Волбешная нчоь

У меня так и оборвалось все внутри. Нет, всякое, конечно, на почте видел, но чтобы такое…

Нате, говорю, ваши директивы… исполняйте на здоровье.

А сам думаю, как такое может быть, ну не с ума же я сошел, был же я там, видел же, что абонент выбыл, да так выбыл, что круче уже и некуда, до сих пор от этих альфа-бета отмыться не могу.

Да, вот так и оборвалось все внутри, и письма дикие куда хотят разлетаются, тут-то они и дно у коробушки прогрызли, порх-порх-порх по космосу, и ловить надо, а я не ловлю, на этого смотрю, как он уходит, письмо свое тащит с указаниями, и адрес на письме, вот он, куда – Проксима, вторая планета, кому – Никоненко Сергею Викторовичу, откуда – Проксима, вторая планета, от кого – от Никоненко Сергея Викторовича…

Пробуждение к концу света

Я поднялся со дна океана.

Это было трудновато – подняться со дна, больно и тяжко давила толща воды, и та же вода не держала меня, тянула ко дну. Но все-таки я поднялся, – послушать, как волны бьются о мое тело, понежиться в свете луны, подышать воздухом, которого нет на дне.

Я лежал над водой, я видел небо – большое, высокое, такое не увидишь в океане. Щедрое солнце жарило мои бока, и полная луна озаряла мою голую спину, и ветер овевал меня. И вместе со мной, бок о бок, лежали собраться мои, и нежились в волнах, и щедрое солнце жарило их бока, и полная луна озаряла их голые спины.

Мы выплыли подремать в волнах и посмотреть сны.

Ни ветер, ни звезды не нарушали наших снов – первый раз сон мой был нарушен миллион лет спустя, когда на спину мою упало семечко. Малое семя какой-то травы, оно коснулось моей спины и затихло на ней, и я все ждал, когда семечко унесет ветер, но ветер его не трогал. И малое зерно пустило корни в спину мою, и пробилось ростком.

Шли годы. Шли века. Я нежился в волнах и видел сны – о себе, и о собратьях моих, и о земле, на которой мы живем. И сквозь сон чувствовал я, как малый росток бросил в землю зерна, зерна пробились ростками, и скоро вся спина моя была укрыта зелеными лесами. Леса росли, пробивались к солнцу, распускали в небо дивные свои цветы.

Шли годы. Шли века. Сквозь сон я чувствовал, как что-то снова тревожит мой покой, как какие-то рыбы выползали со дна океана на мою спину, и устраивались на берегах, неуклюже шевелили плавниками, ползали по траве, потом все быстрее, все увереннее шли в леса. Я видел их сквозь сон, видел мелькающих в лесах зверей и птиц, удивительно красивых.

Мои братья даже завидовали мне, что у меня такой красивый лес, и такие красивые звери и птицы.

Шли годы. Шли века. К тому времени мои братья стали досаждать мне, то и дело спрашивая, что мне снится. И я понемногу перебрался от собратьев своих на другую сторону планеты, переплыл океан, большой, как сон в глубокую ночь. На другой стороне земли оказалось на диво безмятежно и спокойно, и сон мой на века нарушал только шорох ветвей и трели птиц.

Шли годы. Шли века. хорошо помню, как в мой бок уткнулось что-то, похожее на половинку скорлупки, только сплетенное из тростника. Из половинки скорлупки вышли звери – на двух ногах, голые, не укрытые шкурами, и пошли по спине моей, и по хребту моему. Чем-то тревожили меня эти звери, я еще не понимал, чем.

Понял позже – когда густые мои леса огласились рокотом топоров, и треском костров, и чем дальше шли двуногие, тем дальше отступали леса, пока их почти не осталось. Только теперь я начал понимать, как я привык к шороху зарослей и трелям птиц, как не хватает мне мягкой поступи зверя в густой чаще.

Шли годы. Шли века. Помню, как поначалу хотел убить их, незваных гостей, так жестоко нарушивших мой покой, мою безмятежность. Но чем дальше, тем больше привыкал я к ним, мне нравился терпкий дух их костров, и разноцветные перья, украшавшие их головы, и заунывные песни, в которых слышался шорох леса, гул водопада и отголоски вечности.

Шли годы. Шли века. У боков моих появились новые половинки скорлупок – очень большие и красивые, в них сидели двуногие звери, и увидели меня, и назвали меня по имени. Что-то подсказало мне, что звери пришли от моих собратьев – как и те, первые. Я посмотрел на них мельком – каких-то громких, суетливых, беспокойных – и снова погрузился в глубокий сон.

Как знать, может, этот сон станет для меня последним – слишком я устал за миллиарды лет метаться в огне и извиваться в волнах, слишком хотел покоя, может, этот сон станет для меня последним…

Шли годы. Шли века. Чем дальше, тем чаще тревожили звери мой сон. Они как будто выбирали время, когда я засыпал крепче всего, и грызли и царапали мое безмятежное тело, рвали его стальными когтями и зубами, как будто им нравилось делать мне больно. Я тысячи раз хотел сбросить их со своей спины – и тысячи раз не сбрасывал, не мог, слишком долго спал, окаменел в своих сновидения, и собратья мои тоже окаменели.

Шли годы. Шли века. Двуногие звери говорили обо мне, говорили много. Однажды они признались мне в любви. Вонзили в спину мою шест с чем-то полотняным на конце, сказали, что все они меня любят, и что я лучше всех.

Но мне почему-то не становилось от этого радостнее.

Шли годы. Шли века. Чем дальше, тем больше говорили они мне о своей любви, своем обожании, они даже устраивали в мою честь пышные празднования, украшали меня цветами и лентами, пели про меня песни, и гордились мной. Мало-помалу им стало мало того, что они сами считают меня лучшим, они захотели, чтобы весь мир считал меня самым лучшим…

…я этого не хотел… и мне было все равно, кто из нас лучше, я или другие собратья мои…

Двуногие покидали меня – на восток и на запад, пересекали океаны, к тому времени они уже научились летать, и опускались на спины других моих собратьев. Что-то там происходило между ними, я не знал, они возвращались израненные, искалеченные, привозили с собой какие-то сокровища чужих земель, говорили, как любят меня.

И когда одни поднялись на других, и каждый говорил, что я принадлежу ему, и каждый говорил, что это он достоин жить на моей спине, и никто больше – я проснулся.

Очнулся от многовекового сна – как мало-помалу просыпались мы все. Потянулся, расправляя суставы, расправляя пласты материи.

И начал медленно скользить под воду, в стихию мою.

А под водой хорошо… Здесь, над кромкой воды хорошо только спать, дремать века и века, набираться сил, видеть чудные сны про чудных созданий, которые живут на моей спине. А жить – жить надо там, в глубинах океана.

Я скользил в глубину – сначала медленно, потом все быстрее по мере того, как проходил мой многовековой сон. Что-то происходило там, они копошились на мне, метались туда-сюда, я все ждал, кто победит в затянувшейся войне – никто не побеждал, вот ведь, оказывается, как быстро забывают они о своих войнах…

Я скользнул в океан. Что-то мелькало в воде, что-то опускалось на дно, какие-то руины, обломки, что-то такое красивое из моего сна, что построили они на мне. Все было точно такое же, как виделось мне – изящные храмы, строгие высотки, каменные изваяния. Мелькали существа, какие-то хитроумные машинки хитроумных существ, мелькали обрывки бумаг, я понимал их, хотя никогда не знал их языка…

АМЕРИКАНСКИЙ КОНТИНЕНТ УХОДИТ НА ДНО

АМЕРИКА ПОВТОРЯЕТ СУДЬБУ АТЛАНТИДЫ…

ЕВРОПЕЙСКИЙ СОЮЗ ПРИНОСИТ СОБОЛЕЗНОВАНИЯ…

ПЕРЕГОВОРЫ О РАССЕЛЕНИИ БЕЖЕНЦЕВ…

А потом я опустился на дно, заскользил в толще океана – живой, свободный…

Мало-помалу просыпались другие. Мы достаточно качались на волнах и видели сны, мы достаточно пребывали в небытие, наконец-то мы вспомнили, кто мы, что мы, откуда мы – большие хозяева маленькой планеты, которую кто-то подарил нам для жизни.

Кто-то прижался ко мне боком, кажется, континент, с которым я был связан тонкой перетяжкой – века и века. Тут же об меня потерся еще один континент, большой и жаркий, нагретый солнцем… Мы толкали друг друга, перекликивались гулкими голосами,

– Ну как ты там, проснулся,

– А ты,

– Как я давно тебя не видел,

– Я и забыл, как ты выглядишь… а я уже и забыл, как ты выглядишь…

– А я уже и забыл, как это, плавать по дну…

И мы опустились в глубину – настоящие хозяева мира, сбивая хвостами остатки чего-то мелкого, незначительного, что укрывалось на наших спинах. Так уже было не раз и не два, так было теперь…

И я поплыл за своим сателлитом, сбивая хвостом что-то стальное, плывущее по волнам…

– Не трожь, – сказал мой сателлит.

– Что?

– Не трожь… они укрылись там…

– Тебе что до них?

– Да ничего… Знаешь, так всегда было… когда мы просыпались… они укрывались… плавали по волнам… Знаешь, как будто ждут, когда мы снова уснем.