Отречение

…Увидев голову колонны, Беляков понял – не пронесло.

Но намного страшнее ему стало через несколько секунд, когда перед ним возник человек с ничего не выражающим взглядом и оранжевым жетоном в руке – таким же, какой демонстрировал на совещании полковник.

– Пропустите к грузовикам, – холодно приказал Белякову уверенный в своём превосходстве и в праве командовать Марк Калныньш.

И тому ничего не оставалось, кроме как подчиниться, хотя смысла в этом приказе он не видел – ведь грузовики стояли пустые, без шофёров…

Но Калныньш знал, куда шёл.

Отфиксировав нужную машину, он спокойно взялся за дверную ручку кабины – дверь была незаперта. Ключи зажигания тоже остались в замке. На этот раз агентура сработала на «отлично», удовлетворённо подумал Калныньш, поднимаясь в кабину тяжёлого «Урала».

А колонна приближалась, от её первых рядов до цепи оставались считанные десятки метров, и сгорали последние сомнения – схватка неизбежна.

В зеркале заднего вида мелькнуло молодое сосредоточенное лицо под фуражкой…

«Пора!»

За пару секунд до соприкосновения Калныньш отвёл рычаг назад до упора, отпустил сцепление и выдавил педаль газа.

Колёса тяжело дрогнули, и махина устремилась назад – прямо на стоявшего спиной и не успевшего отскочить, но успевшего закричать лейтенанта милиции, прижатого к углу кузова следующего грузовика…

– Сука!!! – выдохнул Беляков, бросаясь к выбирающемуся из кабины человеку, пока выла сирена, пробиралась к месту происшествия дежурная «скорая», и кто-то пытался оказать первую помощь пострадавшему, а в метре от него дубинки разозлённых омоновцев уже крушили ряды манифестантов, – ты зачем человека переехал, тварь!!!

Ему удалось ухватить провокатора за рукав, но тот обернулся без малейшей суеты и спешки и гордо продемонстрировал Белякову жетон.

– Ты что ж, гадёныш, делаешь… – начал было Виктор.

– Молчи, капитан, – ответил Калныньш, мягко высвобождаясь из рук не посмевшего ему препятствовать Белякова, – тебе всё объяснило начальство. Я свою работу сделал – теперь твоя работа, не зевай, вон красно-коричневые теснят.

Освободившейся рукой Калныньш взял капитана за плечо, и через секунду он был уже за рядами милицейских машин.

Беляков с отчаянной злостью сжал зубы – до скрипа, оборачиваясь и видя, как санитары уносят раненого на носилках в машину скорой помощи.

* * *

Первомайским вечером Анна хлопотала на кухне. Маленькая Надя ползала на четвереньках по полу, посреди разбросанных игрушек. Матрёна задерживалась с митинга, отца и дочери Зайцевых тоже не было дома, и это был повод для беспокойства – по всем каналам показывали беспорядки на Ленинском проспекте.

Звонок в дверь раздался около семи часов вечера. На пороге стояла Матрёна Петровна. Её рассечённая омоновской дубинкой голова была уже обработана зелёнкой в травмпункте. За руки её поддерживали Николай Зайцев и Юлькин жених Андрей.

– Что же это такое? – всплеснула руками Аня.

– Ваша хвалёная демократия, привыкайте, – хрипло ответила старуха.

* * *

В паре сотен метров за школой, укрытые металлическими стенами гаражей от бдительных взоров родителей и учителей, тайком курили после уроков третьеклассники.

Сегодня звездой был Тёмка – его слушали все, о драке на митинге он рассказывал из первых уст, зная о случившемся от присутствовавших на площади отца, сестры и соседки, хотя мог, конечно, и присочинить от себя.

– Ну вы как хотите, – закончил Артём, – а уж на следующую войнушку я точно сбегу! Иначе так всё интересное без нас закончится.

– Думаешь, один такой самый крутой? – возмутился долговязый рыжий Мишка. – Я тоже пойду. Вот сдохнуть мне на этом месте! Ты только скажи – когда войнушка-то будет? Твоя сеструха в курсе должна быть.

– У нас дома говорят, что девятого мая должна быть драка, – поделился Артём, – так что готовься, уже скоро!

…Однако, вопреки прогнозам, День Победы в 1993 году прошёл без происшествий. На улицы под красными знамёнами вышли сотни тысяч людей, обозлённых первомайским побоищем и жаждавших реванша. Но в этот раз милиция демонстрантам не препятствовала, в том числе и в прохождении на Красную площадь.

Никто не знал, что это было в последний раз.

Весь день Тёмка провёл с Мишкой на празднике и вернулся, полный впечатлений, но в то же время со смешанными чувствами. Мальчик был поражён огромной массой людей – да и выглядело всё вживую совсем не так, как по телевизору. С другой стороны – рассчитывали мальчишки, конечно, на большее.

В толпе Артёму удалось не попасться на глаза родственникам, и о его поездке на демонстрацию никто не узнал – иначе ему бы, конечно, серьёзно влетело от отца и матери.

Отшумело-отзвенело яблочное лето. В конце августа Юля Зайцева и Андрей Анисимов подали заявление в ЗАГС. Свадьба была назначена на субботу, девятое октября.

А в начале осени пришло письмо от Ирки.

Пришло не матери – Анне.

И девушка не знала, что ей делать с таким письмом.

Сразу после свадьбы и приезда в Швейцарию, писала Ира, новоиспечённый супруг запер её в четырёх стенах, отобрал паспорт и превратил в домашнюю рабыню, бил за провинности и заставлял участвовать в оргиях с его знакомыми. Иркиному мужу принадлежал трёхэтажный частный дом в сельской местности, почти что замок, превратившийся для девушки в тюрьму. Она умоляла Аню и всех, кто её помнит, найти способ вытащить её оттуда и вернуться домой.

Аня поняла, что это было не первое письмо в Россию, которое Ира пыталась отправить за полтора года, но первое дошедшее до адресата.

Письмо подружки настолько разительно отличалось от общепринятых представлений о красивой жизни за границей, почерпнутых в основном из фильмов типа «Интердевочки», что Аня сомневалась, стоит ли вообще показывать тётке Зинаиде это письмо – помочь она вряд ли сможет, не лучше ли ей оставаться в счастливом неведении, стоит ли отнимать у неё надежду?

В конце концов она решила посоветоваться с Юлькой.

…Дверь Ане открыл Тёмка. Вся семья Зайцевых сидела у телевизора, где во весь экран что-то читал по бумажке Ельцин.

– Привет! – радостно крикнул с порога Артём. – Ты уже в курсе? Новая войнушка начинается!

– Какая войнушка? – не поняла Аня. – Мне вообще с твоей сестрой поговорить надо.

«До начала работы нового двухпалатного парламента Российской Федерации – Федерального Собрания Российской Федерации – и принятия им на себя соответствующих полномочий руководствоваться указами Президента и постановлениями Правительства Российской Федерации, – читала говорящая голова на экране. – Конституция Российской Федерации, законодательство Российской Федерации и субъектов Российской Федерации продолжают действовать в части, не противоречащей настоящему Указу…»

– Это что же, переворот? – не поняла Аня.

– Войнушка! – торжественно уточнил Артём.

* * *

В Москву, в Москву, в Москву… Стучат колёса плацкартных вагонов по стальным рельсам. По городам и весям стоят заводы, разрушается производство, и не так уж сложно взять отпуск за свой счёт и устремиться туда, где решается в эти дни судьба страны – в столицу. Стучат колёса, стучат, а на верхней полке не спится Антону Стригункову, всё он ворочается с боку на бок под клетчатым поездным одеялом, и роятся мысли в сентябрьской ночи… Транспорт пока ещё ходит. Ходят поезда, ходят междугородние автобусы, которые порой пассажиры предпочитают поездам – кто из-за дешевизны, кто по другим причинам. Подпрыгивая на ухабах, ползёт по разорванной железными клещами таможен стране старенький автобус Донецк-Москва. Большая часть пассажиров – торгаши с баулами. В Москве конституционный кризис, а торговля идёт своим чередом – война войной, а обед по расписанию.

Автобус долго стоит на границе, где сонные пограничники проверяют документы и вещи пассажиров, придираясь к торговцам.

За торговцами проходит молодой работяга с ранней сединой в волосах, практически без вещей, да и не похож он на торговца. Пограничник берёт из мозолистой руки шахтёра советский паспорт с вкладышем гражданина Украины.