Хотите, я буду вашим понедельником?

Выбирает себе еще не остывшую землю под еще не остывшим солнцем, начинает возводить башню, один ярус, черного цвета, второй ярус – белоснежный, третий, цвета пурпура, четвертый, синий, пятый, ярко-красный, шестой серебряный, и седьмой из чистого золота.

И когда языков становится много…

…что?

Почему их становится много?

А-а-а, этого никто не знает, это великое таинство языка, которое никому не ведомо… но вот сегодня мы как раз посмотрим за языком, вот он один остался, давайте глянем, как чудом выживший язык выискивает еще живую планету под еще живым солнцем, выкладывает ярусы башни, первый – аспидно-черный, второй – ослепительно-белый, третий пурпурный…

Язык начинает последний ярус из чистого золота, язык ждет.

Что-то происходит, язык как будто ломается, проваливается сам в себя, проваливается в никуда, сгибается в три погибели, рассыпается на части, смешивается – и вот уже не один язык, а десять, и не десять, а двадцать, и не двадцать, а все пятьдесят, и не пятьдесят, а двести, не меньше. Двести языков пытаются достроить башню, один кричит – подай кирпичи, второй отвечает – ничего не понимаю, третий зовет кого-то, требует – раство-о-ор, кто-то кричит – не понима-а-аю…

И началось – башня, туррис, тауэр, торн, турн, кула, веж, вежа, порева, тава, татаи…

Языки расходятся, разбредаются, разбегаются, каждый сам по себе в бесконечной пустыне, – пройдет немало времени, когда языки начнут сближаться друг с другом, осторожно принюхиваться, прислушиваться, – сонне – сан – сонца – диелли – соло – сол – кун уота…

Языки сердятся, ощериваются, скалят зубы:

– Сол! Сол! – кричит один из языков.

– Соло! Соло! – не отступает другой.

– Сонца! Сонца! – сердится третий.

– Кун уота! Кун уота! – рычит четвертый.

Бросаются друг на друга, рвут зубами, когтями, вонзаются друг другу в глотки, клочьями летит шерсть, хлещет кровь, пустыня становится красной…

…в опустевшей пустыне остается один-единственный язык, одинокий, всеми покинутый, зализывает кровоточащие раны, бегает по пустыне, нюхает остывающие следы, ищет своих, не находит.

Через века и века язык догадывается, что можно сделать – выискивает еще живую землю под еще живым солнцем, начинает возводить башню…

Два я

…однако, когда я вошел в Коллинз-Холл, то обнаружил хозяина, мистера Коллинза, лежащим на полу в просторном холле – хозяин был мёртв, в этом не оставалось сомнений. Я не мог поверить себе, что все случилось именно так, что теперь я ничего не узнаю, ничегошеньки-ничего…

К сожалению, мне ничего не оставалось кроме как набрать номер Телефона и объявить ему:

– Господин Телефон, к сожалению, я ничего не могу узнать…

– А что такое? Коллинз не хочет с вами разговаривать?

– Нет, но… видите ли, он мертв… поэтому уж никак не сможет ничего сказать…

– …а кто это вам сказал, что я ничего не могу сказать? – грянул голос у меня над ухом. Я подскочил как ошпаренный и изумленно уставился на почти прозрачного Коллинза, парящего в полуметре от пола.

– Вы… вы…

– …то, что я умер, еще не значит, что я ничего не могу сказать… итак… вы ко мне по поводу разработок?

– Да, с вашего позволения… вы говорили мне, что открыли способ жизни после смерти…

– Что же, сейчас, сейчас… – призрак начал рыться в в столе в поисках бумаг, – что такое… вот ведь черт…

– А что случилось?

– Похоже, что бумаг нет…

– …как нет?

– Похоже, что их забрал тот же, кто прикончил меня…

– …да что же это такое? – я в отчаянии всплеснул руками, – я прихожу уже в третий дом, где должен раздобыть важную информацию… и всякий раз я натыкаюсь на мертвого хозяина или хозяйку! Кто… кто их всех убивает?

Я обреченно посмотрел на Элизабет, понимая, что она мне ничего не ответит.

– Что значит, – кто? – Элизабет зависла в метре от пола, – так вы же нас и убивали!

– Я?

– Вы, а кто же еще? Вы приходили сюда, мы пускали вас в дома, как дорогого гостя, а вы каждый раз убивали хозяина и забирали документы из стола! А потом приходите как ни в чем не бывало, и делаете удивленные глаза…

Я еще раз посмотрел в ящик стола, надеясь увидеть документы по временным петлям, но, разумеется, ничего не обнаружил. Оставалось найти самого себя, забравшего бумаги, но как это сделать, я даже не представлял…

Что-то среднее между блузкой и формулой света

…она бесшумно проскальзывает в дверь, замирает на пороге.

Начинаю как можно вежливее:

– Слушаю вас.

– Вы… вы могли бы мне помочь?

Смотрю на неё, она пытается стушеваться, закрыться сама собой, спрятаться, не может.

– Гхм… ну кем бы вы хотели быть?

– Ну… – пытается покраснеть, не может, – я даже не знаю…

– Давайте я вас сделаю красивой девушкой.

– Ну… разве что если не очень красивой, а так… поскромнее… а то все смотреть будут…

– Ну, вот так подойдет? Волосы вам темные сделаем…

– Ой, цвет какой-то тараканий…