Выбрать волю

Эсна, естественно, всех этих метаний не видела и увидеть не могла – спина владыки не баловала обилием выражений и оставалась в высшей степени невозмутимой. Поэтому единственное, что она понимала твёрдо и полно, так это то, что она ему ни капельки не нужна, и ему нет ни малейшего дела до её чувств.

Поэтому немудрено, что, когда Грэхард, наконец, решился продолжить разговор – не потому, что закончил свою работу, а потому, что так и не проработал ни минуты, – Эсна уже внутри себя поняла, что никакого разговора между ними не случится.

Так что когда он почти даже дружелюбно – а этот его тон, лишённый язвительности или угрозы вполне, вполне заслуживал гордого звания «дружелюбный» – поощрил её фразой:

– Я тебя слушаю, – она ничего не ответила.

Не то чтобы у Эсны вообще имелась способность связано говорить о своих чувствах и переживаниях. Даже в самой что ни на есть комфортной обстановке, когда Грэхард любезно уговаривал её поделиться переживаниями, – даже и тогда у неё не очень-то получалось. Так что глупо и неоправданно было ожидать, что что-то получится сейчас.

Она, впрочем, попыталась было, и даже открыла рот – но ни одно слово так и не пришло ей на ум.

Поэтому она просто пожала плечами, бросила на него обречённый какой-то взгляд, встала и вышла.

Глава третья

Выйдя, она аккуратно закрыла за собой дверь и пошатнулась: ноги отказывали её держать. Оценив ситуацию, Дерек споро схватил её за руку и оттащил в ближайшую гостиную, подальше от ушей стражников.

Она незамедлительно разрыдалась; горько и болезненно. Напряжение, сжимавшее её весь этот час, требовало выхода. Нервы её, все перекрученные бесплодным ожиданием, теперь отказывались подчиняться воле.

Она чувствовала себя глубоко униженной и безмерно несчастной; больно ей было в первую очередь от того, что в воображении своём она нарисовала себе совсем другого Грэхарда, и сцену их примирения видела совсем иначе. Контраст между воображением и реальностью оказался страшным и мучительно острым.

Невозможно было понять, чем она заслужила такое поведение, но она непременно считала, что в этом должна быть её собственная вина. Ей не пришла в голову мысль, что это Грэхард жесток, слеп и нелеп в своём эгоистичном стремлении самоутвердиться; она полагала, что обязательно должны быть какие-то причины, которые побудили его так вести себя, искала этих причин в себе, и, конечно, находила – точнее, придумывала.

Так, она однозначно придумала про себя, что она совершенно пустая и глупая женщина, от который один только толк и может быть – продолжение рода. Что все мысли её скучны и глупы, а чувства – нафантазированы и далеки от реальности. Что Грэхарду попросту и не может быть с ней интересно, потому что она такова, какова есть.

Совершенно отчаявшийся Дерек в бешенстве сжимал кулаки, борясь с желанием вернуться в кабинет и засветить своему господину хорошую оплеуху. Он, конечно, и не ожидал от владыки большой душевной чуткости, но обычно в тех вопросах, где дело касалось Эсны, он показывал себя с довольно-таки неплохой стороны. Поэтому было достаточно реалистично ожидать, что и в этот раз он окажется на высоте и сумеет переступить через свои обиды и фантазии.

Как оказалось – нет, и Дерек теперь винил себя, что привёл её сюда.

Она плакала так горько и отчаянно, что он не мог на это смотреть. Усадив её на софу, залитую радужным светом от витражей, он крепко обнял её, гладя по спине и шепча что-то ободрительное.

Дерек не был большим мастером утешений, и по жизни не так уж часто сталкивался с плачущими девушками – по правде заметить, не сталкивался никогда. Но, в отличии от Грэхарда, он обладал высоким уровнем эмпатии, поэтому даже чисто на инстинктах действовал верно.

Постепенно она утихла и, шмыгая носом, пожаловалась куда-то ему в подмышку:

– Я… совершенно никчёмная, да?

Он в удивлении замер, пытаясь понять, по каким извилистым путям её логика пришла к такому выводу. Так и не сообразив, он медленно ответил:

– Я не знаю, чего тебе наговорил Грэхард, солнечная, но, думаю, тебе стоит выкинуть его слова из своей головы как мусор. Он не очень-то разбирается в людях и совершенно не умеет строить с ними отношения, – припечатал он владыку с ощутимой злостью, а затем добавил с большой убеждённостью в голосе: – Ты королева, Эсни. Настоящая королева. А если он этого не понимает, то проблема в его уме, а не в тебе.

– Скажешь тоже, – возразила она, впрочем, несмело улыбаясь. Слышать такие вещи всегда приятно, а особенно – после того, как твою гордость безжалостно растоптали.

– Скажу, – серьёзно кивнул он, отстраняясь и ловя её взгляд. – У вас в Ньоне, солнечная, – с кривой усмешкой заметил он, – мужчины хотят видеть женщин глупыми курицами. И многие женщины охотно им подыгрывают в этом, а многие из желания угодить и впрямь становятся таковыми.

Она едва ощутимо покраснела – а может, это раскрашивал её витражный отблеск, – но ведь именно стремление угодить окружающим её мужчинам не раз заставляло её изображать из себя ту самую глупую курицу.

Дерек улыбнулся с некоторой нежностью и дёрнул её за золотящуюся в свете прядку:

– Ты не такая, Эсни. Они пытались тебя сломать, это заметно, но ты – не такая. Ты королева, – с глубоким чувством в голосе повторил он. – Ты знаешь, чего хочешь от жизни, ты знаешь, как хочешь изменить мир вокруг себя, и ты за это борешься. Ты зажигаешь других людей и заставляешь их бороться тоже. Да, ты делаешь это неумело и лишь время от времени, – грустно покачал головой он. – Но это немудрено, учитывая твоё окружение.

Она грустно вздохнула, признавая его правоту. Бороться у неё получалось плохо, но, наверно, на фоне других ньонских женщин даже эта слабая борьба уже была неплохим достижением.

Помолчав, Дерек добавил:

– Грэхард захочет сломать тебя просто потому, что не терпит никакой чужой воли. Только свою. Странно, что он выбрал именно тебя, – ему куда как больше по душе полная покорность. И он будет пытаться привести тебя к этой самой покорности, Эсна, – серьёзно покачал он головой и предостерёг: – Не дай ему сломать тебя.

– Как? – она вся поникла. – Я полностью завишу от него.

– Ну, выше нос! – он ласково щёлкнул её по этому самому носу. – В самом дурном случае тебя даже не казнят, а просто вернут отцу. Так что в пределах разумного ты можешь творить, что пожелаешь, а старине-Грэхарду придётся терпеть. К тому же, – серьёзным тоном добавил он, – он и вправду в тебя влюблён, солнечная, так что всё образуется!

– Влюблён! – досадливо фыркнула Эсна, чьё мнение сильно отличалось от этой версии. – Да он только и думает о том, как бы меня унизить! – с горечью пожаловалась она.

Брови Дерека поползли вверх, но он быстро справился с удивлением и серьёзно посоветовал:

– А ты не позволяй, вот и всё.

– Что? – глупо переспросила она, хлопнув ресницами.

– То! – передёрнул он плечами. – Кто ж тебя унизит, если ты сама не позволишь этого?

Эсна с минуту молчала, переваривая это откровение.

– Я попытаюсь, – нерешительно пообещала она.

– Вот и славно! – он поправил её растрёпанные волосы и весёлым тоном велел: – А теперь уходи по своим королевским делам, и думать забудь об этом зануде. Остынет и прискачет мириться, как миленький.

Она несмело улыбнулась.

Сказала:

– Спасибо, Дерек, ты… так помог мне! – и обняла его крепко-крепко, и даже чмокнула в щёчку, от избытка благодарности.

– Да уж, – согласился он, гладя её по спине, – определённо, это самый приятный повод для моей казни, но вот способ в таком случае выберут самый мучительный, как пить дать.

– Что? – не поняла она, отстраняясь.

– То! – снова передёрнул он плечами, вставая и хмыкая: – Вот уж славно, что всего этого Грэхард не видит.

Эсна мучительно покраснела. Ей и в голову не пришло, что их действия можно расценить как предосудительные. Это же Дерек… что такого?

В общем, вытолкав-таки Эсну в уже довольно приличном расположении духа, Дерек всё-таки отправился к владыке на ковёр. Привилегированное положение у тебя или нет, а ответ за свои поступки держать надо.

Более чем взбешённый Грэхард начал с того, что вскочил и грозно вопросил:

– И что это было?!

– Что именно? – преувеличенно тревожно заоглядывался по сторонам Дерек. – К тебе снова осы налетели?