Прости за мою любовь

– Прекрати шутить на эту тему.

Ударяю Кирилла в плечо, на котором недавно мирно посапывала. Замечаю мокрое пятно на его толстовке. Я что, пускала слюни? В ужасе округляю глаза. Надеюсь, он этого не заметил.

Вокруг суета. Автобус свернул на парковку перед небольшими двухэтажными домиками, собираясь остановиться. Студенты вскакивают со своих мест заранее, будто боятся, что их тут забудут и увезут назад в город.

– Отдашь?

Кирилл тянется к моему лицу рукой, и я не сразу понимаю, что ему надо, отшатываясь назад, упираюсь спиной в холодное оконное стекло. Его пальцы скользят по моим волосам, задевают щеку и выдергивают из уха наушник, о котором я успела забыть.

Рука парня проделывает обратный путь, задевая те же самые точки на моем лице, что и до этого. Мочка уха, скула, уголок губы, на котором пальцы Кирилла останавливаются дольше, чем положено всякими нормами приличиями. А мое дыхание обрывается…

– Любишь шоколадные печенья? – хрипло спрашивает он.

Поднимаю руку к своим губам, аккуратно отстраняясь от него.

– Очень. Я испачкалась? Съела целую пачку на нервах, пока ждала Машку.

– О да. Ты просто свинушка.

– Прекрати. Ты меня смущаешь.

Я краснею до корней волос, отворачиваясь от Морозова к окну. Искать зеркало в рюкзаке бесполезно, оно в самом низу. Поэтому приходится довольствоваться отражением в стекле. На меня смотрела крайне растрепанная девица, никаких крошек видно не было.

– Я не грязная.

– Дай посмотрю внимательнее, может, я не разглядел.

Опять наклоняется слишком близко ко мне, подаваясь всем телом вперед. А я, как загнанный в угол олененок перед хищником, съеживаюсь под его пристальным серым взглядом. Он бегло проходится по моему лицу, останавливается на губах, поднимается к глазам.

– Даша… – произносит тихим шепотом, и весь мир вокруг нас замирает.

Я вижу только его глаза, в которых плещутся прозрачные льдины вперемешку с искрами тепла. Никогда раньше не замечала: около зрачка у Кирилла проходит тонкий зигзаг из крапинок желтого цвета. Красиво.

– Что? – тоже подаюсь вперед, сокращая разделяющее нас расстояние до того, что мы начинает соприкасаться лбами. Мое плечо упирается в его. Его дыхание смешивается с моим, и я тоже не могу удержаться от того, чтобы не сместить взгляд на его пухлые губы.

Облизываю свои.

Улыбаться больше не хочется.

– Ты когда успела вырасти?

– Только разглядел, что мне больше не шестнадцать?

– Да-а-а.

– Кажется, Морозов, ты немного слеповат. – Смеюсь, отстраняясь от него, киваю на опустевший проход за его спиной. – Нам пора выходить.

В подтверждение моих слов громкий голос Захарки рассекает воздух, добираясь до наших ушей:

– Эй. Все на выход! Нужно отпустить водителя, ему еще возвращаться в город.

– Ладно – Кирилл проходится ладонью по своему лицу и встает, подхватывает свою спортивную сумку и мой рюкзак. – Идем. Повеселимся.

28 Глава

Лагерь обрушивается на нас, как снежная лавина на тихий умиротворенный зимний курорт. Сносит шквалом эмоций. Я выжата как лимон и морально, и физически к концу первого дня.

Что там говорил Кирилл насчет веселья?

Конечно, весело, я не спорю, но голова гудит так же сильно, как и ноги.

– О боже… я лежу… – стону я, вытягивая ноги на твердой односпальной кровати.

Вся база отдыха, на которой проходит наш лагерь, выглядит так, как будто последние двадцать лет не знала слова «ремонт». Двухэтажное здание из белого кирпича снаружи и советской мебелью внутри.

Комнаты маленькие, без удобств. В нашей две односпальных кровати с продавленными матрасами, две тумбочки, на которых свалены наши с Машей рюкзаки. Мы их так и не успели разобрать с утра. Около двери вбиты два крючка, по всей видимости, для верхней одежды. На окне желтая, выгоревшая на солнце штора. В углу комнаты стол без стульев.

– Класс, – сообщает неизвестно кому Иванова, оглядывая наш «люкс», – у других так же?

– Я не знаю, как у остальных вожатых, но у первокурсников комнаты на четыре человека и нет стола.

Я переворачиваюсь на бок и с удивлением смотрю на подругу, которая достает из своего рюкзака косметичку и какую-то смутно напоминающее платье тряпочку.

– Ты куда-то собираешься?

– Угу. Сейчас начнется все самое интересное, – отзывается Маша, открывая пудреницу и придирчиво себя разглядывая.

Да, определенно после отбоя начинается самое интересное. В моем случае это сон. В подтверждение своих мыслей я широко зеваю и опять падаю на спину, закладывая руки за голову. Толстовка и футболка задираются на животе, оголяя участок кожи, который тут же покрывается мурашками. В комнате было совсем не жарко.

Я протягиваю руку и касаюсь батареи, которая располагается прямо рядом с моей головой – кровати стоят изголовьями к окну. Отдергиваю руку – батареи ледяные.

– Класс, – тяну я, повторяя за Машкой.

К утру мы превратимся в ледышки. И к кому идти? На часах одиннадцать вечера, вся администрация уехала до утра понедельника. Может быть, где-то на базе и есть котел с отоплением, но вряд ли наша Захарка знает, как до него добраться. В любом случае придется ждать утра.

– Что такое? – поднимает голову Иванова от горы косметики. Соседняя кровать завалена разноцветными тюбиками.

– Отопления нет.

– Знаю, – отмахнулась Маша, – слышала, как Захарова по телефону распекала кого-то. Обещали утром прислать ремонтника. Но не везде холодно, нам просто «повезло».

– Ладно, я в душ.

– Куда? – неподдельно удивляется подруга.

– Ну знаешь, такое помещение, где можно смыть с себя сегодняшний день, а потом упасть в кровать и заснуть сладким сном. Завтра подъем, между прочим, в шесть утра на сбор, и зарядка в восемь.

– Ты, верно, шутишь! Кто в лагере ложится спать в одиннадцать вечера?! Не будь занудой, Даша.