Дар лунного грифона

Слушай мой голос, родная Чирина,
И исцели меня, птичка Фирина.

Я пересказал по памяти слова песни, которую пела мне мама, когда я умирал от болезни в палате. На мгновение закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Вспомнил ощущения, про себя напевая песню, которая была своеобразной молитвой хозяйке красной озёрной долины. Сулмельдир много рассказывал про неё, когда мы беседовали, удобно примостившись между корней старого дерева. Эльф говорил, что иногда тем, кто серьёзно болен, стоит пропеть молитву. Без искренней веры в собственное выздоровление не следует даже произносить этих слов. Но если отчаяние заполняет душу до краёв, и смерть пришла к порогу, костяным кулаком постучавшись в дверь, то Чирина поможет. Всегда помогала. Даже драконы обращались к ней за помощью, что для них весьма странно: они ведь грозные и непоколебимые в собственных суждениях, а тут какая-то птичка порой важнее собственного величия и алчности.

Мне стало легче. И это не просто слова. Я чувствовал, как боль стихает в груди, убирая ядовитые челюсти от моего тела. Кости перестали ныть, создавая дискомфорт. Даже получилось вдохнуть полной грудью, не опасаясь, что новый приступ выдавит из лёгких весь воздух.

– Немыслимо! – воскликнул дроу, приблизившись вплотную к постели.

Его изумлённый взгляд говорил, что происходящее невозможно в принципе. Похоже, он видел через бинты, что мои ожоги на груди действительно срастаются быстрее, чем ожидалось.

– Что такое? – непонимающе поинтересовалась Одри, переводя настороженный взгляд с меня на эльфа и обратно.

– Она его покровитель – вот что! Ты до сих пор не поняла?! – продолжил Ауннавин невнятное пояснение, смысл которого понимал он один. – Как же с тобой теперь сложно! – всплеснул он руками, разочарованно выдохнув.

Нервно прошагав от одной стены до другой, а потом обратно, дроу остановился, смерив каждого из нас пренебрежительным взглядом. Он вскинул брови, осознав, что ни я, ни моя мама, так и не поняли его слов.

– Чирина выбрала его! О, пречистые Боги! Что тут непонятного! – не прекращая жестикулировать, стоя на месте, попытался объяснить Ауннавин. Но в наших головах мыслительный процесс не начинался ни в какую.

– Это всё, конечно, замечательно. Хозяйка красных озёр стала моим защитником, и всё такое, – я наконец смог сесть в кровати, не испытывая мучительной боли. – Но я так и не услышал всей правды.

На самом деле, я мысленно ликовал. Чувствовал, что под подобием бинтов ожоги стали меньше и практически не болели. Это противоречило здравому смыслу, но факт оставался фактом: я выздоравливал с пугающей быстротой. Если я правильно понял, то Чирина стала моим покровителем. До конца не могу сказать, что сие значит, но то, что это не может быть плохо, уяснил сразу и надолго.

– Тебе нужно отдохнуть, Артур, – слова матери вывели меня из собственных мыслей. Что-то часто я в них погружаюсь, отключая и слух, и зрение. Ухожу в себя, так сказать.

– Ну, уж нет, – воспротивился очередному переносу откровенного разговора. – Сейчас и полностью. Ауннавин, сядь, а то ноги заболят. Это будет долго длиться, – сказал я дроу.

Тот беспрекословно подчинился, словно безвольный слуга. Он выдвинул табурет на высоких ножках и сел, облокотившись локтем на край стола, на котором стояли различные колбочки, баночки и прочие склянки с разноцветными жидкостями. Там же находилась и широкая деревянная ступка с приятно пахнущим содержимым.

– Я слушаю, – поторопил я, грозно глядя на опешившую Одри.

– Песня тебе помогала до поры до времени, – продолжила мама с того места, где остановилась. Каждое слово выдавливала из себя, словно собиралась хранить эту тайну вечно. – Но через пару лет влияние молитвы ослабло. Новый мир был для тебя интересен. Языки, культура, история. Ты пошёл в местную школу и к концу года уже мог заниматься наравне со старшеклассниками. Даже учил меня тому, что узнавал в классе, – Одри мечтательно улыбнулась, посмотрев на меня.

– Но прошлые события не отпускали тебя. Ты сам возвращался к ним мысленно. Сны наполнялись кошмарами, а магия росла, питаясь страхом, что ты в себе копил. Через пару недель я заметила, что перед сном ты придвигаешь стул к двери, подпирая им ручку, всегда держишь настольную лампу включённой. Даже переставил кровать в дальний угол, чтобы видеть и окно, и вход в комнату. А потом я нашла под подушкой кухонный нож и…

– И решила, что пора это прекратить, – закончил я за мать.

– Ты начал думать, что за нами продолжают гнаться слуги Селесты. Ты видел их в каждом прохожем. Даже в школу перестал ходить, потому что тебе показалось, будто учитель истории похож на одного из солдат, преследовавших нас тогда, в катакомбах.

Я не помнил ничего из этого. В моей голове возникали навязчивые образы из школьной жизни, но только те моменты, когда я уже ходил на учёбу. Всё, что происходило до этого, в том числе и зачисление в ряды первоклассников, стёрлось и не оставило следа от себя.

Как странно. Практически все помнят, как поступали в младшую школу и робко оглядывались по сторонам, видя незнакомые лица учителей и одноклассников, с любопытством рассматривали учебники, ощущая всю тяжесть книг в твёрдом переплёте, впервые садились в школьный автобус и провожали растерянным взглядом родителей, которые теперь не водят постоянно за ручку… Но не я. Как ни пытался найти хоть одно из этих воспоминаний в своём мозгу, не смог. Их просто не существует.

– Ты стёрла мне память? – озвучил безумнейшую мысль, родившуюся только что в разгорячённом сознании.

– Да, – отрезала Одри. Больше она не могла произнести ни слова. Просто сидела, опустив голову на грудь, и смотрела вниз, словно провинившаяся школьница.

Да, уж. Мир полон загадок. Но это не сравнится с тем, какие белые пятна есть в моей жизни! Моё детство, друзья… Мистер Грэмси… Всего этого нет, потому что мать решила, будто бы я схожу с ума. Она лишила меня всего!

– Думаю, и мне стоит вставить пару слов, – оживился Ауннавин, прервав напряжённое молчание. – Твоя память не стёрта, Артур. Она просто находится за ограждающей стеной. Твоя мать, хвала Богам, не достаточно умна для того, чтобы полностью изменить сознание. Она всего лишь временно скрыла воспоминания, наложив на них новые.

– Пойми, Артур, это был единственный выход, который мог спасти тебя от смерти, – жалостливо произнесла мама. При этом я отчётливо видел, что её взгляд говорил совершенно о другом.

– Был ещё один, Одарис, – нравоучительным тоном объяснил дроу. Он с укором посмотрел на седовласую женщину, сидящую рядом со мной, на краю постели, и продолжил ещё более презрительно: – научить его пользоваться магией. Ты могла обучить его: передать те знания, которые вы с Аидой получили от меня в своё время. Но ты этого не сделала. Ты выбрала другой путь, более опасный. А теперь сидишь и краснеешь, получая то, что заслужила.

Как бы я не смотрел на темнокожего эльфа гневным испепеляющим взглядом, как бы ни старался показать своё недовольство его поведением, всё равно осознавал, что он прав абсолютно во всём. Одри медленно убивала меня, думая, что спасает. Но оберегала она только лишь свой покой и свою жизнь, а меня изувечила морально, оставив без лучших воспоминаний, которые определённо повлияли бы на то, какой я сейчас.

Но почему она меня заставила забыть, а себя – нет? Что ей так дорого в этом мире, что она не избавилась от мучавших воспоминаний?

– Ты сама пила ту отраву, которой меня поила? – спросил я. Знал, что ответ «нет», но озвучил вопрос.

Молчание матери подтвердило догадку. Стереть мне память, а себе оставить. Если бы она была такой правильной, какой себя показывала все годы, что мы жили под одной крышей, то сперва испробовала бы зелье на себе, а потом уже на мне.

– Одарис, спрашиваю уже при твоём сыне, – снова вступил Ауннавин. На его лице читалось сомнение, – ты понимала, что делаешь? Ты, как всегда, не ответишь, это в твоём стиле. Врать ты научилась ещё со времён пленения. Но хочу тебе напомнить, дражайшая ученица, что ты могла его убить в прямом смысле этого слова! – резкий тон эльфа давил на слух. Но я не перебивал. – Ты хоть понимаешь, что забудь он основательно, как пользоваться магией, то чёрный огонь спалил бы его дотла!?