Филиант

– Что же… спешу вас порадовать, она мне не жена, и сердце её свободно.

– Вы даже не представляете, как окрыляете мое собственное сердце.

– И вы уверены, что это единственное препятствие?

Старается держать лицо, снова чуть не теряет.

– Думаю, да… больше не вижу причин, которые мешали бы мне просить у вас разрешения повидаться с ней.

– Повидаться с ней… а мне нравится ваша самоуверенность… увидели мельком силуэт в окне, и уже намечтали счастливую жизнь и смерть в один день… Вы даже не знаете, какого она роду-племени, из каких краев, куда её завтра унесет судьба, не отвергнет ли она вас, не разобьет ли ваше сердце?

– По крайней мере… я попытаюсь…

Хитро прищуриваюсь:

– А скажите-ка… в каком окне вы её видели?

– В левом окне над кухней.

– И смотрели на неё довольно долго… скажите… она хоть раз шевельнулась?

– Нет, но… неужели вы хотите сказать…

– Знаете, современные живописцы умеют создавать настолько правдоподобные полотна, что вы ни за что не отличите такое полотно от живого, настоящего образа…

Делаю многозначительную паузу.

– И все-таки я хочу попытаться…

– Не боитесь ошибиться? Уверены в своих способностях отличать произведение искусства от живого человека?

– Думаю, что справлюсь.

– Право же, первый раз вижу настолько храброго молодого человека… слушайте, вы мне все больше нравитесь… если у вас ничего не получится с Бертой, имейте в виду, мне нужен толковый секретарь.

– Не хочу вас разочаровывать, но я уже посвятил себя медицине, и не вижу себя в другой роли.

– О, так это вообще великолепно, Берту ждет неплохое будущее… если, конечно, она окажется достаточно благоразумна, чтобы принять ваши ухаживания… что же… пойдемте, представлю вас моей… впрочем, не будем забегать вперед, вы сами догадаетесь, кто она…

– Добрый… добрый день, – мой гость замирает на пороге, смотрит на неподвижный силуэт в раме, хмурится, не понимает…

Пауза.

Ничего не происходит.

Берта не шелохнется, не дрогнет, будто бы не существует вовсе…

– Простите… я побеспокоил вас…

Берта, наконец, поворачивается к гостю:

– Да какой же день, вечер уже! – смеется чему-то, она всегда чему-то смеется, и трудно не засмеяться вместе с ней.

– Позвольте спросить… вы… вы не картина?

Вздрагиваю, чувствую, что никому не позволю оскорблять Берту, что он себе позволяет вообще, этот хлыщ…

Берта снова смеется:

– А вы-то сами как думаете?

– Я думаю… вы живая.

– Ну, пусть будет так, раз вы так хотите!

Слышу смех Берты на садовой дорожке, скрип повозки.

Сегодня Берта едет выбирать свадебное платье.

Мне не по себе, как-то быстро все получилось, а может, это я старомодный, мы-то годами ухаживали, не то, что молодежь сейчас, через пару месяцев решили обвенчаться. Ну да ничего, поживем-увидим, все будет хорошо…

– …нет ли препятствий для свадьбы?

Мертвая тишина в зале, все почему-то смотрят на меня, ждут от меня чего-то…

Откашливаюсь:

– Позвольте напомнить, что свадьба невозможна, если один из вступающих в брак является не живым человеком, а картиной.

Лекарь недоуменно смотрит на меня:

– Вы хотите сказать… что Берта…

– …ни в коей мере.

– Но тогда… в чем же дело…

– Взгляните на себя, друг мой, вас сделали настолько убедительно, что вас почти невозможно отличить от живого человека! И все-таки я это вижу… я вижу тончайшую рамку картины…

Вздох ужаса в толпе.

Ободряюще киваю Бетти, спасибо, милая, отлично сработано. Оглядываю сидящих в зале, ударяю молоточком:

– Итак, дамы и господа, сегодня на торги выставляется полотно «Сельский лекарь»! Стартовая цена – тысяча таймбургеров! Кто больше?

Ветер из настоящего

Сегодня на городок обрушился ветер прошлого – пригнал пески времени, устроил настоящую песчаную бурю, так что на улицу страшно было не только выйти, но и выглянуть в окно. Сидели по домам, пили чай, прислушивались к завыванию ветра. Наутро осторожно выбирались на крыльцо, расчищали ступени от обломков прошлого, которые принес ветер – осколки амфор, старинные монеты, кости древних животных, легенды о богах и героях. Ближе к вечеру нашли человека, изможденного долгой дорогой: когда-то белые, а теперь потускневшие одежды укрывали его тело, обожженное солнцем. Человек на ломаном, всеми забытом языке сказал, что странствует из прошлого в будущее уже давно, и стремится в дальние века, где все так хорошо и безоблачно. Мы пытались разуверить его, объяснить, что в будущем все может оказаться вовсе не так и хорошо, как ему хочется, а может, там одни руины и время, глодающее истлевшие кости – но он и слушать нас не хотел.