– Морфий-то я прихватил. Делать?
Я растерянно кивнул. К своему стыду, я не умел дозировать морфий, хотя именно это мне и стоило посмотреть в справочнике первым делом. Противошоковую аптечку во все времена следует знать наизусть!
Впрочем, я вообще никогда в своей жизни не принимал, не назначал и не вводил наркотиков. В мое время за этим жестко следила служба по контролю оборота наркотических средств, и ни на какой практике нам просто не могли доверить такого. Все случаи назначения и введения сильнодействующих и наркотических средств тщательно контролировались и заносились в специальные документы. А здесь, судя по всему, никаких особенных ограничений в этом отношении не было и наркомании как таковой ? тоже.
Кузьмич тем временем выудил небольшой стеклянный шприц из коричневой крафт-бумаги (похоже, он распотрошил стерильную укладку), сломал ампулу, набрал препарат и начал вводить подкожно. Я никогда не видел, чтобы подкожно вводили что-либо, кроме инсулина и туберкулина во время постановки реакции Манту, и не ждал быстрого эффекта, однако мужик вскоре как-то «посветлел лицом», хотя заторможенность до конца и не прошла.
Я выдохнул. Вдвоем с Кузьмичом мы разрезали штанины, наложили жгуты, выполнили иммобилизацию подручными средствами, аккуратно переложили мужика на носилки (работать в борозде было совершенно невозможно) и принялись за первичную хирургическую обработку: смазывали края ран йодом, аккуратно сводили и перебинтовывали.
Все это происходило довольно быстро, но в абсолютной тишине. Сменщик рвался было помогать, но мы его не пустили, слишком он был перепуган.
Мы переложили носилки в повозку и погнали что есть мочи в правление колхоза. Нужна была машина, чтобы немедленно доставить больного в ЦРБ. Машину предоставили безропотно, и я отрядил Кузьмича сопровождать больного в райцентр ? так мне показалось спокойнее. Председатель тут же позвонил местному участковому, сообщил об инциденте и «порадовал» меня, что тот придет ко мне за объяснениями. Только представителей закона мне не хватало!
Досыпать уже не имело смысла, я заехал домой позавтракать и взять стетоскоп и отправился на службу. Из больницы я позвонил в ЦРБ, доложил, что к ним едет «открытый оскольчатый перелом костей голени с обеих сторон», изложил обстоятельства травмы, принятые нами меры, а потом принялся за прием.
Когда к вечеру я добрался до Ольги, сил у меня уже почти не осталось. Тетки не было дома (вечером было какое-то собрание), но входная дверь оказалась незапертой.
Я подошел к приоткрытой двери в ее комнату довольно тихо и увидел, что она читает. Скрипнула половица, Оля вздрогнула и быстрым движением спрятала книгу под подушку. Я поздоровался. Она кивнула и улыбнулась.
– Мне вроде бы стало лучше. Как будто появилось немного сил. Кашель, правда, все такой же.
Я кивнул.
– Раз прибавилось сил, значит, дело идет к выздоровлению. Тем более, если появилась тяга к чтению.
Оля смутилась, а я вдруг вспомнил, что в этот исторический период не все книги можно было читать. Запрещенная литература могла создать человеку много проблем, но именно запрет и делал книги привлекательными. А уж для учительницы русского языка и литературы – тем более. Не хватало еще застукать ее за таким чтением. Теперь она будет бояться, что я донесу.
Она замолчала, а я не знал, как спросить. Мне вдруг стало жутко интересно, что за книга лежит у нее под подушкой.
– Да, я люблю книги, ? сказала Оля после небольшой паузы. – С ними легче, чем с людьми.
– Простите, Оля. Я не хотел подглядывать. Само собой получилось. Я не буду Вас ни о чем спрашивать.
Она пожала плечами и достала книгу из-под подушки. Это оказался сборник стихов Анны Ахматовой.
– Ничего такого. Вы вряд ли знаете, эта поэзия сейчас не слишком одобряется. В школьной программе ее нет.
– А почему не одобряется? – спросил я. Ахматовой я интересовался мало и не задумывался раньше, что когда-то ее в школьной программе не было. Вроде ничего против революции и Советской власти она не писала – ну, так, чтобы прямым текстом…
– Буржуазная литература. Так нам объясняли на курсах.
– А Вы все-таки читаете, ? улыбнулся я.
– Мне стало интересно, а тут и книга попала в руки. Литератор должен иметь представление о самых разных направлениях.
– И как Вы ее находите? – я вдруг заговорил высоким штилем, сам удивляясь своей речи.
– А по-моему, она была просто глубоко несчастная женщина. И ее стихи об этом. Несчастной, к сожалению, можно оказаться при любом режиме… ? она осеклась и закашлялась – долго, тяжело и безрезультатно. Я сходил на кухню и принес ей воды.
– Я знаю, Оля, что у вас в жизни что-то случилось. Вы перенесли потрясение, и, возможно, оттого и заболели. Так бывает. Неудивительно, что теперь вам близка и понятна чужая личная трагедия.
Она кивнула.
– Да, некоторые ее стихи мне действительно близки и понятны. Вы не читали Ахматову?
– Только слышал, ? почти и не соврал я.
– А хотите прочесть?
Я растерялся и кивнул. Не то чтобы прямо хотел, я вообще к стихам сложно отношусь. Но теперь мне вдруг стало интересно, что она нашла в этих стихах, чем они ее так зацепили.
– Я дочитаю и оставлю вам книгу. А вы потом занесете, можете отдать моей тете.
Я снова кивнул. Потом сообразил, что надо что-то сказать, и сказал «спасибо». Потом поинтересовался, есть ли еще улучшения, кроме интереса к чтению.
– Нет, больше ничего. Температуры нет. Но кашель невыносимый, особенно ночью.
– Мокрота так и не отходит?
Она покачала головой ? говорить уже стало тяжело.
Я осмотрел ее. Динамики не было. Молчавший сегмент легкого сохранял притупление перкуторного звука, кожа была бледной, дыхание частым и поверхностным.
– Других подвижек пока нет, ? вынужденно признал я. – Но все-таки сил стало больше, это хорошо. Значит, лечение действует. Будем продолжать.
Она опять кивнула. Я замешкался, убирая в сумку стетоскоп. Уходить мне не хотелось, но придумать повода задержаться я никак не мог. И вдруг Ольга спросила:
– А какие Вам нравятся стихи?
– Мне? – я растерялся. Не мог же я сказать ей, что не читал стихов со школы, с той самой поры, как мне перестали их задавать на дом. Может быть, не дорос до понимания поэзии. А может, мне вообще не дано ее понять. Так или иначе, поэтического сборника я не держал в руках лет шесть. Однако память услужливо напряглась, и я выудил из нее ответ.
– Ну, лирику…
Оля тихо засмеялась, потом снова начала кашлять.
– Лирики разной много. Чью предпочитаете?
Я растеряно улыбнулся и присел на стул. Развел руками.
– Оля, вы меня застали врасплох. Мне придется подготовиться к следующей встрече. Так сразу и не ответишь.
Она снова улыбнулась, а потом вдруг стала серьезной.
– Можно, я Вас попрошу? Или Вы очень спешите?
Я покачал головой.
– Не спешу.