Повседневная жизнь американцев во времена Джорджа Вашингтона

Как складывалась повседневность федеральной власти в Нью-Йорке и Филадельфии? Заседания Конгресса были открыты для публики (Палата представителей – с самого начала, Сенат – с 1795 г.). Для желающих следить за дебатами устраивались специальные балконы, куда мог прийти любой. Позже, когда конгрессмены обсуждали Миссурийский компромисс 1820 г., южане порой одергивали северных ораторов, пытавшихся цитировать Декларацию независимости. Как можно было говорить, что все люди созданы равными, в присутствии слушателей? Как знать, ведь на галереях могли присутствовать рабы – а ну как они примут слова Джефферсона на свой счет? О том, как выглядели галереи в 1790-х гг., рассказала Джудит Сарджент Мюррей, одна из первых американских феминисток: «Взгляните на галереи, заполненные респектабельным, любопытным и очень довольным людом. Мужчины и женщины сидят вперемешку. Джентльмены первого ранга располагаются в центре комнаты. Красивые и удобные места за барьером заполнены блестящим кругом дам, богато одетых, с самыми прелестными личиками, какие только может подарить Природа в порыве щедрости. Миссис [Марта] Вашингтон с достоинством и непринужденностью занимает свое место – элегантные женщины составляют ее свиту, а по обе стороны от нее сидят ее внук [Джордж Вашингтон Кастис] и внучка [Элеонора Кастис]»[246 - Judith Sargent Murray to W. and J. Sargent. Aug. 14, 1790 // DHFFC. Vol. 20. P. 2412–2413.].

Относительно спокойное обсуждение текущих вопросов могло переходить в жаркие баталии, и не только словесные. Партийные разногласия зародились уже в Континентальном конгрессе. В 1790-х гг. первая двухпартийная система в истории США оформилась окончательно. Власть до 1800 г. была в руках партии федералистов. Джефферсоновские республиканцы (демократические республиканцы, джефферсоновцы) представляли оппозицию. Их дебаты формировали политический пейзаж ранней республики. В 1798 г. джефферсоновец Мэтью Лайон оскорбил федералиста Роджера Грисуолда, во всеуслышание намекнув на то, что оппонент предпочитает собственную выгоду интересам избирателей. Федералист в ответ припомнил кое-какие эпизоды в прошлом самого Лайона (во время Войны за независимость тот был с позором изгнан из армии). Джефферсоновец не нашел ничего лучшего, чем плюнуть табачной жвачкой в лицо оскорбителю. Оба затаили злобу, и на одном из следующих заседаний Конгресса Грисуолд начал бить ненавистного противника тростью по голове и плечам. Лайон не растерялся и принялся охаживать обидчика каминными щипцами, к вящему восторгу карикатуристов, запечатлевших позже эту сцену в самом комическом виде.

В том же зале проводились церемонии, связанные с заключением международных договоров, здесь же принимали делегации индейских племен. Уже знакомая нам Джудит Сарджент Мюррей описывала церемонии, сопровождавшие заключение мирного договора между США и племенем криков: «Внезапно раздаются грубые и шумные звуки, они сильно вибрируют в ушах. Ужаснейшие вопли то звучат устрашающе, то отзываются беспрестанным буйством и вольным весельем. “Что это за звуки?” – кажется, спрашивают все. Это хвалебная песня, которую поют короли, вожди и воины нации криков. Вот они вошли в здание, звенящее от их безыскусной радости. Они занимают свободные места. Они в синей форме с красной отделкой… Головы повязаны платками, у других украшены гирляндами из перьев и т.д. и т.д. Все они причудливо раскрашены и украшены серьгами и драгоценными камнями в носу. Вот появляется прославленный президент Соединенных Штатов. За ним следует его свита, он облачен в одеяние из густо-пурпурного атласа. Все взгляды устремлены на него, а он обводит всех доброжелательным взором и с неподражаемой грацией склоняется перед присутствующими. Он садится, царит благоговейная тишина, и секретарь читает статьи договора… Крики, в своей собственной манере, громко согласились с каждым предложением, и подписание договора увенчалось успехом. Президент подарил полковнику [Александру] Макгилливрею[247 - Макгилливрей, Александр (1750–1793) – видный представитель племени криков. Искусный и образованный дипломат (его даже называли «крикским Талейраном»), он представлял свое племя в отношениях с белыми. Вопреки тому, что рассказывает Джудит Мюррей, у криков не было вождей и тем более королей в европейском понимании.] нитку бус в знак вечного мира и пакет табака, чтобы раскурить калюмет[248 - Калюмет – одно из названий традиционной индейской трубки мира.]. Макгилливрей, облаченный индейским суверенитетом, принял дары, произнес короткую речь и в ответ преподнес президенту вампум[249 - Вампум – снизка из раковин, которую индейцы использовали как своеобразную форму записи важных событий или международных договоров. Вампум также мог использоваться вместо денег.]. Вот короли, вожди и воины один за другим продвигаются вперед. Они приближаются величественно, с природным достоинством… Макгилливрей прибегает к общепринятому рукопожатию, и несколько индейцев следуют его примеру. Но большинство, схватив президента за локоть, сплетают руки с его руками, горячо выражая таким образом свое удовлетворение, и еще одна индейская песнь мира завершает эту трогательную, важную и достойную церемонию»[250 - Judith Sargent Murray to W. and J. Sargent. Aug. 14, 1790 // DHFFC. Vol. 20. P. 2413–2414.].

Неизвестный автор. Боксеры из Конгресса. Карикатура 1798 г.

На карикатуре изображена первая драка конгрессменов в истории США.

Перед спикером нижней палаты несли церемониальную булаву, сделанную по образцу римских фасций. Вопреки названию, она представляла собой связку из тринадцати эбеновых палочек, связанных серебряной лентой и увенчанных американским орлом. Сама идея такого символа была заимствована из английской традиции, но в Великобритании булава служит эмблемой королевской власти[251 - Похожая булава использовалась также в Виргинии, где была знаком власти королевского губернатора. После революции ее заменили на новые церемониальные булавы, которые использовались уже не исполнительной, а законодательной властью. Аналогичные традиции были и в других южных колониях, а также в Нью-Йорке.]. В США она превратилась в зримый знак достоинства законодателей. При обсуждении, где должна находиться булава во время заседаний Палаты, возникла некоторая заминка. Массачусетец Джордж Тэтчер заявил, что булава – всего лишь заостренная палка, над которой будут смеяться мальчишки. Так не все ли равно, будет она во время заседаний лежать на столе или под столом?[252 - DHFFC. Vol. 10. P. 68.] Но большинство с ним не согласилось. Во время заседаний булава ставится справа от спикера. Она служит и для дисциплинарных целей. Если конгрессмены разбуянятся, как это произошло в 1798 г., пристав снимает булаву с подставки и многозначительно демонстрирует ее нарушителям спокойствия. Эта булава была деревянной и впоследствии погибла при сожжении англичанами Капитолия в 1814 г. Та, что используется сейчас, сделана в 1841 г. Со временем она стала настолько неотъемлемой деталью образа спикера, что Нэнси Пелоси, занимавшая эту должность с 2019 до 2023 г., носила брошь с ее изображением.

Труд конгрессменов с 1789 г. оплачивался из федеральной казны. Ставки были определены тогда же. Спикер Палаты представителей и председатель Сената получали по 12 долларов в день, рядовые депутаты и сенаторы – по шесть. Интересно, что эта сумма была пересмотрена только в 1855 г. Невзирая на инфляцию и дороговизну столичной жизни, оклад конгрессменов не индексировался десятилетиями. Кое-кому эта сумма казалась чрезмерной, ведь депутат получал ее и в том случае, если не участвовал в заседаниях. Массачусетец Теодор Седжвик позволил себе отлучиться на несколько дней из-за болезни своей жены и тут же удостоился язвительной эпиграммы:

Мария милая, как ты любима другом!
О право, как мы им восхищены!
Ведь в день за драгоценную супругу
Шесть долларов заплатят из казны[253 - DHFFC. Vol. 18. P. 259.].

Все же центром политической жизни был при новой Конституции не Конгресс, а президент. Джордж Вашингтон пользовался колоссальным авторитетом как победоносный военачальник и как политик безупречной честности. Современники сравнивали его с идеальными героями античности. Каждое его появление на публике было событием. Юная виргинка записывала в дневник: «Сегодня вечером мы сидели за чаем, и вдруг что же мы увидели? Карету мистера Вашингтона! Я была в восторге, это уж точно»[254 - Orr L. Journal of a Young Lady of Virginia: 1782. Baltimore, 1871. P. 20.]. Предтеча латиноамериканской независимости Франсиско де Миранда наблюдал въезд Джорджа Вашингтона в Филадельфию: «Дети, мужчины и женщины выражали такой восторг, словно это Спаситель въезжал в Иерусалим!»[255 - Miranda F. de. The New Democracy in America: Travels of Francisco de Miranda in the United States, 1783–1784 / ed. J.S. Ezell. Norman, 1963. P. 58.] Всеобщее внимание и забота о первом президенте проявлялись во всем. Случилось так, что президенту во время жизни в Нью-Йорке потребовалась хирургическая операция. Чтобы не беспокоить больного шумом дорожного движения, горожане перекрыли Черри-стрит, где он жил, цепями, а примыкающие переулки засыпали соломой, чтобы колеса не гремели по мостовой[256 - Custis G.W.P. Recollections and private memoirs of Washington. N. Y., 1860. P. 398.].

В какой-то мере образ Вашингтона строился как республиканизированная версия «короля-патриота». Иногда это было видно даже на символическом уровне. Так, в губернаторском особняке в Уильямсберге (Виргиния) висел портрет Георга III во весь рост. Его заменили портретом Вашингтона того же размера и в той же позе.

Много думали о проблеме титулования. Джон Адамс пророчил, что без должной титулатуры «американского президента скоро введут в какой-нибудь фарс на половине театров Европы и выставят на посмешище»[257 - J. Adams to J. Bowen. June 26, 1789 // DHRC. Vol. 25. P. 549.]. Уже во время революции Вашингтона стали величать «отцом своей страны»[258 - Gregg G.L. The Symbolic Dimensions of the First Presidency // Patriot Sage: George Washington and the American Political Tradition / ed. G.L. Gregg, M. Spalding. Wilmington, Del., 1999. P.173.] – очевидная калька с Октавиана Августа («отец отечества»), а также с Георга III («отец своего народа»). Долго думали о титуле президента. Сенат обсуждал такие варианты, как «его выборное величество», «его превосходительство» и в итоге остановился на конструкции «его высочество президент США и протектор их свобод». Однако Палата представителей отвергла чрезмерно высокопарную риторику, и после долгих дискуссий главу государства было решено именовать просто «господин президент»[259 - McDonald F. The Presidency of George Washington. N.Y., 1975. P. 29.].

Повседневная жизнь первого президента была расписана чуть ли не по минутам. Не случайно некоторым исследователям политика ранней республики напоминает хорошо отрежиссированный спектакль, с жестко ритуализованными президентскими приемами и торжественными процессиями[260 - Smith R.N. Patriarch: George Washington and the new American Nation. New York – Boston, 1993. P. 87.]. Пока что «актерам» недоставало сыгранности: исполнительная и законодательная власть притирались друг к другу. Такой эпизод передавала Абигайль Адамс: «Палата представителей снизошла до того, чтобы в полном составе обратиться к президенту с ответом на его речь, хотя многие горячо возражали. Сенат во главе с председателем это уже сделал, так что было непонятно, как здесь вывернуться. Но все сенаторы ехали верхом, а представителям пришлось бы идти пешком, а за ними хлюпала по грязи толпа. Возражение было устранено одним из конгрессменов, предложившим послать за наемными экипажами для тех, у кого не было собственных карет. И потом, идти к президенту – “это так по-монархически”… Президент отвечал, что, поскольку Сенат пришел к нему, он не считает нужным проводить различие, кроме того, в определенных штатах принято отвечать на речи, произнесенные губернаторами, и он не хотел бы вносить новшества… Так что гора пошла к Магомету, и к тому же с шиком. Перед каретой спикера шел пристав со своей булавой. Конгрессмены следовали за ними, кто верхом, кто в экипаже»[261 - A. Adams to C. Tufts. Jan. 17 1790 // DHFFC. Vol. 18. P. 233–234.].

Собственно, еще до вступления в силу федеральной Конституции началось формирование этакого «республиканского двора» вокруг фигуры президента Континентального конгресса. Для него за счет федеральной казны с 1778 г. снимали дом, заботились о его столе, экипаже и прислуге[262 - Sanders J.B. The Presidency of the Continental Congress, 1774–1789. A Study in American Institutional History. Gloucester, Mass., 1975. P. 38, 45.]. Президент Конгресса Сайрус Гриффин давал один-два обеда в неделю для узкого круга приглашенных. Его супруга Кристиана («президентесса», как ее называли современники) устраивала более многолюдные приемы по пятницам. Джордж Вашингтон и его супруга тоже давали обязательные приемы. В Филадельфии местом действия был особняк Роберта Морриса, о котором уже говорилось, а в Нью-Йорке президентским особняком служило здание на Черри-стрит, 3. Там обитали четыре последних президента Континентального конгресса, а в 1789 г. туда же въехал президент Вашингтон (особняк не сохранился до наших дней). Здание было арендовано за счет Конгресса и обходилось казне в немалую сумму: 845 долл. в год. Перед вселением Вашингтона его обставили заново, потратив на это восемь тысяч. В остальном, по отзывам современников, дом мало чем отличался от жилья зажиточного джентльмена. Одна из посетительниц оставила описание того, как он выглядел перед приездом Вашингтона: «Утром перед приездом генерала я пошла посмотреть на особняк. Лучшая мебель в каждой комнате и самое большое количество посуды и фарфора, которые я когда-либо видела; весь первый и второй этажи оклеены обоями, а полы покрыты богатыми турецкими и уилтонскими коврами»[263 - Цит. по: Holland J. The Invisibles: The Untold Story of African American Slaves in the White House. Guilford, CT, 2016. P. 26–27. Обои считались в то время модным трендом в оформлении интерьера. Уилтонские ковры – шерстяные ковры из Англии с узором не более пяти цветов, славящиеся своей долговечностью. В XVIII в. они были также образцом высоких технологий: в 1741 г. в Уилтоне был запатентован первый ковроткацкий станок.].

Прислугу для того, чтобы содержать особняк, президент привозил со своей плантации. Прислуживали Вашингтону семеро рабов, что сопровождалось некоторыми проблемами, раз уж обе столицы, где ему довелось президентствовать, располагались в северных штатах. В Нью-Йорке в 1790-х гг. рабство еще существовало, а вот Пенсильвания уже успела его отменить. Государственным служащим с Юга дозволялось брать с собой прислугу, но если раб оставался в Филадельфии дольше полугода, он должен был получить свободу. Несмотря на просьбы Вашингтона, исключения для него не сделали[264 - Ibid. P. 49–50.]. Каждые шесть месяцев президент устраивал своей черной прислуге небольшое «турне» за пределы штата. Таким образом, требования закона удавалось обойти. Большинство рабов президента приняли этот порядок, но не все. Неприятная для Вашингтонов история произошла с горничной первой леди – 22-летней Оной Джадж. Девушка пользовалась доверием и расположением хозяйки. Ей даже была обещана свобода. Но потом Вашингтоны передумали. Горничную решили подарить на свадьбу приемной дочери президента. Узнав об этом, Она обратилась за помощью к свободным афроамериканцам Филадельфии, и ей помогли бежать. Кто-то из знакомых Вашингтонов встретил беглянку в Нью-Гэмпшире, и президент попытался вернуть пропажу. Но власти штата отказали ему в содействии. Тогда Вашингтон решил действовать неофициально и направил в погоню за Оной своего племянника Беруэлла Бассетта. Но Бассетт имел неосторожность за обедом с нью-гэмпширским губернатором рассказать о своем поручении. Губернатор предупредил Ону, и ей снова удалось ускользнуть. Она так и жила в Нью-Гэмпшире до самой смерти[265 - Ibid. P. 45–62.]. Другая похожая история произошла с поваром Вашингтона по имени Геркулес. Он славился на всю страну своими кулинарными талантами и строгим порядком, который навел на кухне. Ему даже позволялись маленькие поблажки: он мог свободно гулять по улицам Филадельфии и распродавать в свою пользу остатки от официальных обедов. Вот только удержать уникального специалиста при себе президенту не удалось: в 1797 г. Геркулес сбежал. Он жил в Нью-Йорке в статусе беглого раба, пока официально не получил свободу по завещанию Вашингтона. Его дети остались в рабстве. Будущий король Франции Луи-Филипп во время своего визита в Маунт-Вернон решил спросить маленькую дочку Геркулеса, не скучает ли она по отцу. Но девочка ответила: «Сэр, я очень рада, ведь он теперь свободен»[266 - Louis-Philippe. Diary of My Travels in America. N.Y., 1977. P. 32.].

Но вернемся к президентским приемам. Они отличались довольно сложным тайм-менеджментом. Во вторник принимали иностранных дипломатов или иных выдающихся посетителей. В четверг давали официальные обеды, а в пятницу Марта Вашингтон принимала друзей и знакомых. Александр Гамильтон, к которому новоиспеченный президент обратился за советом, уверял: «Общественное благо безусловно требует поддерживать достоинство этой должности… Люди ожидают от главы исполнительной власти довольно надменного поведения»[267 - A. Hamilton to G. Washington. [May 5, 1789] // Hamilton A. The Papers: 27 vols. / ed. H.C. Syrett. N.Y.–L., 1961–1987. Vol. 5. P. 335.]. За образец для главы молодой республики принимался протокол королевских дворов Европы. Само название президентских приемов (levеes) было заимствовано из практики французского королевского двора. Гамильтон тщательно расписал протокол. Вашингтон должен был появиться перед гостями всего на полчаса, обменяться с тем или иным из них несколькими словами на какую-нибудь не слишком важную тему, а затем исчезнуть. Он не должен был принимать ничьих приглашений[268 - Ibid.]. Во вторник угощения не подавали. Приглашенные к Марте Вашингтон в пятницу могли рассчитывать на кусок пирога, мороженое и лимонад, чай или кофе. Ставился также ломберный столик для игры в вист. Визитеры приходили между тремя и четырьмя часами, кланялись хозяину дома, а затем предавались светской болтовне. Джентльмены блистали куртуазными манерами, дамы – своей красотой, как нельзя более выгодно подчеркнутой светом свечей. Здесь находилось место для «модных поединков». Юная и легкомысленная Фейт Трамбулл как-то «с ужасом отметила, что в комнате нет ни одной леди, которая так же хорошо одета и так же хорошо выглядит», как она сама[269 - Трамбулл, Фейт (1769–1846) – племянница известного американского художника Джона Трамбулла. На портрете, написанном любящим дядей, она действительно выглядит обаятельной и элегантной.][270 - [Faith Trumbull] to [Catharine Wadsworth]. Febr. 13, 1791 // DHFFC. Vol. 21. P. 822. Курсив принадлежит мисс Трамбулл.]. Визитерам не позволяли задерживаться: расходились в девять вечера, неслыханно рано по меркам XVIII века.

В особняке на Черри-стрит не было достаточно просторных залов для президентских приемов, так что усадить многочисленных гостей было негде, и им приходилось стоять. К тому же и потолки были низковаты, что могло приводить к печальным казусам. Внук президента Джордж Кастис вспоминал один случай, когда модница в гостиной Марты Вашингтон задела страусовыми перьями в прическе низко висящую люстру, и перья загорелись. К счастью для красавицы, адъютант президента поспешил к ней на помощь и погасил пламя собственными ладонями[271 - Custis G.W.P. Recollections and private memoirs of Washington. P. 396.].

Неудобства никого не смущали. Президентские приемы быстро стали частью столичной жизни. Если, например, по болезни президента прием отменялся, это сразу замечали. На приемах внимательно следили: кто кому поклонился или не поклонился, кто беседовал или не беседовал с Вашингтоном. Сам Вашингтон примечал, много ли было посетителей, и когда однажды по случаю плохой погоды на прием пришел только вице-президент, сделал в дневнике особую запись[272 - DHFFC. Vol. 18. P. 72.]. Популярность этих мероприятий была такова, что президент вынужден был объяснять знакомым, что физически не в состоянии устраивать приемы более часто и что он лично предпочел бы общаться с одним-двумя друзьями в Маунт-Верноне, чем принимать должностных лиц и дипломатов в столице[273 - G. Washington to D. Stuart. June 15, 1790 // DHFFC. Vol. 19. P. 1834–1835.].

Кроме этих еженедельных ритуалов, устраивались особые церемонии по праздникам, например, на День независимости или на Новый год. Дни рождения президента отмечались как официальные праздники[274 - Отсюда традиция отмечать Президентский день, изначально приуроченный к юбилею первого президента. В современном виде он отмечается в третий понедельник февраля и посвящен не столько Вашингтону, сколько вообще президентам США.]. К 1791 г. даже самые маленькие городки США устраивали в этот день бал или банкет в честь Вашингтона. «Federal Gazette» восторженно описывала день рождения Вашингтона, отпразднованный в 1791 г. в Филадельфии. Праздник состоялся, по всей видимости, на втором этаже пенсильванского стейтхауса, где обычно проводились официальные церемонии. По такому случаю власти разжились портретом виновника торжества и украсили его гирляндами лавра и цветов, в знак военных и мирных заслуг героя. В числе приглашенных были вице-президент с супругой, конгрессмены, депутаты пенсильванской легислатуры, а также «блестящее сборище иностранцев и американских граждан»; по мнению автора статьи, все это свидетельствовало «о быстром росте и развитии изысканных и светских удовольствий в Америке». Президент появился в военной форме, и газета особо отмечала «его здоровый вид, обещающий долгую и столь желанную череду благ, получаемых от его мудрого и благоразумного управления»[275 - Federal Gazette. Febr. 24, 1791.].

Президент, всю жизнь обожавший лошадей, особенно заботился о своем выезде. По субботам он, бывало, выезжал за город со всей семьей в экипаже шестерней. Бока лошадей блестели, как шелк, копыта были отполированы и выкрашены в черное, а попоны были из леопардовых шкур[276 - Custis G.W.P. Recollections and private memoirs of Washington. P. 397.]. А иногда, устав от церемониала, Вашингтон просто отправлялся на прогулку. Тогда его можно было видеть прогуливающимся по улицам Нью-Йорка или Филадельфии в компании своего адъютанта.

Выезды, приемы и церемонии, конечно, требовали расходов. Жалованье главы исполнительной власти Конгресс определил в 25 тыс. долл. в год. На поддержание должного блеска этого не хватало, и Вашингтон был вынужден ежегодно прибавлять к назначенной сумме около 5 тыс. долларов из собственного кармана[277 - McDonald F. The Presidency of George Washington. P. 26–27; Schwartz B. George Washington. The Making of an American Symbol. N.Y.–L., 1987. P. 84.].

Чета Вашингтонов заложила основы президентского этикета для последующих глав исполнительной власти в США.

Глава 3. Жизнь в городе

Пространство города. Время колоколов. Символическая политика: столпы свободы, деревья свободы, памятники. Городские службы. Свет, вода, тепло. Пространство дома

Пространство города

Америка XVIII века была сельской: в городах жили всего 5% ее обитателей. И города эти были невелики: не сравнить с «миллионниками» той эпохи, такими, как Лондон. К 1775 г. первенство держала Филадельфия с населением 40 000 человек, за ней следовали Нью-Йорк (25 000), Бостон (16 000), Чарльстон (12 000) и Ньюпорт (11 000). Но в событиях второй половины XVIII в. города играли ведущую роль. Именно они стали центрами антианглийских протестов в 1765–1775 гг., ратификационной кампании 1787–1788 гг. Словом, политика Американской революции делалась именно там.

Каждый, кто изучал в школе английский язык, помнит, что есть два термина для обозначения города: city и town. Традиционно считается, что в city больше населения, есть городское самоуправление и кафедральный собор. Так сложилось в Англии с XVI в. Но определение нужно уточнить: на самом деле статус city невозможно было получить автоматически, даже если в наличии имелся собор, городское самоуправление и достаточное число жителей. Нужна была еще хартия от официальных властей. Филадельфия, например, получила статус city в 1701 г. от Уильяма Пенна. Новый Амстердам превратился в город-city одновременно с переходом под власть англичан и переименованием в Нью-Йорк в 1664 г. А вот Чарльстон и Бостон получили тот же статус лишь после провозглашения независимости: Чарльстон в 1783 г., Бостон еще позже, в 1822?м.

Английские города в средние века имели самоуправление в виде собрания фрименов[278 - Фримены – лично свободные люди в средневековой Англии.], городского совета и городского суда. Со времен Тюдоров самоуправление передавалось в руки городских советов и мэров. Примерно такие же структуры действовали и в колониях. Лишь в городах Новой Англии возникла новая политическая организация – городское собрание. Этот институт был более восприимчив к социальным требованиям, чем аристократические корпорации, созданные в Америке по образцу английских муниципальных властей. Расходование государственных средств и принятие гражданских постановлений передавалось в руки тех, кого это непосредственно затрагивало. Поэтому городские собрания эффективно решали общественные проблемы[279 - Bridenbaugh C. Cities in the Wilderness: The First Century of Urban Life in America. 1625–1742. N.Y., 1938. P. 468.]. В годы революции они чутко отзывались на требования быстро меняющейся обстановки.

Центром городской жизни была ратуша (city-hall, townhall). Первоначальная городская ратуша Филадельфии, построенная еще при жизни Уильяма Пенна, находилась недалеко от реки Делавэр на Второй улице. В 1790 г. она была заменена на здание в федеральном стиле[280 - Федеральный стиль появился в архитектуре и мебельном деле США после Войны за независимость. Для зданий в этом стиле характерна строгая симметрия, арочные окна, низкоскатные крыши.]. На первом этаже находилась тюрьма. Рынок под открытым небом раскинулся на запад от ратуши, на несколько кварталов вдоль Хай-стрит (нынешняя Маркет-стрит). Наверху находились кабинет мэра и городской суд. Двойная лестница вела на балкон на втором этаже. Именно на балконе проходило голосование в дни выборов. Возле ратуши собравшаяся толпа слушала чтение Декларации независимости, здесь проходили митинги. И здесь же совершались казни.

Привыкшим к масштабам современной бюрократии покажется странной компактность органов власти XVIII в. Стейтхаус Пенсильвании – величественный Индепенденс-холл – был одновременно местом заседаний легислатуры штата и Континентального конгресса. В 1787 г. к ним на несколько месяцев «подселился» Конституционный конвент. В филадельфийской ратуше, как и в Индепенденс-холле, местные власти должны были делить пространство с федеральными: в 1791–1800 гг. там же заседал Верховный суд США.

Помимо выделяющихся своим внешним обликом различных общественных зданий, архитектурной доминантой городов служили церковные сооружения с высокими шпилями.

Наиболее полное представление об облике американских городов XVIII столетия дает Уильямсберг – город-музей, оказавшись в котором, посетитель в буквальном смысле попадает в 1755 год. В нем сохранилось 88 подлинных колониальных построек. С 1699 по 1780 гг. город был столицей Виргинии. Поэтому здесь находилась резиденция губернатора колонии. Трехэтажный губернаторский особняк, увенчанный башенкой с флюгером, выглядит величественно и роскошно, с великолепной государственной символикой на воротах: львом, единорогом и короной. За домом расположился уютный, ухоженный сад. Немного напоминает суровую крепость с двумя массивными круглыми башнями здание колониальной ассамблеи (бургесов). Оно было возведено в 1704 г. и сохранило свой исторический облик. Внутри находились помещения нижней и верхней палат, где депутаты обсуждали насущные вопросы жизни колонии. Из административных зданий большой интерес представляет здание суда. Его сразу можно признать из-за позорного столба и колодок, служивших в XVIII в. для наказания за легкие преступления.

Вдоль довольно широкой главной улицы герцога Глостерского располагались торговые лавочки-мастерские. На каждом доме висят вместо вывесок опознавательные знаки принадлежности к той или иной профессии. На сапожной мастерской это, конечно, сапог. Если вывески нет, то зайдя внутрь можно сразу же определить занятие хозяина. Вот неполный перечень ремесленных профессий: типографы, аптекари, кондитеры, каретники, плотники, оружейники, кузнецы, парикмахеры, флористы… Везде наглядно воссоздана соответствующая историческая обстановка[281 - Алентьева Т.В. Побывать в XVIII столетии. Колониальный Вильямсбург // Алентьева Т.В. историко-культурное наследие США. Заметки американиста. Курск, 2018. С. 44–57.].

Грозно ощетинился стойками с ружьями местный арсенал, в XVIII столетии американцам все еще приходилось думать о безопасности своих поселений.

Чарльстон, подобно европейскому средневековому городу, был укреплен: стены, рвы, подъемные мосты. Изначально фортификации предназначались для защиты от испанцев и французов, а также пиратов. Стены Чарльстона смогли на какое-то время задержать англичан во время войны, но серьезно пострадали от английских пушек. Так что после войны их предпочли просто снести. А вот нью-йоркская стена, давшая имя Уолл-стрит, была снесена еще в 1699 г. В 1776 г. город защищали наспех выстроенные форты: форт Вашингтон на северо-западе Манхэттена, форт Ли на Гудзоне. Заграждения между ними перекрывали реку.

Уже в XVIII столетии в Нью-Йорке появились особняки состоятельных горожан, правда, большинство из сохранившихся до наших дней представляли двухэтажные дома в георгианском или палладианском стиле. Некоторые из особняков возводились за пределами города, где можно было наслаждаться близостью к природе и сельскими пейзажами, наезжая в город, как только требовали дела. Такие довольно скромные особняки построили себе известные участники Революции – Александр Гамильтон в 1802 г.[282 - Когда город разросся, его дом «Грейндж», ставший музеем, оказался в Гарлеме. Но затем по решению властей его переместили в окрестности парка Сент-Николас. – URL: https://www.nps.gov/hagr/index.htm (дата обращения: 22.03.2022).] и Руфус Кинг в 1805[283 - Кинг, Руфус (1755–1827) – политик и дипломат, один из «отцов-основателей» США. Загородный дом Р. Кинга также оказался в городской черте в районе «Ямайки» (Квинс). В настоящее время является музеем. – URL: https://www.kingmanor.org (дата обращения: 22.03.2022).].

Роскошным особняком выглядел дом Морриса–Джумеля или Дом Морриса в северной части Манхэттена. Он был построен в 1765 г. Роджером Моррисом, британским военным офицером. В архитектуре особняка гармонично соединились георгианский и палладианский стили. Двухэтажный дом имеет портик с четырьмя коринфскими колоннами, балконом и треугольным фронтоном с полуовальным окном.

В период с 14 сентября по 20 октября 1776 г. генерал Вашингтон использовал особняк в качестве своей временной штаб-квартиры после того, как его армия была вынуждена эвакуироваться с Бруклинских высот в результате поражения в битве при Лонг-Айленде. До сих пор бытует неподтвержденная легенда, что Вашингтон выбрал этот дом не только из-за его расположения, но и потому, что когда-то испытал романтические чувства к тогдашней хозяйке особняка Мэри Филипс.

После эвакуации Континентальной армии из Нью-Йорка дом стал штаб-квартирой британского генерал-лейтенанта сэра Генри Клинтона и командующего гессенскими войсками барона Вильгельма фон Книпхаузена. Поскольку семья Морриса относилась к лоялистам, дом был конфискован революционными властями. После революции в нем была таверна «Calumet Hall», а затем дом приобрел французский торговец Стефен Джумел[284 - В настоящее время дом является музеем. URL: https://nylandmarks.org/explore-ny/morris-jumel-mansion/ (дата обращения: 22.03.2022).]. В этом доме бывали А. Гамильтон, Дж. Адамс, Т. Джефферсон. После смерти С. Джумела его вдова вышла замуж за А. Бэрра[285 - Бэрр, Аарон (1756–1836) – вице-президент США в 1801–1805 гг. Был обвинен в государственной измене и намерении создать собственное государство на западных землях США, но оправдан судом. Убил на дуэли Александра Гамильтона в 1804 г.]. Правда, незадолго до его смерти она с ним развелась.

Филадельфия славилась правильностью своей планировки. По распоряжению Пенна были проложены прямые продольные улицы, тянущиеся к реке Делавэр. Другие улицы шли параллельно реке, образуя регулярную сетку. Неудивительно, что Джон Дикинсон[286 - Дикинсон, Джон (1732–1808) – публицист и политик, автор влиятельного вигского памфлета «Письма пенсильванского фермера». Разработал один из проектов «Статей Конфедерации».], уроженец Филадельфии, был шокирован кривыми, часто узкими лондонскими улицами и чувствовал себя в столице империи, словно в самом глухом лесу[287 - Dickinson J. A Pennsylvania Farmer at the Court of King George: John Dickinson’s London Letters, 1754–1756 / ed. H. Trevor Colbourn and Richard Peters // PMHB. Vol. 86. No. 3 (July, 1962). P. 253.]. Совершенно иное впечатление производил Нью-Йорк. Шведский путешественник рассказывал: «Улицы здесь не такие прямые, как в Филадельфии, а иногда и совсем кривые. Тем не менее, они очень просторны и хорошо застроены, и большинство из них вымощены, за исключением высоких мест, где это было сочтено бесполезным. На главных улицах высажены деревья, которые летом придают им прекрасный вид, а во время чрезмерной жары дают прохладную тень. Мне было чрезвычайно приятно гулять по городу, потому что он казался садом»[288 - Kalm P. The America of 1750: Peter Kalm’s Travels in North America: 2 vols. / ed. A.B. Benson, N.Y., 1966. Vol. 1. P. 131.]. Совсем не похоже на современные улицы Манхэттена, зажатые между небоскребами!

Городские улицы становились сценой для политического церемониала, карнавализованных шествий, праздничного ликования. Вот как описывал день св. Таммани[289 - О св. Таммани см. в гл. 14.] в Филадельфии немецкий пастор: «В первый и второй день месяца мая в Филадельфии устраивают общее веселье, в нем участвуют главным образом холостяки и незамужние девушки. Все развлекаются играми, танцами, стрельбой, охотой и тому подобным. Холостяки-уроженцы здешнего края украшают голову кусочками меха какого-нибудь дикого животного… Молодые люди проходят по городу с криками “Ура! Ура!” Но никто не может прикрепить такой знак на шляпу, кроме рожденных в здешнем краю, и их называют “индейцами”»[290 - Gottlieb Mittelberger’s journey to Pennsylvania in the year 1750 and return to Germany in the year 1754. Philadelphia, 1898. P. 112.].

Существовали и особые места для прогулок. В 1634 г. бостонцы выкупили ферму некого Уильяма Блэкстона, чтобы организовать там общинный участок – Бостон-Коммонс. Земля использовалась для выпаса городских коров, но там же прогуливались местные франты со своими «мармеладными мадам», как назвал их современник[291 - Josselyn J. Account of Two Voyages to New-England. L., 1674. P. 165.]. Как они делили пространство с пасущимися животными? Щеголи XVIII в. предпочитали гулять по бостонскому Моллу, чтобы «насладиться восхитительной эластичностью воздуха»[292 - Cutting N. Extracts from Diary // Proceedings of the Massachusetts Historical Society. Vol. 12 (1871–1873). P. 66.]. А Коммонс стал местом массовых мероприятий. Здесь же стояли лагерем английские солдаты во время оккупации города.

Филадельфия могла похвастаться своими скверами. Еще Пенн, предвидя быстрый рост своего города, приказал освободить пять площадок под зеленые насаждения. Так было положено начало американской парковой системе[293 - Bridenbaugh C. Cities in the Wilderness. P. 21.].

А еще «город братской любви»[294 - Именно так переводится название Филадельфии с древнегреческого языка.] обрастал слободами – liberties (этимология здесь та же, что и в русском «слобода»). Северная слобода так же стара, как и сама Филадельфия. Она располагалась к северу от первоначальной городской границы. В XVII и XVIII веках здесь весело журчали ручьи, бегущие к реке Делавэр. Они давали ход колесам мельниц, моловших зерно или приводивших в движение станки текстильных мануфактур, и сделали слободу привлекательным местом для ранней американской промышленности. К югу от города лежала еще одна слобода – Холм Общества (Society Hill; между современными Уолнат-стрит и Ломбард-стрит). Эту территорию Пенн пожаловал Обществу вольных торговцев, откуда и название. Благодаря удобному доступу к реке Делавэр и гражданским зданиям Филадельфии, включая Индепенденс-холл, этот район быстро стал одним из самых густонаселенных. Несколько торговых залов, таверн и церквей были построены рядом с кирпичными домами богатых филадельфийцев.

Особенностью Бостона были «концы», точно в средневековом Новгороде. Мельничный ручей делил город пополам. Жители Северного и Южного концов, совсем как новгородские «кончанские», враждовали друг с другом. Кульминацией их стычек становился Папский день 5 ноября (так в Новой Англии называли день Гая Фокса[295 - День Гая Фокса – традиционный английский праздник, отмечающий срыв попытки католиков взорвать Парламент в 1605 г.]). В этот день весь Бостон приходил в движение. Даже мальчишки мастерили «пап» с головами из картофелин и ходили с ними по домам, выпрашивая сладости. Взрослые делали большие платформы (каждый конец свою), на которые водружали чучела папы римского, дьявола и непопулярных местных политиков. С севера и с юга процессии с платформами двигались к Мельничному мосту, где и встречались. В предвкушении схватки «кончанские» чернили или белили себе лица, в зависимости от естественного цвета кожи. Другие надевали «визарды» – овальные маски из черного бархата, похожие на венецианскую моретту и полностью закрывавшие лицо. С собой прихватывали палки и обломки кирпичей. И начиналась яростная схватка. Победители отбирали у соперников их «папу» и сжигали трофей вместе с собственной платформой. В 1765 г. противников примирила общая необходимость бороться против гербового сбора. Северный и Южный концы объединились и отпраздновали Папский день вместе[296 - См.: Cogliano F.D. Deliverance from Luxury: Pope’s Day, Conflict and Consensus in Colonial Boston, 1745–1765 // Studies in Popular Culture. Popular Culture Association in the South. Vol. 15. No. 2 (1993). P. 15–28; Young A.F. The Shoemaker and the Tea Party: Memory and the American Revolution. Boston, 1999. P. 94; Tager J. Boston Riots: Three Centuries of Social Violence. Boston, 2001. P. 49.]. Но судя по тому, что местные власти вынуждены были после этого принимать новые постановления против буйных развлечений «кончанских», гармония между ними продлилась недолго.

Время колоколов

Исследователи давно уже отметили, что время средневековой Европы – субъективно, конечно, – текло иначе, чем сейчас. В средние века жизнь соразмерялась с ритмом церковных служб и звоном колоколов. Различали «колокол жатвы», «колокол тушения огней», «колокол выгона в луга»[297 - Петрушенко Л.А. Повседневная жизнь средневековой Европы. М., 2012. С. 48.]. Иное дело городское время. Бой часов на ратуше регулировал темп жизни города – то, что Жак Ле Гофф называл «временем купца», в противовес «времени церкви», отмеренному церковными колоколами[298 - Ле Гофф Ж. Другое Средневековье: Время, труд и культура Запада. Екатеринбург, 2000. С. 36–48.].

В Америке дело обстояло немного иначе. Немец Готлиб Миттельбергер удивлялся американской сельской местности, где ни одна церковь не имела колокольни: «Люди целый год не слышат колокольного звона или боя часов, и вновь прибывшим это кажется весьма унылым, особенно по ночам»[299 - Gottlieb Mittelberger’s journey to Pennsylvania. P. 121.]. Колокола были «привилегией» городов. Похоже, не имело особенного значения, были ли это церковные колокола или колокола на здании местного суда, ратуши либо стейтхауса. В газетах иногда писали обо «всех колоколах города», звонящих по тому или иному случаю. В Филадельфии это мог быть знаменитый Колокол Свободы, висевший в Индепенденс-холле. Он был выписан из Лондона для пенсильванской провинциальной ассамблеи. Колокол украшала гордая надпись: «Объявите свободу на земле всем жителям ее»[300 - Левит 25:10.]. Увы, он треснул при первой же попытке в него ударить и был заново перелит местными мастерами. Здесь тоже не обошлось без конфуза: перелитый колокол звонил глухо и неприятно, так что его пришлось переливать еще раз. Только в 1753 г. исправленный колокол торжественно занял свое место на колокольне стейтхауса.

Колоколами вообще дорожили. При приближении врага их старались увезти или спрятать. Континентальный конгресс особо беспокоился о том, чтобы филадельфийские колокола не достались англичанам[301 - JCC. Vol. 8. P. 74.].

Колокольный звон сопровождал жизнь американских городов чуть ли не с момента их основания. Городские власти Бостона в 1664 г. приказали звонить в колокол в одиннадцать часов утра каждого рабочего дня, чтобы созвать торговцев на встречу «в течение часа» в комнате под ратушей[302 - Bridenbaugh C. Cities in the Wilderness. P. 38.]. По утрам по звону колокола открывались городские рынки, а вечерний колокол звал домой «мармеладных мадам» и их кавалеров. В Филадельфии, согласно распоряжению Пенна, по звону колокола можно было узнать часы работы и питания рабочих[303 - Penn W. A further account of the province of Pennsylvania and its improvements for the satisfaction of those that are adventurers, and enclined to be so. [London?, 1685]. P. 4.].