Сказки Даймона

– Я не жалуюсь на его учебу, на его отметки… Но ты и сам знаешь, как заканчивают Сомнии. Он ведь такой талантливый, столько всего может добиться в будущем, и я не позволю чтобы мой мальчик с его то способностями! вел такую жизнь… как они… – с брезгливостью парировала Нина.

– Ну знаешь, Сомнии обычно весьма талантливы… И неплохо зарабатывают… – Якоб пытался отстоять интересы внука.

– Неплохо зарабатывают! Да на кой черт им эти деньги! У них же в жизни кроме их фантазий ничего не остается!

– Нина, моя дорогая Нина, я воспитал тебя – и не всегда я делал это правильно, но я старался, честно скажу, я старался. Ты его мама, и тебе решать, как воспитывать своего сына. Но как твой отец, как его дедушка я прошу тебя – поверь в него, не только в его таланты, но и в то, что он сможет сам верно избрать свой путь. Он имеет на это право.

На минуту воцарилось молчание.

– И знаешь, – робко продолжил Якоб, если бы его отец был жив, он бы позволил Яну решать самому.

– Я подумаю, – голос Нины после упоминания погибшего супруга резко погрустнел и стих.

У Яна резко заболел живот – он всегда болел, когда мальчику было страшно. Он ощутил жгучую обиду. Он столько старался, столько учился, всегда слушался – ну почти всегда, а мама все еще боится, что он станет плохим, жалким человеком, когда вырастет. Но что еще хуже она хочет, чтобы у него не было его Вселенной, его дорогих его сердцу творений, его маленьких беззащитных созданий. Горючие слезы текли по его раскрасневшимся от возбуждения щекам, он очень плохо спал в эту ночь, а утром постарался припрятать Вселенную получше – на всякий случай. Но как выяснилось, старался он недостаточно…

Он ждал серьезного разговора с мамой, ждал, что она начнет его отговаривать от его увлечения, может даже накажет, но она была его мамой, и Ян верил ей даже сейчас, поэтому даже и представить не мог, что она сделает то, что она в итоге сделала.

Вернувшись домой после учебы, Ян первым делом проверил тайник, но к своему ужасу маленького шарика там не было. Он понял все и взревел от отчаяния. На его крик сразу сбежались все домашние.

– Ты! Это сделала ты! Я слышал ваш ночной разговор! – весь в слезах бросился он на мать. – Где, где моя Вселенная? Куда ты ее подевала?

Нина, потупив глаза виновата сказала – Милый… Я хотела как лучше… Эта Вселенная слишком отвлекала тебя. Тебя ждут другие дела, более великие, ты же у меня самый- самый! Вот увидишь, – она заискивающе улыбнулась.

– ГДЕ… МОЯ… ВСЕЛЕННАЯ?! – не унимался Ян.

– Понимаешь, я ее выбросила. Так будет лучше, ты поймешь это, когда вырастешь, – лепетала Нина в ответ.

Но мальчик не слушал ее бессмысленных оправданий, он бросился на улицу

и побежал к ближайшей помойке. Рыдая, он перерыл весь мусор, невзирая на недоумевающие взгляды прохожих и попытки матери оттащить его.

Но мусорщики уже успели вывезти все на городскую свалку – однажды ночью тайком он пробрался и туда, наплевав на то, что хорошие мальчики так не делают, наплевав на грязь и все инфекции, что там можно подцепить, ведь где – то там, среди груды мусора Они ждали его.

Сомнии могут управлять своими мирами лишь на близком очень расстоянии, стоит отойти буквально на метр, и Вселенная переходит на автономный режим, развиваясь по законам, которые в нее заложил ее создатель. Мальчик знал это, но также он знал и то, что его Вселенная еще не доделана, в ней все время что-то разрушалось и все время приходилось что-то править и чинить – пока она еще не могла обходиться без своего Создателя. Часами он рылся на свалке, часами пытался установить связь со своим миром, бегая от одного конца к другому.

Но сколько он не искал, ему так и не удалось найти свой Мирок. Наверное, тот оказался столь недоделанным, что, оставшись без присмотра творца даже на краткий срок разрушился изнутри…

Шли годы, Ян рос и мужал. Он не стал хулиганам и не забил на учебу, как сделали бы многие на его месте из мести. Дедушка Якоб умер, когда Яну исполнилось 16, и они с Ниной остались вдвоем, но за все десять лет, прошедшие с момента их «ссоры» Ян так и не заговорил с матерью.

И тут в их мире начали происходить удивительные вещи, куда более удивительные нежели существование Сомний.

Этой весной дерево махуа, плоды которого очень любил Балу, так и не зацвело. Сливочного цвета восковые лепестки были сожжены зноем, прежде чем успели развернуться, и лишь несколько дурно пахнущих бутонов упало на землю, когда медведь стал на задние лапы и потряс дерево. Потом шаг за шагом безмерный зной пробрался в самое сердце джунглей, и они пожелтели, побурели и наконец почернели. <…>

Птицы и обезьяны ушли на север в самом начале года, понимая, что им грозит беда, а олени и дикие свиньи забирались далеко в сохнущие на корню поля вокруг деревень и нередко умирали на глазах у людей, которые слишком ослабели, чтобы убивать их. Коршун Чиль остался в джунглях и разжирел, потому что падали было очень много. Каждый вечер он твердил зверям, у которых уже не хватало сил уйти на новые места, что солнце убило джунгли на три дня полёта во все стороны.

<…>

А зной всё держался и держался, и выпил всю влагу, и в конце концов из всех потоков оставалось только главное русло Вайнганги, по которому струился тоненький ручеёк воды между мёртвыми берегами; и когда дикий слон Хатхи, который живёт сто лет и даже больше, увидел длинный синий каменный хребет, выступивший из-под воды посередине потока, он узнал Скалу Мира и тут же поднял хобот и затрубил, объявляя Водяное Перемирие, как пятьдесят лет назад объявил это Перемирие его отец.

Редьярд Киплинг. Книга Джунглей. 

Никто не понимал, что произошло – в течении буквально пары месяцев температура почти по всей планете начал резко подниматься. Кто- то говорил про глобальное потепление, вызванное загрязнением окружающей среды, кто – то – про смещение орбиты Земли. Исследовательские институты работали без выходных почти круглые сутки, босоногие пророки высыпали на улицы, грозясь божьей карой, а водоемы тем временем все мелели.

Творилось нечто экстраординарное, к чему никто не был готов, все всех винили, но никто толком не мог объяснить происходящее. Что самое странное и самое страшное – это нечто затронуло весь мир, и в редких местах на Земле можно было найти от него спасение. Цивилизация, не смотря на свой уровень развития технологий, не была готова к чему – то столь стремительному и внезапному. Все силы были брошены на то, чтобы обеспечить людей водой. Раскалывались и вывозились ледники, соблюдение гигиенических мер вроде мытья тела, посуды и прочего были резко ограничено, что в свою очередь привело к вспышке всевозможных эпидемий у ослабших от зноя и нехватки воды людей.

Несколько месяцев продолжалась засуха – реки почти обмелели, а их берега и полупересохшие русла были усыпаны трупами – в экстренных условиях люди превращались в животных, и никто и ничто – ни совесть, ни неволя больше не пугали их. Всякий, кто приходил за спасением, кто пытался вытянуть зловонные животворящие капли из грязи бы обречен погрязнуть, утонуть в своем спасении, обескровленным – поздно было гнушаться чужой крови. Люди боролись за жалкие крупицы воды, и самые сильные оккупировав водопои не только убивали наивных глупцов, понадеявшись под покровом ночи пробраться незаметно, но и забирали их влагу – вспарывая артерии и вены, припадали к этим животворящим (для нападающего) фонтанам, с жадностью глотая каждую каплю драгоценной жидкости.

Но однажды случилось чудо, которого так ждали – над большой частью суши, (которая кстати включала в себя городок, в котором жил Ян), небо заволокло тучами, и люди, похватав бутылки, тазики – все, что только можно было заполнить, выбежали на улицу.

Вот и понеслись к земле первые капли, провожаемые жадными, полными надежды, взглядами. И когда они наконец упали, по всей земле разнеслись крики – но это были крики не радости, это был всеобщий вопль боли, ужаса и непонимания. Каждая капля несла в себе смерть, прожигая все на своем пути подобно кислоте.

Нина, закопавшаяся с поиском подходящей емкости, застыла на пороге распахнутой двери, увидев, что это за «манна небесная».

Ян стоял рядом. Он уже не был тем патлатым мальчишкой, что прежде – спустя десять лет он превратился в высокого, щуплого юношу. Благодаря своей усидчивости, терпению он, не смотря на мамины страхи смог вырасти в «успешного человека», и уже года два как учился в университете, делая большие успехи – но какое это значение имело теперь?

Нина медленно, словно во сне повернулась к нему. По ее постаревшему за эти годы лицу катились слезы.

– Знаешь, кажется, теперь я понимаю, что чувствовали твои создания, оставшись без тебя, – с горечью в голосе сказала она.

– Ты не заговоришь со мной… даже сейчас? – умоляюще попросила она.

Ян молчал, как и все эти десять лет.

Нина зажмурилась, словно от боли.

– Ладно, – с трудом сдерживая рыдания, сказала она. Ладно… – и опустила голову, всхлипывая.

Когда Нина вновь подняла голову и посмотрела на Яна, выражение ее лица резко изменилось – ее глаза, полные слез сияли, а на губах играла легкая улыбка.

Нина стояла возле открытой двери – капли не достигали ее, а она словно любовалась тем разрушением, что творилось снаружи.

Нина обернулась к сыну на мгновение, поджав губы, посмотрела ему в глаза. Она с материнской нежностью провела рукой по его щеке и сказала, – Вот и все. Ты не идешь? Это же последняя сцена.

Прежде чем Ян успел сообразить хоть что-нибудь она с быстротой, не свойственной для своих лет выбежала на улицу, подняла голову к небу, раскинула руки, и морщась от боли закричала, – прими меня, Господи! Прими и защити от всякого зла! – и в следующее мгновение зашлась в вопле боли.

Сбросив с себя оцепенение, Ян было ринулся к ней, и жгучие капли дождя обожгли его руки, но только почувствовав их, он сразу же бросился обратно в дом. Нет, вовсе не потому что не захотел жертвовать собой – просто то, что осталось от Нины было лучше уже не спасать. Ее голос вскоре затих.

Ян, пятясь назад, ушел от дверного проема. Ему было страшно – страшно как никогда прежде, но внутри он понимал, что бороться не имеет смысла. Нет смысла звонить, включать радио или телевизор в надежде на спасателей – все антенны и проводы уже давно разъел голодный жадный дождь. Может кто-то где-то спасется – вряд ли дождь идет везде, да и может кто доберется до бункеров – хотя долго ли продлится спасение последних? – дождь, из чего бы он не состоял, пожирал буквально все – начиная от человеческой плоти и заканчивая земной твердью. Может, кто и спасется – но точно не он.

Ян осел на пол. – Ты не заговоришь со мной… даже сейчас? – прозвучало у него в голове. Он почему – то начал вспоминать свою маленькую Вселенную, вспоминал, как мечтал о том, что может, и у его мира есть свой маленький мальчик, который их создал. Ян в отличии от своей матери никогда не верил в Бога – он перенял идеи своего отца, хотя и знал его так мало лет. Ему просто нравилось мечтать о том, что по ту сторону Вселенной есть такой же мальчик, как и он сам.

И сейчас, когда было поздно что-либо делать, пока он ждал пока капли дождя разрушат верхний этаж и доберутся до него, когда он мог лишь оттягивать мгновения до агонии, Ян вдруг понял, что не так уж важно, есть ли где-то Создатель или все случилось само собой – важен лишь некий импульс, позволяющий Вселенной раскрываться, зарождаться и умирать. И этот же импульс, лежащий в основе всего сущего, побуждает нас к жизни, он побудил Нину и его папу дать ему жизнь, и побудил его самого создать свою Вселенную. И этот импульс, Всеобщий Закон – который так тщетно пытались придумать религиозные фанатики, и открыть и описать ученые он ощущал сейчас, в этом дожде. И он был готов оказаться стертым в своей нынешней форме, и был готов ожидать пока из той каши, в которую превращал их дождь, измельчая и смешивая воедино, возникнет что-то новое. И тогда все они, некогда ошибочно выделяя себя из мира внешнего, объединившись в ходе этого слияния, повинуясь этому импульсу, обретут новые формы.

Ян подошел к окну, стекло которого уже давно растворилось и еще какое – то время смотрел, как его мир стирается – крупица за крупицей, точка за точкой…

Призрак

Я слишком многого боялся и слишком много страдал. Я кричал от боли, раздиравшей меня изнутри, и давящей снаружи, моля мир о пощаде, но он был глух к моим мольбам, посылая мне испытание за испытанием. Меня затягивало в вереницу событий, а я не поспевал за чередой сменявших друг друга картин. Как бы быстро я не бежал, я всегда оставался позади, падал, но мне не позволяли остановиться, подгоняя раз за разом.