёй мелкими колючими снежинками, которые так и не превратились в полноценный снегопад.

Редкие лужи покрылись тонким ледком, который хрустел и трескался под ногами давивших его мальчишек.

Мальчишки шли на спортплощадку играть в футбол – возможно, это были последние выходные без снега.

Артём Зайцев сидел у окошка, подперев подбородок ладонями, и с тоской смотрел из квартиры вниз на приятелей. Полчаса назад они подходили под окна.

– Тёмка! – кричали снизу. – Ты выйдешь?

– Нет, – отвечал он, – меня загнали до вечера!

Когда Артём простужался и его не пускали на улицу, он часто сидел у закрытого окна в шерстяных носках и, прижавшись к стеклу щекой, наблюдал за ребятами во дворе.

Но утром седьмого ноября мальчик был совершенно здоров, и сидеть дома было особенно обидно, а ещё обиднее, если знать, что в этот день планировалась самая первая неофициальная, почти запрещённая октябрьская демонстрация, на которую отправились отец и сестра, а Тёмку не взяли – мал ещё.

Если бы мать ушла вместе с ними, Тёмка, конечно, тоже убежал бы – он уже ездил без взрослых на автобусах и даже на метро, он бы не потерялся… Но мать, словно почуяв Тёмкино намерение, единственная осталась дома, хотя ещё позавчера вечером – он подслушал разговор родителей, притворяясь спящим – они собирались туда втроём, мать, отец и Юлька, а с ними соседка Матрёна Петровна и новые Юлькины друзья, из которых Тёмка знал только одного, бывавшего у них чаще всех – Андрея.

* * *

День был ещё выходным, но уже не праздничным. Ни на улице, ни в метро не было атмосферы праздника – Юльку окружали всё те же, что и вчера, что и позавчера, усталые лица, наглухо застёгнутые куртки и пальто. Лишь листовки с призывом выйти на демонстрацию на жёлтой газетной бумаге, расклеенные на столбах и подъездах, местами уцелевшие, местами оборванные демократами, бросались в глаза огромной цифрой «7» на середине листа.

Лишь при приближении к «Октябрьской» в воздухе начинали чувствоваться частицы напряжённого ожидания, предвкушения единения – всё было в первый раз, и ехавшие по Кольцевой линии люди ещё не знали и боялись этого ощущения.

– А что, если никто не придёт? – спросила девушка тихо, ни к кому не обращаясь, когда они ждали поезда на платформе, – в смысле, кроме нас? Если мы одни будем?

Этот вопрос вертелся на языке давно, уже пару недель, с тех пор, как она узнала от Матрёны Петровны, что демонстрация всё-таки состоится, и «Трудовая Москва» зовёт людей седьмого ноября на Октябрьскую площадь. Но она не решалась его задать вплоть до вчерашнего дня. Вчера же, после объявления ельцинского указа о запрете КПСС, любые колебания могли выглядеть как трусость, и никто из решивших идти не посмел задать товарищам этот вопрос.

– Не может такого быть, Юленька, – твёрдо ответил стоявший возле неё молодой человек, хотя в какое-то мгновенье в его глазах можно было прочесть те же сомнения, но этого никто не успел заметить, – придут люди, обязательно! Не могут не прийти!

…Станция, переход и ведущий на поверхность эскалатор были запружены народом, словно в час пик рабочего дня. Над головами людей плыли наспех сколоченные деревянные дощечки плакатов и незачехлённые металлические наконечники знамён. Толпа бурлила, люди оживлённо переговаривались, кто-то кого-то звал, толкаясь, люди протискивались в направлении, противоположном движению толпы на выход – видимо, многие заранее договорились о встрече на традиционном месте возле ажурной решётки у тупиковой стены «Октябрьской», не предполагая, сколько соберётся людей, и пытались отыскать своих знакомых…

– Руку давай, – пытаясь заглушить гул толпы, закричал на ухо дочери Николай Зайцев. – Держимся, не теряемся!

Он крепко ухватил её ладонь, а за вторую Юлькину руку взялся Андрей, державшийся рядом с ней в метро.