Повседневная жизнь американцев во времена Джорджа Вашингтона

Те же колокола звонили в неурочный час, рассказывая о радостных или печальных событиях. Колокол Свободы в 1760 г. радостным звоном оповестил филадельфийцев о коронации Георга III, а через 16 лет – о том, что США стали независимым государством. На голос колоколов выходили горожане в печальный день «бостонской бойни»[304 - Бостонская бойня (5 марта 1770 г.) – стычка между английскими солдатами и жителями Бостона. Погибло пять горожан.]. Траурный, приглушенный звон встречал прибытие в Америку гербовых марок[305 - Гербовые марки привозили в колонии в 1765–1766 гг.; они служили для оплаты гербового сбора, который американцы считали неконституционным.] или выражал скорбь по умершим.

В сигналах колоколов иногда было нелегко разобраться. Новоанглийский издатель Джереми Белкнап под колокольный звон, отмечавший ратификацию федеральной Конституции, философствовал: «В подражание Джону Буллю мы шумим, как только можем, когда чувствуем радость. Я думаю, что колокольный звон – это северный способ выражения радости. Англия и Россия им славятся. Но какой неопределенный звук у колокола! [Он оглашает] пожар, смерть, радость, ужин, публичное богослужение, городские собрания и все, что бы ни происходило, и мы часто недоумеваем, для чего это. Когда во вторник на прошлой неделе в Мэриленде начался трезвон, люди побежали посмотреть, где горит! Так было, когда Коннектикут ратифицировал Конституцию»[306 - J. Belknap to E. Hazard. May 15, 1788 // DHRC. Vol. 12. P. 735.].

Символическая политика: столпы свободы, деревья свободы, памятники

С началом антианглийских протестов изменилось и пространство, и время города. Общинные земли – Бостон-Коммонс или нью-йоркские «Поля» – превратились в место проведения митингов. Патриоты могли облюбовать для своих собраний и какое-нибудь здание. В Бостоне, например, это был Фанейл-холл, построенный на деньги торговца Питера Фанейла в 1742 г. На первом этаже шумел рынок, а на втором проводились танцевальные ассамблеи и звучали пламенные речи Сэмюэля Адамса и других защитников американских прав.

Центром притяжения для патриотов становились деревья свободы или столпы свободы. Пространство города структурировалось по-новому. Одним из символов организации «Сынов Свободы» и шире – символом антибританской борьбы – стал роскошный вяз в Бостоне. Это дерево было посажено в 1646 г., через 16 лет после основания колонии Массачусетского залива, в период Английской революции, что также имело особое значение для американских революционеров. Вяз стоял на единственной дороге, ведущей в Бостон, так что любой путешественник проезжал мимо него. В августе 1765 г. на его ветвях повесили чучело ненавистного сборщика гербового налога Эндрю Оливера. В руки чучела вложили табличку с рифмованной надписью: «Видела ли Новая Англия большую радость, чем гербовщик, повешенный на дереве!»[307 - «What Greater Joy did ever New England see / Than a Stampman hanging on a Tree!» Цит. по: Archer R. As If an Enemy’s Country: The British Occupation of Boston and the Origins of Revolution. Oxford – New York, 2010. P. 24.] Рядом болтался башмак с зеленой подошвой (намек на инициатора гербового сбора Дж. Гренвилла), из которого вылезал дьявол с вилами наперевес и текстом одиозного закона в лапе. В базарный день крестьяне, ехавшие в Бостон со своими товарами, должны были получать от чучела пародийный гербовый штамп. Позже чучело протащили по улицам города и сожгли вместе с новым домом Оливера[308 - Boston Evening Post. Sept. 2, 1765; Boston Gazette. Aug. 19, 1765. По другому толкованию, башмак (boot) символизировал министра графа Бью-та (Bute): Миддлкауф Р. Славное дело: американская революция, 1763–1789. Екатеринбург, 2015. С. 113.]. Тори, конечно же, фыркали. С их точки зрения, поклонение «вязу, бесчувственному, бесплодному растению», призванному представлять богиню Свободы, было чистой воды идолопоклонством, сходным с поклонением Диане Эфесской[309 - John Herbert // Boston Evening-Post. Mar. 13, 1769.].

Виги же поместили на старый вяз медную табличку с лаконичной надписью золотыми буквами: «Древо свободы». Был назначен специальный комитет для ухода за растением. Изображения вяза распространялись по всей Новой Англии и даже за ее пределами.

Со временем «деревья свободы» появились и в других местах, от Род-Айленда до Южной Каролины. Это не обязательно были вязы, могли фигурировать деревья любых пород. В Аннаполисе, например, «древом свободы» стало тюльпанное дерево (оно достигало 124 футов высоты и было самым высоким из себе подобных), в Нью-Джерси – белый дуб. В Чарльстоне на эту роль выбрали «благороднейший дуб», формально посвященный Свободе группой городских ремесленников[310 - The South Carolina Gazette. Oct. 3, 1768.].

Пространство под ветвями вяза получило у бостонцев полушутливое название «Зала свободы». Возле «древа свободы» весьма удачно располагалась винокурня; там в маленькой комнатке собирались бостонские «сыны свободы».

Там же патриоты могли искать спасения от преследований со стороны английских солдат. Под вязом они могли надеяться встретить единомышленников и найти помощь. Подобный случай описан в дневнике хирурга Дж. Тэтчера. Фермер, заподозренный в скупке оружия, был схвачен англичанами, обвалян в смоле и перьях и высечен. К счастью для него, солдаты провели его мимо «древа свободы», а там толпа патриотов отбила у англичан их жертву[311 - Thacher J. A Military Journal During the American Revolutionary War: From 1775 to 1783. Boston, 1827. P. 16.].

После оккупации Бостона вяз был показательно срублен англичанами и пущен на дрова. Местная газета горевала: «После долгих стонов и ругательств, с пеной у рта, с дьявольской злобой они срубили дерево, потому что оно носило имя “Свободы”»[312 - The New-England Chronicle or the Essex Gazette. Aug. 24–31, 1775.]. Со временем сложилась легенда, что падающий ствол убил британского солдата[313 - Adams N. Boston Common. Boston, 1842. P. 14.].

Та же участь, что и бостонский вяз, постигла южнокаролинское «древо свободы». Его срубили в 1780 г., во время британской оккупации Чарльстона. Вообще большая часть подобных живых символов была со временем утрачена, хотя некоторые дожили почти до наших дней. Так, аннаполисское «древо свободы» – великолепное тюльпанное дерево – было уничтожено ураганом «Флойд» относительно недавно. С ним прощались торжественно, точно с национальным героем, под 13 ударов колокола, символизировавших 13 первых штатов. В продолжение традиции местные краеведы вырастили около 200 саженцев – прямых потомков мэрилендского «древа свободы» – и рассадили их по всему штату[314 - Morley J. Liberty Tree Is Felled // The Washington Post. Oct. 25, 1999; Revolutionary War Symbol, The Liberty Tree, Is Cut Down // The New York Times. Oct. 26, 1999; Liberty Tree Project Grows. URL: https://www.sjc.edu/news/liberty-tree-project-grows (дата обращения: 10.04.2021).]. «Древо свободы» в городке Рэндольф (Нью-Джерси), вероятно, является одним из последних живых символов Американской революции.

В американской революционной символике «деревья свободы» соседствовали со «столпами свободы» (Liberty Poles). Обычно это были высокие сооружения (иногда выше самых высоких зданий в колониальных городах), сделанные из ствола дерева или из корабельной мачты. Как и «древо свободы», такой «столп» становился центром различных политических ритуалов, местом встреч, символическим объектом, за сохранение которого следовало бороться с местными английскими властями. На нем клеили политические листовки, возле него устраивали митинги.

Наиболее известный «столп свободы», вернее, ряд таких «столпов», сменявших друг друга, находился в Нью-Йорке. Первый из них был воздвигнут на Чемберс-стрит в честь отмены гербового сбора и украшен надписью «Король, Питт и свобода»[315 - Уильям Питт-старший выступал в защиту прав колонистов.]. Верноподданническая эмблема не защитила «столп» – через несколько месяцев его срубили солдаты английского гарнизона. Та же участь постигла второй и третий «столпы», воздвигнутые ньюйоркцами. В 1767 г. «сыны свободы» создали на редкость прочное сооружение, укрепленное железными обручами. Англичане попытались срубить, а затем и взорвать «столп», но конструкция выдержала. Американцы выставили вокруг «столпа» стражу, несколько ночей отбивавшую нападения солдат гарнизона. Затем губернатор постарался утихомирить страсти, велев гарнизону оставить «столп» в покое. Три года прошло вполне мирно, но 19 января 1770 г. развернулись события, известные как «битва на Голден-хилл». За несколько дней до этого солдаты вновь предприняли несколько попыток уничтожить «столп свободы». На третью ночь им это удалось: «столп» спилили у основания и распилили на части. Обломки разбросали перед таверной Монтаньи на Бродвее, где любили собираться «сыны свободы». В ответ на оскорбление 3 тыс. ньюйоркцев собрались на общинном лугу и приняли резкие резолюции против гарнизона. Наконец, 19 января нью-йоркский радикал Айзек Сиэрс и «сыны свободы» попытались помешать солдатам расклеивать лоялистские листовки. Они взяли в плен нескольких солдат; остальные англичане пытались укрыться в казармах. По пути их окружила толпа; это случилось на Голден-хилл. Офицер приказал солдатам примкнуть штыки и прорубиться сквозь толпу. В последующей потасовке несколько человек было ранено, один из них смертельно[316 - Account of the Attempts made to cut down the Liberty-Pole // New York Gazette and Weekly Postboy. Febr. 5, 1770.]. 6 февраля на старом месте торжественно водрузили новый «столп свободы». Он представлял собой корабельную мачту в 12 футов высотой и был на две трети укреплен железными обручами. Позолоченная табличка на верхушке гласила: «Свобода и собственность»[317 - Leake I.Q. Memoir of the Life and Times of General John Lamb. Bedford, Mass., 1857. P. 59.].

Простодушный герой «Контраста» (1787) Джонатан пересказывал свои впечатления от памятников Нью-Йорка: «О! Там прекрасных зрелищ прямо силища. Я пошел посмотреть на двух мраморных людей и свинцовую лошадь, она там стоит на улице в любую погоду. Пришел я туда, а у одного не было головы, а другого вовсе не было. Говорили, будто свинцовый человек был проклятым тори и будто он разозлился да уехал во время смуты»[318 - Tyler R. The Contrast. Boston – New York, 1920. P. 56.]. «Свинцовый человек», «проклятый тори» – это не кто иной, как его величество Георг III, чья конная статуя какое-то время высилась в парке Боулинг-Грин. Ньюйоркцы, собственно, хотели воздвигнуть памятник Питту-старшему (и воздвигли). Но городские власти решили политически неправильным ставить статую королевского министра в городе, где не было статуи короля. И Нью-Йорк получил сразу два монумента. Оба были созданы английским скульптором Джозефом Уилтоном. Король был представлен по образцу конной статуи Марка Аврелия в Риме. Но, на его беду, 9 июля 1776 г. в Нью-Йорк пришла весть о провозглашении независимости США. По приказу Вашингтона Декларация независимости была прочитана собравшимся солдатам и горожанам. Сотни людей слушали пламенные слова Джефферсона: «История правления ныне царствующего короля Великобритании – это набор бесчисленных несправедливостей и насилий, непосредственной целью которых является установление неограниченного деспотизма»[319 - Соединенные Штаты Америки: Конституция и законодательные акты. М., 1993. С. 25–26.]. Ньюйоркцы свергли Георга III с пьедестала и обезглавили статую. Кто-то из присутствовавших цитировал слова Мильтона о Люцифере: «Ты ль предо мною? О, как низко пал!»[320 - New Hampshire Gazette. July 20, 1776. Цитата из «Потерянного рая» дается в переводе А. Штернберга.] Позже статуя была перелита на пули для Континентальной армии. Отрубленная голова короля демонстрировалась в одной из таверн Манхэттена, а потом лоялисты отослали ее в Англию[321 - Marks A.S. The Statue of King George III in New York and the Iconology of Regicide // The American Art Journal. Vol. 13. No. 3 (Summer, 1981). P. 61–82.].

Не менее драматичной была история памятника Уильяму Питту, который во времена «Контраста» красовался без головы. Уильям Питт-старший, «Великий коммонер», заслужил благодарность американцев, заступившись за них во время конфликта вокруг гербового сбора. В 1770 г. его статуи появились в Нью-Йорке и Чарльстоне. Обе они пострадали в ходе Войны за независимость. Флаг над чарльстонской статуей был украшен девизом «Питт и свобода»; надпись на пьедестале возвещала о заслугах Питта перед Америкой. Колониальная ассамблея приняла решение воздвигнуть статую на перекрестке самых длинных и широких улиц Чарльстона, рядом с церковью, рынком и стейтхаусом. Во время революции вокруг пьедестала организовывали протесты против Чайного акта, празднование Дня Пальметто (отмечающего местную победу над британскими войсками). В 1774 г. у ног Питта была устроена сцена с изображениями папы римского и дьявола; там подвижные фигуры кланялись униженным лоялистам[322 - Bellion W. Pitt on a Pedestal: Sculpture and Slavery in Late-EighteenthCentury Charleston. URL: https://journals.openedition.org/ejas/15410?lang-fr (дата обращения: 1.07.2021).]. Статую и сейчас можно видеть в городском музее. Отбитые руки мраморного коммонера – память об английской бомбардировке Чарльстона в 1780 г. Статуя Питта-старшего в Нью-Йорке стояла на перекрестке Уолл-стрит и Уильям-стрит. В 1776 г. англичане, оккупировавшие город, обезглавили памятник и отрубили ему руки в отместку за защиту колонистов.

Со временем появлялись и другие памятные места, связанные с революцией. Маркизе де ла Тур американские друзья устроили целую экскурсию по Бостону. Ей показали гавань, где происходило «чаепитие»; «красивую лужайку», где состоялось первое сражение Войны за независимость, а также монумент на Бикон-хилл, воздвигнутый в честь патриотов, – дорическую колонну, увенчанную золоченым орлом[323 - Мемуары маркизы де Ла Тур дю Пен / науч. ред. Н.П. Таньшина. СПб., 2020. С. 252.]. Маркиза не уточнила, понравилась ли ей колонна – творение архитектора Чарльза Булфинча. По мнению массачусетского торговца Натаниэля Каттинга, памятник напоминал «грошовую свечу в большом подсвечнике на алтаре какой-нибудь римско-католической церкви»[324 - Cutting N. Extracts from Diary. P. 60–61.].

Городские службы

Проблемы, с которыми приходится сталкиваться властям любого города, не слишком изменились с XVIII в.: ремонт мостовых, вывоз мусора, освещение улиц, борьба с пожарами. Жалобы горожан на состояние коммунального хозяйства тоже изменились мало.

Настоящей головной болью было состояние мостовых. Бостонские власти бдительно следили за тем, чтобы тяжелые подводы не разбили дорожное полотно. В 1727 г. особый указ запретил въезд на улицы повозкам длиной более шестнадцати футов или с шинами шириной менее четырех дюймов. Груз не мог превышать тонны. В Нью-Йорке дорожные работы возложили на самих горожан. В 1731 г., в соответствии с новой хартией, мэр и общий совет приняли постановление, требующее, чтобы все жители мостили дорогу перед своими домами и содержали свои улицы в хорошем состоянии[325 - Bridenbaugh C. Cities in the Wilderness. P. 316–317.].

Непролазная грязь была частым явлением. Конгрессмен от Нью-Гэмпшира Мэтью Торнтон не скрывал сарказма, приглашая коллегу в Балтимор: «Приезжайте в этот город, где человек в сапогах имеет очень большое преимущество перед человеком в туфлях, экипажи увязают в болоте посреди улицы, а дамы в шелковых платьях и туфельках выглядят смешно»[326 - M. Thornton to M. Weare. Jan. 23, 1777 // LDC. Vol. 6. P. 139.]. Развалившаяся в луже посреди дороги свинья тоже никого не удивляла. По крайней мере, Хартфорд (Коннектикут), а также Фредериксберг и Урбана в Виргинии были вынуждены принять специальные постановления, запрещавшие свиньям свободно бродить по городским улицам[327 - Connecticut Courant. Oct. 5, 1784; The Statutes at Large: Being a Collection of All the Laws of Virginia, from the First Session of the Legislature, in the Year 1619: 13 vols. / ed. W.W. Hening. Phila., 1823. Vol. 5. P. 210.]. Американские города XVIII века не так уж сильно отличались от гоголевского Миргорода!

На общем фоне выделялась Филадельфия. Делегат Конгресса из Нью-Йорка восхищался: «Мы ходим здесь без малейших затруднений в чистой обуви по тротуарам, чистым, как пол в доме»[328 - LDC. Vol. 21. P. 462.]. Уборка улиц в пенсильванской столице началась по инициативе неугомонного Бенджамина Франклина. Он нашел бедняка, готового работать дворником дважды в неделю за плату в шесть пенсов с дома. Затем напечатал статью о выгодах подметания улиц и принялся агитировать соседей. Возле рынка, где жил тогда Франклин, воцарилась чистота. Место было бойкое, и вскоре в других районах города тоже начали вводить у себя новую систему[329 - Брэдфорд У. История поселения в Плимуте. Франклин Б. Автобиография. Памфлеты. Кревекер Сент-Джон де. Письма американского фермера. М., 1987. С. 461–462.].

В 1762 г. подключились местные власти, приняв специальный акт о состоянии улиц[330 - The Statutes at Large of Pennsylvania from 1682 to 1801: 16 vols. [Harrisburg], 1896. Vol. 6. P. 196–214.]. Было постановлено избирать специальных чиновников, которые наблюдали за качеством мостовой и чистотой улиц. Более того, каждую пятницу (если не мешали дождь и снег) по городу проезжала телега, собиравшая и вывозившая мусор. Трудно сказать, насколько этот акт работал. Как уже говорилось выше, многие хвалили чистоту Филадельфии. Но, возможно, были некоторые основания и у сатирика, поместившего в «Pennsylvania Gazette» юмористический диалог Пса и Кота. Простодушный Пес удивлялся: «Уверен, что есть закон об уборке и мощении улиц Филадельфии. Для этой цели собирают довольно высокий налог. Помню, хозяин проклинал все на свете, когда его платил. Куда только идут эти деньги?» Саркастический Кот отвечал: домохозяева выбрасывают на улицу мусор, кости, перья, устричные раковины, так что мостовые покрыты трех-четырехдюймовым слоем грязи. Зато экипажи плавно катятся по мягким отходам и не беспокоят горожан стуком колес![331 - Pennsylvania Gazette. Mar. 10, 1784.] Традиционно для стока нечистот в Филадельфии служил ручей Док-крик, уносивший их в реку Делавэр. Ручей этот поначалу был облюбован Уильямом Пенном под гавань, но ее так и не построили. В 1763 г., по отзывам горожан, Док-крик представлял собой «вместилище для трупов мертвых собак, а также другой падали и нечистот различных видов, которые, будучи выставлены на солнце и воздух, разлагаются и становятся чрезвычайно неприятными и вредными для здоровья жителей»[332 - Handlin O., Handlin L. A Restless People: Americans in Rebellion, 1770–1787. Garden City, 1982. P. 44.]. В заболоченном устье ручья гнездились москиты, пока в 1784 г. он не был закрыт кирпичным сводом.

Современный вид ручья Док-крик в Филадельфии. Фото автора В XVIII в. ручей Док-крик служил для стока городских нечистот

В темное время суток зажигалось городское освещение, но только в самых крупных городах. Дженет Шоу шла по улицам Уилмингтона (Северная Каролина) при свете фонаря, который несла чернокожая служанка. Уличное освещение в Филадельфии было введено тем же Бенджамином Франклином. Уличные фонари той эпохи представляли собой свечи, помещенные в стеклянный сосуд, чтобы не задуло ветром. Франклин предложил делать стеклянную часть четырехгранной, с четырьмя отдельными стеклами, так что, если одно стекло разбивалось, фонарь не нужно было полностью заменять. За их постоянной работой следили фонарщики. За повреждение фонарей вводился внушительный штраф в 40 шиллингов[333 - Statutes at Large of Pennsylvania. Vol. 6. P. 449.]. Более прогрессивные виды освещения стали появляться в США на рубеже XVIII–XIX вв. Нью-йоркский Воксхолл, открывшийся в 1793 г., освещался английской новинкой – полутысячей газовых ламп[334 - New York Daily Advertiser. June 12, 1793.].

Грязные и темные улицы могли создавать неудобства, но пожары грозили обернуться катастрофой. Пожарная служба появилась в Америке довольно рано. Бостон завел ее у себя в 1678 г. Город назначил группу пожарных, каждый из которых отвечал за эксплуатацию и техническое обслуживание оборудования, закрепленного за определенным районом города. Дед и прадед писателя Германа Мелвилла служили в бостонской пожарной охране. В 1799 г. впервые был использован кожаный пожарный шланг, импортированный из Англии. Филадельфия немного отстала от новоанглийцев. Объединенная пожарная компания (франклиновская ведерная бригада) была образована 7 декабря 1736 г. после серии публикаций Франклина и других неравнодушных граждан, печатавших на страницах «Pennsylvania Gazette» призывы более эффективно бороться с огнем.

Увы, примитивная техника была бессильна перед действительно серьезным пожаром, вроде того, какой опустошил Бостон в марте 1760 г. «Maryland Gazette» отзывалась о событии как об «ужаснейшем пожаре, какой только случался в этом городе, а возможно, и в любой другой части Северной Америки»[335 - The Maryland Gazette. Apr. 10, 1760.]. 17 марта огонь повредил несколько зданий, в том числе деревянный молельный дом, который стоял на месте нынешней Старой западной церкви. На следующий день пожар вспыхнул в здании, занимаемом Королевской артиллерией на пристани Гриффина, и вскоре распространился на запасы пороха и оружия. Последовал взрыв, который разрушил здание и ранил четыре или пять человек. Около двухсот двадцати семей ? более тысячи человек ? остались без крова. Имущественные потери в размере 53 334 фунтов стерлингов сильно ударили по городу, который уже «понес чрезвычайные расходы» в результате продолжающейся Семилетней войны. С другой стороны, человеческие жертвы в результате пожара были относительно невелики, никто не погиб и было лишь несколько раненых. Письмо из Бостона, опубликованное в «Maryland Gazette», передавало ужас и беспомощность горожан: «Пламя восторжествовало над нашими машинами, нашим искусством и нашей многочисленностью. Несчастные, чьи дома пожирал огонь, едва знали, где укрыться от быстро распространяющегося пламени»[336 - Ibid.].

Свет, вода, тепло

О городском освещении мы уже немного поговорили. Освещение домов не предусматривало высоких технологий. В домах американцев горели свечи либо лампы со спермацетовым маслом или ворванью. «Лучшие спермацетовые свечи, гарантированно чистые» можно было купить у Джона Лэнгдона на бостонской Флит-стрит. Он же продавал сальные свечи и свечи из восковницы[337 - Boston Evening Post. Jan. 7, 1771. Восковница – кустарник, плоды которого покрыты восковым налетом. Свечи из нее отличались необычным зеленым оттенком.]. Дженет Шоу рассказывала: «Они дают очень приятный свет и, помещенные в серебряный подсвечник, выглядят очень красиво»[338 - Schaw J. Journal of a Lady of Quality Being the Narrative of a Journey from Scotland to the West Indies, North Carolina and Portugal in the Years 1774–1776. New Haven, 1921. P. 203.].

Свечи использовались не только для освещения. Непременным атрибутом любого торжества были транспаранты (transparencies, букв. «прозрачные») – изображения популярных политиков или аллегорических фигур. Они делались на промасленной бумаге и подсвечивались сзади. Это могли быть довольно крупные и эффектные сооружения, но их использование было небезопасно. По случаю завершения Войны за независимость в Филадельфии была воздвигнута арка в таком стиле. Стараниями художника Чарльза Уилсона Пила[339 - См. о нем: Алентьева Т.В. Чарльз Уилсон Пил – родоначальник династии художников // Американистика: актуальные подходы и современные исследования. Вып. 8. / под ред. Т.В. Алентьевой, М.А. Филимоновой. Курск, 2016. С. 247–262.] она была расписана революционными сценами и подсвечена изнутри. Среди прочих изображений было дерево с тринадцатью плодоносными ветвями; Вашингтон в образе Цинцинната, идущего за плугом; храм Януса, запертый, как и полагалось при заключении мира, с девизом: «Numine favente magnus ab integro saeculorum nascitur ordo»[340 - «Снова пришла череда величия полных столетий» (лат.).][341 - Вергилий. Эклоги 4: 5. (Пер. А. Шерина).]. Предполагалась также торжественная процессия и фейерверк. К несчастью, зрелище завершилось катастрофой. Фейерверочные ракеты взорвались все сразу, ранили нескольких зрителей и подожгли арку. Пил, находившийся в это время на верхушке своей конструкции, упал, сломал несколько ребер и получил серьезные ожоги[342 - Silverman K. A Cultural History of the American Revolution. N.Y., 1976. Р. 425–426.]. Говернер Моррис[343 - Моррис, Говернер (1752–1816) – один из «отцов-основателей» США. Ему принадлежит авторство первой фразы Конституции 1787 г.: «Мы, народ Соединенных Штатов».] довольно зло издевался над всем этим: «Представление оказалось бы смехотворным, если бы не смерть одного из зрителей и раны других… Если те, кто его планировал, намеревались поджечь город, их изобретение было гениально. Только представьте большую деревянную конструкцию, возведенную посреди улицы, с натянутым на нее холстом, несколькими фонарями внутри, и никаких предосторожностей против огня»[344 - G. Morris to A. Hamilton. Jan. 27, 1784 // Hamilton A. The Papers: 27 vols. / ed. H.C. Syrett. N.Y.–L., 1961–1987. Vol. 3. P. 499.].

Прогуливаясь по Филадельфии вечером 4 июля 1777 г., Джон Адамс отметил, что на окнах всех домов горят свечи, освещая революционный праздник; лишь несколько мрачных зданий оставались неосвещенными[345 - J. Adams to A. Adams 2

. July 5, 1777 // LDC. Vol. 7. P. 293–294.]. Темными оставались окна лоялистов, у которых не было повода отмечать годовщину независимости. Такой демонстративный нонконформизм, впрочем, был чреват неприятностями. Квакерше Анне Роул пришлось натерпеться страху в тот день, когда Филадельфия праздновала капитуляцию Корнуоллиса[346 - Корнуоллис, Чарльз (1738–1805) – британский генерал, в 1779–1781 гг. командовал британскими вооруженными силами на Юге США. Его капитуляция при Йорктауне 19 октября 1781 г. стала решающим поражением метрополии в Войне за независимость США.]. Ее темные окна привлекли внимание взбудораженной толпы. Хулиганы сломали ставни, разбили стекла и начали ломиться в дом. Дело могло принять дурной оборот, но случившиеся кстати доброжелатели посоветовали Анне зажечь свечи в окнах. Толпа тут же успокоилась, и звон разбиваемых стекол сменился троекратным «ура!»[347 - Американская революция в женских дневниках / сост. С.А. Короткова. М., 2014. С. 285.]

Воду для питья, приготовления пищи и всего прочего брали обычно из колодца или помпы. Об этих важных усовершенствованиях обязательно упоминалось при рекламе дома для продажи или сдачи в аренду. В Бостоне в одном из домов, «приятно расположенных» близ «древа свободы», был колодец даже с двумя помпами[348 - Boston-Gazette, and Country Journal. Mar. 21, 1768.]. В отличие от европейских современников, американцы не жаловали речную воду, тем более что в реки стекали городские нечистоты.

Хорошей водой славилась Филадельфия. А вот в Нью-Йорке вода городских помп и колодцев была скверного качества. По впечатлениям шведа Петера Кальма, ее отказывались пить даже лошади приезжих. Накануне Войны за независимость возник проект создания резервуара свежей воды, из которого можно было бы снабжать несколько улиц при помощи помпы с паровым двигателем и деревянных труб. Однако война помешала реализации амбициозного замысла[349 - Kalm P. The America of 1750: Peter Kalm’s Travels in North America: 2 vols. / ed. A.B. Benson, N.Y., 1966. Vol. 1. P. 252; Stevens J.A. Progress of New York in a Century. 1776–1876. An Address Delivered before the New York Historical Society. N.Y., 1876. P. 28–29.]. На фоне остальных славилась «помпа с чайной водой» в нижнем Манхэттене. Считалось, что на ее воде получается самый лучший чай. Специальные водовозы развозили воду по городу и продавали по три-четыре пенса за хогсхед (140 галлонов). Такая система укоренилась в Нью-Йорке после серии разрушительных пожаров 1741 г., в которых винили темнокожих рабов. Доктор Гамильтон[350 - Гамильтон, Александр (1712–1756) – мэрилендский врач, оставивший красочные заметки о своем путешествии по северным колониям в 1744 г. Полный тезка первого министра финансов США.] пояснял: «Специальные люди были назначены продавать на улицах воду, которую привозят на санях в больших бочках из лучших источников в городе, потому что именно тогда, когда негры ходили за водой для чая, они строили свой заговор. Так что теперь есть закон, что ни один негр не должен появляться на улицах без фонаря после наступления темноты»[351 - Hamilton A. Hamilton’s Itinerarium; being a narrative of a journey from Annapolis, Maryland, through Delaware, Pennsylvania, New York, New Jersey, Connecticut, Rhode Island. Saint Louis, Mo., 1907. P. 106.].

Наконец, отопление. В XVII–XVIII вв. проходила третья, наиболее холодная фаза малого ледникового периода. Зимы были суровыми, замерзала даже Адриатика. Северная Америка мерзла не меньше. По расчетам Бенджамина Франклина, в Пенсильвании приходилось отапливать дом семь месяцев в году, то есть с начала октября до конца апреля, а иногда отопительный сезон захватывал часть сентября и мая[352 - Franklin B. The Works of Benjamin Franklin, including the Private as well as the Official and Scientific Correspondence, together with the Unmutilated and Correct Version of the Autobiography: 12 vols. / comp. and ed. J. Bigelow. N.Y., 1904. Vol. 2. P. 78.]. Колонисты английского происхождения предпочитали большие открытые камины, хотя они дымили и не обеспечивали равномерного поступления тепла. Если вы сидели возле огня, один бок у вас поджаривался, а другой замерзал[353 - Такие камины описывает Ф. Бродель в своей классической работе о структурах повседневности: Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV–XVIII вв.: 3 т. М., 1986–1992. Т. 1. С. 319–320.]. Голландцы и немцы привезли с собой в Америку железные печи наподобие российских «буржуек». Такие приспособления требовали меньше топлива и лучше прогревали комнату, но Франклин их забраковал. В этих печах огонь горел за закрытой дверцей, и, как отмечал философ, «по этим причинам голландская печь не получила большого распространения среди англичан (которые любят смотреть на пламя)»[354 - The Works of Benjamin Franklin. Vol. 2. P. 85.].

Хитроумный Франклин предложил потребителям собственное детище – компактный чугунный камин, сконструированный таким образом, чтобы уменьшить потери тепла. По утверждению изобретателя, его камин грел так хорошо, что отныне можно было читать или шить у окна, а не жаться к огню. Тяга здесь не была такой сильной, как в старомодных каминах с прямым широким дымоходом, так что потери тепла были меньше[355 - Franklin B. The Papers: 43 vols. / ed. L.W. Labaree e.a. New Haven, 1959–2018. Vol. 2. P. 419–446.].

Последнее было немаловажно. Казалось бы, в Америке, с ее бескрайними чащобами, не должно было быть недостатка в топливе. Но на самом деле леса вокруг городов были сведены уже в первой половине XVIII в. Зимой 1726 г. в Бостон ежедневно привозили более пятисот телег дров. Они продавались по 51 шиллингу за вязанку[356 - Bridenbaugh C. Cities in the Wilderness. P. 311–312.]. Во второй половине века цены еще повысились, и баронесса Ридезель суровой зимой в Нью-Йорке просто не знала, как согреть дом: «Конечно, мы получали купоны на дрова, но какой от них толк, если взять дрова было неоткуда? Часто нам приходилось одалживать дрова у генерала Трайона[357 - Трайон, Уильям (1729–1788) – королевский губернатор Нью-Йорка. Номинально он сохранял этот пост и после провозглашения независимости США (по крайней мере, на территории оккупированного города Нью-Йорк), но реальной власти уже не имел.] на субботу и воскресенье и отдавать их в понедельник, если мы получали какие-то свои. Холод был таким жестоким, что я часто оставляла детей в постелях, и зачастую дров было не купить ни за какие деньги, а когда они продавались, то стоили по десять фунтов за корд[358 - Корд – штабель дров длиной 8 футов, шириной и высотой в 4 фута.]… Бедняки жгли свиное сало, чтобы согревать руки и на нем готовить»[359 - Американская революция в женских дневниках. С. 346–347.].

После 1730-го богатые бостонцы перешли на отопление углем, подражая лондонцам. Этот уголь, как подсказывают рекламные объявления, привозили из Ньюкасла, Суонси или Уэльса. В 1735 г. Новая Англия импортировала 1 700 мер[360 - Мера угля (chaldron) составляла в это время около 1420 кг: Hutton Ch. A Philosophical and Mathematical Dictionary: 2 vols. L., 1815. Vol. 1. P. 302.] английского угля, большая часть которого шла в Бостон[361 - Bridenbaugh C. Cities in the Wilderness. P. 311–312.]. Бостонские власти старались завезти уголь на продажу в летнее время, когда его цена была ниже.

Пространство дома

Типичная застройка XVIII в. – т.наз. «рядные дома» (row houses), имеющие общие боковые стены, но отдельные входы. Первые образцы такой застройки – ее называют также блокированной – появились в Лондоне после Великого пожара 1666 г. Такие же городские дома строились и в Новом Свете. Самые ранние рядные дома около 1691 г. составили Баддс-Роу в Филадельфии. В них использовалась средневековая полудеревянная конструкция, которая позже была запрещена из-за своей пожароопасности. Простейший из них – дом-«коробка» (bandbox). Он обычно не превышает шестнадцати футов в длину и ширину, с одной комнатой на каждом этаже, которых два или три. Этажи соединяет закрытая винтовая лестница. Уборные, или «надобности» (necessaries), обычно находились в задней части двора. Рядные дома, но уже георгианского и федерального стиля, сложенные из кирпича, до сих пор можно видеть в исторической части Филадельфии или Бостона. Историческая часть Нью-Йорка не сохранилась, но о ней можно составить представление по описаниям вроде того, какое оставила в начале XVIII в. путешественница-новоанглийка: «Здания, как правило, очень величественные и высокие, хотя и не совсем такие, как у нас в Бостоне. Кирпичи в некоторых домах разноцветные и уложены в шахматном порядке; они покрыты глазурью и смотрятся очень приятно. Внутри дома восхитительно аккуратны»[362 - Colonial and Federalist American Writing / ed. G.F. Horner, R.A. Bain. N.Y., 1966. P. 361.].

Наглядное представление о типичном каменном доме на Юге XVIII столетия дает Старый каменный дом (Old Stone House), сохранившийся в Джорджтауне, в то время процветающем торговом городе Виргинии, позже слившемся с Вашингтоном. Он заложен в 1765 г. представителями среднего класса семейством Чью (Chew). Дом построен из местного камня, добытого недалеко от реки Потомак. Толщина стен колеблется от двух до трех футов (60–90 см). Дуб, использовавшийся при строительстве, был срублен в лесах, росших когда-то в Джорджтауне. Крыша покрыта черепицей. Стены кухни и камин выложены из камней неправильной формы, которые скреплены раствором, состоящим из песка, извести, золы и воды. Очаг на кухне достаточно большой, чтобы обогревать весь дом. Кухня располагается на первом этаже.

Рядная застройка начала XIX в. в Филадельфии. Фото автора

Архитектура второго этажа значительно отличается от первого, поскольку Чью могли позволить себе строительный материал более высокого качества. Внутренняя лестница предназначалась для членов семьи и гостей, внешняя – для слуг и мелких торговцев-поставщиков. На этом этаже расположены три комнаты: столовая, спальня и гостиная. Коридор между столовой и двумя передними комнатами имеет высокий потолок, обеспечивавший достаточно воздуха жарким виргинским летом. Стены второго этажа были оштукатурены и покрашены. В столовой был устроен кухонный лифт, скрытый встроенным сосновым шкафом, чтобы доставлять еду из кухни внизу. Третий этаж был частным помещением. Он был завершен около 1790 г. Он намного проще, чем второй этаж, с незаконченной обшивкой панелями и неокрашенными стенами. На этом этаже три комнаты, предположительно детские спальни и кладовая. К спальне на третьем этаже примыкает шкаф-купе, что является необычной особенностью колониальных домов XVIII в. Говорят, что в британской Северной Америке существовал «налог на шкафы», и поэтому колонисты старались обходиться без таковых. На самом деле нет никаких свидетельств того, что колониальные правительства взимали подобный налог. Редкость шкафов была в значительной степени обусловлена тем, что у большинства людей того времени было не слишком много одежды, а значит, меньше потребность в специальной мебели для ее хранения.

Возле дома – небольшой сад с розами и многолетними растениями, окруженный белым штакетником[363 - URL: https://www.nps.gov/rocr/planyourvisit/old-stone-house-visitorcenter.htm (дата обращения: 22.03.2022).].

Внутреннее пространство типичного дома имело вертикальное членение. Кухня, погреба, ледник для хранения продуктов располагались в подвальных помещениях. На первом этаже – столовая и гостиная, а на верхних этажах – спальни. Кухня противопоставлялась гостиной как наименее престижное помещение. Нарушать границу между ней и «господскими» комнатами без веской причины не разрешалось. Когда в романе Х.Г. Брекенриджа «Современное рыцарство» (1792) слуга Тиг забирается в спальню и самовольно укладывается на перину, да еще под пологом, его хозяин считает такое поведение «бесстыдством»[364 - Brackenridge H.H. Modern Chivalry; Or, The Adventures of Captain Farrago and Teague O’Regan: 3 vols. Pittsburgh, 1819. Vol. 1. P. 89–90.].

Гостиная в зажиточном доме не предназначалась для семейного времяпровождения. Сюда приглашали гостей для чаепития, беседы, игры в карты. Здесь же устраивали свои приемы хозяйки салонов (настоящих салонов в американских домах не было). Гостиная принадлежала к официальной части дома, отделенной от приватной части, где обычно и жила семья. Наличие в доме такой комнаты само по себе было признаком статуса и частью жантильного образа жизни. Таким же публичным пространством мог становиться сад. Готлиб Миттельбергер живо описывал американскую гостиную и одновременно комментировал непривычный для него обычай пожимать руки всем, кто находился в комнате: «Такое приветствие пожатием рук обыкновенно при встрече с незнакомцами, как и среди самых близких друзей. Они обращаются друг к другу: “Как поживаешь, добрый друг?” И отвечают: “Так себе”»[365 - Gottlieb Mittelberger’s journey to Pennsylvania. P. 112–113.]. Совсем не похоже на заученные улыбки современных американцев!

Спальня, напротив, была самым приватным помещением в доме. Здесь можно было спокойно привести себя в порядок, выпить первую утреннюю чашку чая, написать письмо – ну, и выспаться, конечно. Для большей интимности можно было поставить у постели выгородку с дверцами, как сделал Джефферсон[366 - История частной жизни: 5 т. / под ред. Ф. Арьеса, Ж. Дюби. М., 2016–2017. Т. 3. От Ренессанса до эпохи Просвещения. С. 252.]. Войти сюда без спросу было предельной наглостью. Недаром нью-йоркский антифедералист, стараясь напугать сограждан ужасами неограниченной власти, завершал так: «Эта власть… будет входить в дом каждого джентльмена, следить за его погребом, прислуживать его повару на кухне, следовать за слугами в гостиную, председательствовать за столом и записывать все, что он ест или пьет; она будет сопровождать его в спальню и наблюдать за ним, пока он спит»[367 - Brutus VI // New York Journal. Dec. 27, 1787.].

Стены обивали тканью или, по самой свежей моде, оклеивали обоями. Недаром именно бумажные обои выбрали для президентского особняка в Нью-Йорке. Такие начал выпускать после революции Джозеф Хови из Бостона.

Элегантная мебель делалась из красного дерева и черного ореха. Во второй половине XVIII в. городские дома стали более комфортными, и это отразилось на интерьерах. Жантильная обстановка Фрэнсиса Бернарда, продававшаяся с аукциона летом 1770 г., включала среди прочего турецкие ковры и три стола, образующие подкову, чтобы зимой можно было поставить между ними жаровню[368 - The Massachusetts Gazette: and the Boston Weekly News-Letter. Aug. 30, 1770.]. Обстановка дома джентльмена, описанная в другом объявлении, включала мебель из красного дерева, превосходные часы с восьмидневным заводом, элегантные картины, фарфоровую посуду, книги лучших авторов[369 - The Boston Evening-Post. Nov. 20, 1769.].

Эдвард Лэмсон Генри. Черновик письма. Не позднее 1913 г.

Виден характерный для XVIII в. интерьер: кровать с пологом, комод «ящик-на-ящике», окна со ставнями. На даме модное платье со «складкой Ватто». Она нагревает на свече сургуч, чтобы запечатать письмо.