Бабий круг

– Да, одежду не мешало бы заменить.

Мельком взглянув на свой заношенный халат, она сделала вид, что не заметила укола со стороны бесцеремонной соседки, но та даже не собиралась останавливаться.

– Хотя вооще-т, тебе-то зачем?

– Вообще-то.

– Ну да, тебе-то зачем, спрашивается? У тебя и так от мужиков отбоя нет.

«Мужики? Какие мужики?» – удивилась Тамара про себя, не вступая в полемику, но девчонка не сдавалась, отреагировав на поднятую бровь новой провокацией:

– Давеча с Семёном в дом не могли попасть – во двор машин дорогущих понаехало, и, судя по всему, интересовались именно тобой. Да и тот пришибленный, что прежде возле тебя ошивался… Ну и видок, конечно, у него, как будто в детстве на пол уронили.

Очуметь! Настя откровенно насмехалась, а ей не оставалось ничего другого, как принимать удары и оправдываться.

– Случайно всё – и эти, и тот.

– Ну-ну, случайно, говоришь, а что он подле дома делает? Не впервой замечен был. Ты ему, случайному знакомому, скажи, что старухи во дворе судачить устали, ждут, не дождутся окончания сериала.

Продолжать разговор было бессмысленно. Сделав вид, что её бабьи сплетни не интересуют, Тамара, как это было прежде, когда ей понадобилась помощь Насти, попросила:

– Ещё раз поможешь, Настёна?

Обсуждение вопроса заняло меньше минуты, но с плеч Тамары будто свалилась гора – в том, что теперь она будет иметь информацию о преследующем её человеке, она не сомневалась. Оставалось решить, нужно ли это ей, а если нужно, то зачем, не проще ли вызвать при необходимости полицию?

После прогулки и сытного обеда Семён уснул, а она снова вернулась к событиям, которые в буквальном смысле изменили её жизнь.

Сначала случилась беда – заболела мама. Неожиданно как-то, без видимой на то причины, без повода, просто однажды утром взяла и не поднялась с постели. Оказалось, то, что она хворает, было неожиданным только для Тамары с бабушкой – по виду хрупкая и слабая, мама никому не признавалась, крепилась, чтобы их не огорчать.

Бабушка долго плакала и ругалась, вспоминая «жизнь свою собачью», «судьбу горемычную», себя «непутёвую» и химкомбинат. Химкомбинату, на котором мама – студентка химико-технологического факультета местного университета, во время летних каникул зарабатывала себе «на прожиток», доставалось больше всего, а всё потому, что прежде оттуда ушёл в последний путь муж бабушки, оставив «супружницу с дитём на руках без средствов к существованию». Сейчас этот «аспид ненасытный» – химкомбинат, поднял руку на святая святых – на дочь бабушки, мать Тамары, что было очень печально и грустно.

Вслед за бедой пришло горе-несчастье – намаявшись-настрадавшись от лютой боли, мама умерла.

А потом… Потом случилось ещё одно горе, и как назвать его, Тамара уже не знала – ушла из жизни бабушка. После смерти дочери она ещё немного держалась, пыталась оставаться «на посту», но, то ли за дочерью истосковалась, то ли с Богом ругаться устала, ни с того, ни с сего замолчала, сникла вся, скукожилась, и однажды, как прежде мама, слегла.

В пару дней бабушка совсем пропала – и лицом, и телом, и голосом. Лежала смирная такая, маленькая, незаметная на огромной кровати, и тихо, безголосо, плакала.

Перед смертью она заговорила:

– Мамка моя, царствия небесного, а твоя прабабка, когда-то сказывала, что бабий круг можно только через семь колен прервать. Знала, что говорит, из тех была, что дом и семью на себе держат – сильная, породистая, покруче любого мужика. Стало быть, Тамарочка, твой это черёд, твоя судьба – седьмая ты у нас, седьмая с тех пор, как мужики в нашем роду не рождаются, одни только бабы. Мужики у нас – приходящие, да и те надолго не задерживаются. Не губи дитё – парень у тебя будет, ему новую линию рода и зачинать.

Тамара ошалело смотрела на бабушку, не понимая, в чем речь, но от расспросов удержалась, причислив слова бабули на смертном одре за горячечный бред, и только после поминального обеда, оставшись в квартире одна, она поняла, что та имела ввиду. В голове у неё будто прояснилось – за заботами о маме, а потом о бабушке, она совсем забыла, к чему могло привести то, что с ней случилось в тёмной подворотне соседнего дома, когда она возвращалась из аптеки с лекарствами для мамы.

Плакать она не стала, правда, и нечем было – слезы к тому времени высохли, просто устало присела за стол, да так и уснула, положив голову на столешницу, а утром собралась с силами и сходила в ту же аптеку. Две палочки теста показали беременность. «Не губи дитё – парень у тебя будет…» – прошелестело рядом.

Она оглянулась, словно ожидала кого-то увидеть в пустой квартире. Ни души. Ни одной живой души. А в голове засел молотобоец. Казалось, он прицельно долбит в одно и то же место, пытаясь пробить в её мозгу дыру. Не отпустило и на работе. Еле дождавшись обеда, отпросилась домой, нашла в ванной аптечку, открыла её… «Не губи дитё – парень у тебя будет…» – снова донеслось глухое, будто из-под земли. От неожиданности она вздрогнула, собранные лекарства посыпались из рук. Не в силах больше терпеть боль, упала на пол и завыла, как прежде выла по ночам…

Ещё не открывая глаз, почувствовала, что половицы под ней слегка дрожат, будто где-то неподалёку идёт поезд или вообще происходит землетрясение. Так было уже однажды – она ещё в школе училась. Сидела себе вечером на кухне, готовила уроки, и вдруг чашки в кофейном сервизе зазвенели, вроде их задели, а потом и под ногами задрожала-затряслась земля. Даже стол слегка закачало, словно на палубе корабля. И мама с бабушкой, которые в соседней комнате находились, то же самое ощутили. На утро из новостей они узнали, что в стране по-соседству случилась беда. Не близко, как бы, а до них донеслось. Так и сейчас – пол мелко-мелко дрожал, только на сей раз, она была уверена, не от природных катаклизмов – в доме кто-то был, и этот кто-то был явно не случайным.

– Проснулась? – услышала она возле себя. – Ну, вот и замечательно. Ничего не болит?

«Бабушка? Пожалуй, нет, не её голос…» – прислушалась недоверчиво. Всё ещё не открывая глаз, отрицательно помотала головой, как вдруг почувствовала, что внизу живота что-то сжимается в тугую пружину.

– Впредь не пугай нас, дорогая. Девочка взрослая, своего ума достаточно – о себе сама должна уметь заботиться, – раздалось ворчливое. – И где же я её потеряла? Главное, только-только в руках держала… А всё эта привычка дрянная – части свои по дому разбрасывать, – продолжал незлобиво зудеть женский голос, передвигаясь по квартире. – Ладно уж найти, посмотреть бы хоть, как она лежит…

Последние слова показались ей невероятно знакомыми. «Где же она их слышала? А ещё – интонация… Её точно ни с чьей больше не спутаешь».

Помедлив немного, открыла глаза, недоумевая, когда успела перелечь на кровать, да ещё и накрыться пледом. Потом пришло смутное понимание, что ночью в доме была женщина. Огляделась по сторонам – никого. «Значит, не было ничего, в очередной раз приснилось», – решила про себя, всё ещё сомневаясь, но тут же почувствовала в животе плотный комок, как было во сне, будто внутренности стянуты в увесистый узел. Рука невольно потянулась к вызывающему беспокойство месту, по ходу вытаскивая из-под покрывала цветастую легкую шаль, обмотанную вокруг запястья, вроде чужую, но удивительно знакомую.

«Так вот, что она искала!» Машинально взяла с журнального столика невесть откуда взявшийся полный воды стакан: «Из чашки воду пить неприлично». Ещё раз огляделась вокруг себя, потом, на всякий случай, встала, прошла в прихожую – дверь заперта изнутри. Почему-то это не испугало, зато исчезли все сомнения – в квартиру ночью действительно наведывалась гостья.

Прабабушку Тамара застала – преставилась та в девяносто два, а до этого много лет собиралась, прикупая подходящие случаю одежды. Приготовленное «в последний путь» аккуратно складывалось, заворачивалось в кусок пожелтевшего от времени полотна и бережно убиралось в старый дубовый сундук, доставшийся прабабке по наследству от своей матери. Извлекался припрятанный скарб исключительно по двум причинам: обсудить приготовления с заглянувшей на чай подругой, или отдать безвременно усопшей дальней родственнице, знакомой, а, бывало, и просто знакомой знакомых – совершенно постороннему человеку, не успевшему приготовиться в дальнюю дорогу. Порою случалось, что бабушка целый день не вставала, но помирать не торопилась: отдыхала, думая – как она сама это объясняла.

И ещё помнила Тамара, что мужа своего прабабушка через две недели после свадьбы схоронила. Занедужал тот животом, положила она его в телегу, чтобы к фельдшеру отвезти, а он возьми, да и скончайся по дороге в больницу – бабушка уже без отца родилась и росла. Даже не оглядываясь далеко назад, можно было понять, что означает – мужчины в роду приходящие.

Её отец тоже в семье не задержался. И настолько не задержался, что о нём практически не вспоминали, так, от случая к случаю. Бабушка, видевшая его всего пару раз, да и то мельком, без особого раздражения брюзжала: «Был, да сплыл, и памяти по себе не оставил», хотя, если честно, сама Тамара втайне обижалась, что бабуля не связывала память об этом человеке с ней, точнее, с её, Тамары, появлением на свет.

Отец, если верить маме, приехал в их город в составе футбольной команды, и задержался в нём на целый месяц или даже на полтора. Знакомство их состоялось где-то между его приездом и игрой, всё остальное – между игрой и отъездом, правда, к ответу на этот вопрос сама мама подходила по-философски небрежно, зачастую путаясь в своих показаниях. Единственное, в чём она была твёрдо уверена – являлся он итальянцем, что подавалось, как абсолютное, не подлежащее сомнению достоинство.

–…У тебя его глаза – влажные оливки. Такие глаза могут быть только у мужчин аристократических семей Ломбардии, – голос мамы звучал безапелляционно-категорически, будто кто-то пытался с ней спорить.

Ломбардия, так Ломбардия, тем более, в детстве ей нравилось это слово – чужое и отстранённо-далёкое, будто звезда в холодном полуночном небе. А ещё ей нравилось произносить его несколько раз подряд, перекатывая язык до тех пор, пока во рту и на губах не становилось сухо. Остальное для нее не имело значения: ни возможный отец-итальянец, ни его аристократическая семья, ни сама Италия, ровно как и все остальные государства мира – искать своего виртуального отца у Тамары даже в мыслях не было, и желание это с возрастом не появлялось, к тому же теперь – после смерти мамы и бабушки, и подавно.

Возвращение к действительности было сродни запрещенному удару – резкая боль в животе и мутная пелена в глазах и голове. Почувствовав, что теряет сознание, она инстинктивно обхватила руками живот…

Пришла в себя от сильного запаха лекарств и удивленного женского голоса:

– Впервые в своей практике такое наблюдаю. Вы всерьёз полагаете, что этим можно было беременность сохранить? Наивность. Святая женская наивность.

Молодая строгая женщина в белом халате недоверчиво теребила в руках конец бабушкиной шали, обмотанной, на сей раз, не вокруг кисти, а вокруг располневшей талии Тамары.

– Должна признать, вам очень крупно повезло – вовремя «службу спасения» вызвали…

«Вызвала «службу спасения»?» Тамара устало облизала запекшиеся губы, но объяснять происходящее не было ни сил, ни желания, более того, семейные тайны считала делом слишком сокровенным, чтобы впускать в них чужих людей.

Она повернулась лицом к стенке машины и прислушалась к себе – острая боль в животе затихла, остался только внизу твёрдый саднящий клубок, тошнота и жуткая слабость. Всё ещё содрогаясь от рвотных позывов, поджала под себя ноги, закрыла глаза и почти сразу же увидела родное лицо, а на руке своей ощутила тёплую уверенную руку, отчего вдруг разом всё стало на свои места, и появилась надежда, что худшее – позади, и здоровью её больше ничего не угрожает.

Мерно покачиваясь, «скорая помощь» увозила её «от беды, от нужды, от недобрых людей, от беды, от нужды, от недобрых людей…», а она, будто утопающий за соломинку, из последних сил цеплялась за руку с кривым, как у неё самой, мизинцем, и, как самую надёжную защиту, судорожно прижимала к себе тонкую цветастую ткань.

Три недели, проведённые в отделении патологии, пошли ей на пользу: возвращалась она из больницы с новым чувством – чувством ответственности за живущего в ней человека, а прабабушкина шаль с той памятной ночи до сих пор лежала на диване в ожидании следующего визита хозяйки…

Воспоминания задели за живое. Всё ещё пребывая мыслями в прошлом, она машинально включила чайник, взглянула в окно и неожиданно увидела на улице ещё одно знакомое лицо. Неужели санитарка из роддома? После своей выписки она больше её не видела, мало того, не успела даже поблагодарить, так как не знала ни имени её, ни фамилии. Расспросы у сотрудников больницы тоже ни к чему не привели – медсёстры в недоумении таращили на неё глаза, хорошо, хоть пальцем у виска не крутили – никто не помнил, чтобы в отделении работала пожилая нянечка. Позже, правда, выяснилось, что устроилась та в роддом совсем недавно, буквально на днях, и во время возвращения Тамары с ребёнком домой находилась на отсыпном.

Сейчас же эта женщина стояла во дворе, напротив окна, и, что самое главное, смотрела просто на Тамару. Беззвучный диалог, и гостья уже в квартире – пьёт на кухне чай.

– Давно хотела зайти, да всё не решалась. Боялась – прогонишь, не выслушав, не поймёшь. Я же в больнице, когда ты в роддом попала, не случайно оказалась. Хорошо, работала там раньше, в другом, правда, отделении, в инфекционном – медсестрой, спасибо, не отказали – разрешили санитарку подменить. А вдруг, думаю, помощь нужна будет, или поддержка, но ты, слава Богу, справилась сама. Я и на похоронах Елены была, и с бабушкой заходила попрощаться. В сторонке постояла, да и ушла. Тогда тебе было не до меня, – объяснила гостья, заметив, как у Тамары от удивления становятся квадратными глаза.

– А передача? – припомнила Тамара кулёк с детским приданным.