На улицах Стамбула

На улицах Стамбула
Мария Рашова

Парень попадает в Стамбул, где он должен помочь светлым в вековой битве, однако же всё идет не по плану. Стамбул испытывает дерзкого воина на прочность: кто из них победит?

Мария Рашова

На улицах Стамбула

1 глава

Невыносимо. Мне было просто невыносимо этой осенью. Капли, кружась, падали с неба, дождь танцевал свою заливистую мелодию – мне было плевать. Каждый человек внутри себя носит свою драму. У каждого есть над чем поплакать долгими осенними вечерами. О чем взгрустнуть. Уронить скупую мужскую слезу. Мы все носим «жало в плоти» (2Кор 12:7), с левого бока над нами всегда летает, как черная летучая мышь, бес, а справа грустно на это взирает Ангел-хранитель. За столько веков так ничего и не поменялось, мы все еще несвободны. Если каждого жителя планеты Земля одновременно освободить от бесов, которые поработили его, то звон цепей стоял бы еще полгода. Полгода, не меньше. И мы делаем вид, что у нас все отлично. Бегаем, суетимся. Ругаемся с шефом и коллегами, отстаивая свою «свободу». В то время как наша душа сидит связанная по рукам и ногам, в кандалах, с кляпом во рту, с приставленным бесами ножом к горлу. Мы безвольны, апатичны, ленивы. Сложно быть «живчиком» на батарейках, когда ваша душа лежит в цепях. Отсутствие силы воли – тоже показатель. Это означает, что кто-то выпил вашу волюшку то, да через трубочку, как коктейль. Нельзя думать, что это навсегда. Что вы никогда не освободитесь. Не отчаивайтесь. Уныние на руку врагу – так не унывайте. Держитесь, держитесь изо всех сил, даже если на вас падает бетонная стена – держитесь. Открепляйте цепи по одному звену. Не надо все вместе, можно не выдержать, да и внимания много привлечете. Из тюрьмы делают подкоп не один день, наберитесь терпения. Ваша жизнь – в ваших руках. Не надо отдавать бразды правления незнамо кому. Важно, чтобы душа принадлежала Богу. И тогда все сложится. Готовьте побег медленно, а сбегайте быстро. Раскрепляйте звенья, рвите цепи, бегите на свободу – только вы можете это сделать! Ваша судьба – в ваших руках. Вы – тот, кто за рулем, а не пассажир. Так думал я, выкапывая свеклу. Жизнь прекрасна и удивительна: с утра ты в деловом костюмчике с хипстерским стаканом кофе наперевес мчишься в стеклянный офисный парадайс, этакий «Волк с Уолл-стрит»(с), готовый порвать всех и вся, и тем же вечером ты, в дырявых подштаниках, советских резиновых сапогах и телогрейке, которая вживую видела Сталина, выкапываешь свеклу. Пот течет ручьями, заливая твои дорогие духи, ты воняешь как старый козел навозом; ревматизм, чтоб его, или какая неведомая хворь скрючивает твое молодое тело, но ты пашешь, пашешь как новенький трактор, потому что раз мама сказала «надо», значит надо. Мои вопли о том, что дача для отдыха, что здесь нужно лежать на шезлонге все лето, попивая коктейль через трубочку и изредка устраивать променад до озера, где так же чинно можно рассекать чистейшую воду, распугивая своим «дельфинчиком» местных уток, не принимались в расчет. Я мог надорвать себе горло, доказывая это, но мои предки упорно сажали здесь картошку, морковь и свеклу. Родители, пережившие девяностые – это сила. Они никому не верили. Ни одна партия или правительство со времен СССР не вызывали у них доверия. Они верили только в свои мозолистые руки и в землю, которая в те страшные годы выкормила всю нашу семью – маму, папу, дедушку, бабушку, меня и мою сестренку. Папин завод накрылся медным тазом, как сейчас модно, он «объявил банкротство», а тогда говорили просто: «приказал долго жить». Кто-то крупно нагрел руки на этом на всем, а мой папа еще месяца три по инерции туда ходил, хотя ему уже не платили ни гроша. Просто никак не мог поверить, что это случилось. Жизнь рухнула в одночасье. Мать получала какие-то гроши, с большой задержкой, на своей дурацкой работе. Моя принципиальная, честная мама, никогда ни одной копейки не укравшая, говорила, что просто физически не может смотреть на людей, которые несут хлеб по улице. Ей просто больно смотреть на это, зная, что ее дети сидят дома голодные и куска хлеба наша семья не видела полгода. И многие идут вечером с этими сумками, из которых торчат батоны. И запах стоит. Хлеба. Запах хлеба. И батоны эти…Их видно. Они выглядывают из всех сумок и пакетов этих счастливых людей. И она не может никак взять в толк, откуда эти люди берут деньги, чтобы купить эти замечательные батоны? Ведь в нашей семье денег не было уже месяцев семь. И она внезапно поняла, что еще чуть-чуть и она легко сможет наброситься на этих людей на улице и отобрать эти батоны и вцепиться в нежное горячее тесто и рвать его зубами, и есть, есть, прямо на месте, и пусть ее арестуют, арестуют, но она так больше не может… К счастью, до этого не дошло. Какая-то сердобольная соседка принесла нам кусок маргарина. Невкусный, страшный. До перестройки мы бы на него и не посмотрели. Но мама где-то обменяла свою любимую кашемировую кофту с бусинками на ржаную муку. И она смогла печь нам из этого богатства лепешки каждое утро. И мы как-то продержались месяц. А потом папа что-то где-то подкалымил. Маме выдали какие-то копейки на работе. И огород. Пошла картошка, свекла, морковь. И мы продержались до следующего лета. А потом еще посадили картошку. И опять продержались. И еще год. А потом как-то все наладилось. Мы не умерли. Хотя на это, наверное, рассчитывали те, кто придумал ваучеры. Мы не умерли, хотя, скорее всего, этого хотели те, кто затеял перестройку. Мы не умерли, хотя всё, чем страна была богата, чем наш народ был богат – фабрики, заводы, природные ископаемые – разворовали, или, как тогда говорили, «приватизировали» так быстро, что мы и глазом не успели моргнуть. Но мы не умерли. Мы не сдались. Мы не впали в панику. Мы понимали, что любая паника опасна лишним расходом энергии, а он чреват в таких обстоятельствах смертью. Мы как-то молча сцепили зубы и прошли через всё это. Мы всей семьей выжили в те годы. Поэтому сейчас я, успешный бизнесмен, молча выкапывал свеклу. Я мог бы нанять любых дачных мужиков, да даже за бутылку, чтобы они это сделали вместо меня. Мог бы сейчас сидеть чистеньким в ресторане, покуривая сигару и попивая виски, как делают все молодые бизнесмены, пока еще живы в нашей стране. Но я заткнулся, я сказал свой гордыне: «Иди прочь»,– и я пахал, как последний батрак, потому что я обязан был тем, что выжил в 90е – моим родителям, их мозолистым рукам, и этой картошке, этой моркови, этой свекле.

2 глава

Мать прокричала с крыльца, что мне пора «заворачивать», отец наварил кофе по его фирменному рецепту. Кофе было с перцем, прогревало «на ура». Я все время кашлял от его «ядрености и могучести», родоки смеялись. Бесплатный аттракцион с детства: напоить или накормить детей всякой фигнёй, а потом смотреть, как они кашляют, морщатся или чихают – родителям тоже же надо как-то развлекаться. Я тщательно вымыл руки под деревенским умывальником, сел на старое кресло, утонув в нем и понял, что я не встану. Просто не встану и все тут. Мышцы стремительно дервенели – завтра я без стона не поднимусь и на второй этаж. Взял чашку с кофе – рука дрожала. Родители переглянулись и подхихикнули. «Эк тебя ушатало», – крякнул папа. «Давно не копал», – поддакнула мама. Я хотел что-то им сказать, но какой-то незваный, непрошеный комок подкатил к моему горлу, и я вдруг подумал, какой я счастливый – они оба живы. Не всем так повезло на планете Земля. Сестры не хватало для полной идиллии – щас бы мы поцапались и пэрэдайз бы закончился, не успев начаться. Столько лет прошло, время яростных драк за пульт от телевизора было в прошлом, сейчас мы переругивались беззлобно и скорее по привычке. Мне нечему было завидовать – родоки обещали припахать ее завтра на плантации морковки, и она уже согласилась – еще п, можно подумать, у нее были другие варианты. Мне надо было ехать несколько десятков кэмэ по темноте, а уже клонило в сон. Разумеется, родители стали уговаривать остаться, но я, как никто другой, знал, что с утра в направлении столицы отсюда такие пробки, что нужно выезжать часа в четыре ночи, а это означало что я совсем не высплюсь перед важным совещанием – не не не, это не варик совсем. Я стер невидимую сонливость с лица, крепко обнял своих и вышел за ворота. Туман стелился по озеру. Машина была вся в мороси. Я протер тряпкой лобовое стекло, завел машину. Хотя было такое ощущение, что моя машина завела меня. Как игрушку, как девайс. Ощущалось, что я был приложением к ней. Я сел за руль так, как будто это было предначертано, как будто мой путь был железобетонно проложен во всех линиях реальности. Дорога вела меня, а не я вел машину. Никак не мог отделаться от этого странного чувства. Моя машина владела ситуацией полностью. Она знала мой Путь. И я не мог ей противостоять. «Надо же,– подумал я. Как они подзарядили мою тачку. Неужто вызов в Центр. Али еще какое дело». Сонливость при этой мысли сняло как рукой. Не смотря на все обывательские события в моей жизни, на то, что эту жизнь я, в общем-то, жил, одновременно я существовал в нескольких реальностях. Это было достаточно опасным делом, потому что в то время пока на Земле была ночь и все добропорядочные граждане спали, в моем сне был ясный день, и я активно сражался во всех остальных слоях сна. Просыпался я, как нетрудно догадаться, дико уставшим. Не то, чтобы я этого очень хотел. Я вполне был бы рад жизни обычного горшечника, живущего на краю скалы где-нибудь в Италии 19го века. Лепил бы горшки, продавал бы на рынке, много бы о себе не мнил, цену не завышал, любил бы Бога, себя и людей и был бы доволен. Но нет же, нет. И угораздило меня опять. Те же яйца, только в профиль. Планета Земля, родные вы мои грабли. Мой лоб усеян синяками и шишками от вас, мои дорогие, и я все еще, второгодник, сижу за последней партой класса под названием «Жизнь». И я не мог даже ропотных полслова сказать Богу в молитве по этому случаю. Я был здесь, на Земле, в самой заварушке чистилища. Жаловаться я не мог – я знал, что в аду в бесконечность раз хуже. И каждая жизнь на Земле конечна, а в аду придется мучиться вечность. Поэтому я старался не унывать и держал хвост пистолетом. Машина шла как нож по маслу, мягко и уверенно, так, как будто я совсем не влиял на её движение, как будто её, как игрушку, везли за собой на веревочке. Ну, видимо, предстоял бой. Да не один. Откуда такое внимание к моей тачке? Надеюсь, это наши. Прочитал несколько защитных молитв, настроился на наши каналы. Почему я, светлый, сомневался? Потому что темные в последнее время научились тютелька в тютельку имитировать светлых. Волки в идеально выделанных овечьих шкурах разговаривали как овцы, вели себя, как овцы, щипали траву, как овцы, пили кофе, как овцы, делали вид, что делают общее светлое дело, как овцы. Не прикопаешься. Это еще ладно, но вот эти вот противные внушения мыслей через мозг… Я неоднократно говорил своим, что всех наших мыслей они не знают, и поэтому всегда возможна некая фора: они узнают о наших планах тогда, когда планы уже воплощены в жизнь. Но вот если светлый ведется на эти бесовские внушения, тогда совсем беда – беда. Я не мог спокойно смотреть фильмы о дикой природе, где муравьи становятся порабощены спорами гриба Офиокордицепс, который настоятельно требует, внушает им, чтобы они пришли на определенную травинку, чтобы он мог размножиться там. Разумеется, грохнув перед этим бедного зомби-муравья. Или вот жуки Ломехуза, которые опьяняют муравьев так, что они им скармливают своих детей, только чтобы эти драгдилеры позволили муравьям опьяняться дальше. По-моему, все плохое, что вообще случалось в этой жизни с муравьями, было придумано только для того, чтобы человек полностью осознал бесовское дурное влияние на себя. Чтобы он задумался. Муравьи – это прям наглядный пример для всего этого. Из серии: «было – стало». Ты был бодрым муравьем и вдруг перестал работать, морально разложился на пиксели и кормишь своими детьми каких-то трутней ради нескольких пьяных минут веселья. Или у тебя были друзья и семья, но ты заразился спорами гриба, слышишь его голос в своей голове и идешь куда-то умирать, чтобы его споры могли родиться в другом месте, да еще и первое время питаться твоим трупом. В вашей голове должен быть один голос – ВАШ. Иного не дано. Все, что не ваше – привнесено извне. И, естественно, с целью погубить. У темных нет других целей, не обольщайтесь.

Я еще раз прочитал все необходимые молитвы и проверил свой мозг на наличие вторжений. Они научились подделывать мой внутренний голос, мои интонации, создавая иллюзию своих внушений, выдавая их за мои собственные мысли. Я знал об этом и, пару раз обжегшись на молоке, всегда дул на воду. «Береженого Бог бережет», – всегда говорила моя мама. Настроился. Тишина была мне ответом. Светлые не хотели говорить со мной. Вели мою машину на веревочке, как пластмассовый грузовичок в детском садике тянет малыш, и молчали. Хм, странно. Но кто я такой чтобы обсуждать планы высших? Я просто солдат, который тянет срок на этой планете, несет свою службу, и рад послужить Богу и выполнить Его задачи. Кто я такой, чтобы удивляться событиям в моей жизни, после стольких веков? Я прочитал еще раз молитву, на сей раз посильнее, почувствовал тепло в груди и в ладонях и решил расслабиться – будь что будет. «Двум смертям не бывать, а одной не миновать» (с).

3 глава

Уже достаточно стемнело, чтобы видны были звезды. Серебристый туман стелился по обеим краям дороги, и, если бы я был романтично настроен, это могло даже понравиться. Но мне не нравилось. Я знал, что в тумане всегда легко спрятать и спрятаться. Туман прикрывает ваши грехи и туман же скрывает зло. Я не хотел попасть в передрягу, совсем нет. Есть такие вечера, когда ты понимаешь, что ехать сегодня на машине – опасно. Что темные сделают все возможное, чтобы устроить максимальное количество западней для тебя и твоей тачки. Но если нет вариантов, тогда все, что ты можешь – помолиться, опустить забрало и отправиться в путь. Сегодня был один из тех вечеров, когда я понимал, что ехать опасно. Это было где-то около двухсот километров до Москвы, когда я увидел ее. Беззащитная девушка в белом платье, голосующая у обочины. Совершенно непонятно, как она тут оказалась. Я нажал на тормоз, и тут же мой внутренний голос заорал: «Не делай этого!». Но я хотел быть хорошим, я хотел спасти ее, я хотел поступить правильно. Я же светлый, я делаю добрые дела. Я подавил этот голос, заткнул внутреннего паникера. Проехал чуть-чуть дальше, выглянул из бокового окна – она приближалась к моей машине, бледная, красивая, печальная. Почему-то бешено заколотилось сердце и немедленно возникла боль в правом виске. «Уработался»,– вспомнил я про свеклу и мои огородные трудовые подвиги и начал торопливо отстегивать ремень безопасности, при этом краем глаза случайно зацепил зеркало заднего вида. Она не отражалась. Я еще раз выглянул в боковое окно – она была совсем рядом. Еще раз в зеркало заднего вида. Нет ее. «Гони!», – заорал мой внутренний голос и я дал по газам в тот момент, когда она уже схватилась за ручку двери. О, как я гнал под 180. О, как я орал. Как я орал. Профессиональный дебил. Девушку он пожалел. Идиот. Щас бы пошел на корм темным. Я гнал под 180 км в час и орал. Годы тренировок, годы различения темных от светлых и наоборот, годы практики – ничего не значат. Я прокололся как второклассник. Джентльменом он захотел быть, ага. Сколько таких историй, после которых водителей автомобилей, пожалевших призрачных путников, не находят никогда. Разлом в защитном поле земли(?), трещина в тектонической плите(?), прорыв инферно(?), место, откуда просачиваются темные(?) – я не знаю, что это такое. Если б знал – сказал бы. Но я не знаю. «Страшно, очень страшно, мы не знаем что это такое. Если бы мы знали, что это такое, но мы не знаем, что это такое»(с). Все, что нужно делать – давать по газам в случае, если вы видите то, что не отражается в зеркале. Если при приближении объекта ваше сердце, надрываясь, делает 300 ударов в минуту, если ваш висок болит так, как будто его прямо в эту секунду сверлят электродрелью – бегите. Берите ваши ноги в руки и тикайте. Не нужно пытаться разобраться, что вас разрушает. Не надо задавать лишних вопросов, вам совсем не нужно понимать механизм воздействия. Да и, в принципе, он везде один и тот же – разрушающая все и вся ненависть к роду человеческому. Бегите. Спасайтесь. Я гнал как безумный, пока не понял, что она отстала, и никто мою машину больше не атакует. Попытался взять себя в руки – но руки мои тряслись. Передо мной замаячила горящая неоновыми огнями заправка с магазинчиком и кафе – я здесь частенько перекусывал, пока гонял к родителям. Взвесив «за и против» и просканировав пространство на наличие темных, я решил все-таки выйти и поставил машину так, чтобы её было видно из окон кафе. Взял два двойных кофе сразу и бутерброд. Сел у окна, чтобы мониторить машину. Кафе было пустым – только в углу спал какой-то несчастный дальнобойщик. О, дальнобойщики могли бы много рассказать о людях в белом, стоящих по ночам у обочин дорог. Жаль, что без подробностей – подробности ушли в могилу вместе с теми, кто остановился, чтобы подобрать путников. И когда же я буду соблюдать базовые нормы безопасности? Все нормы безопасности написаны кровью светлых. Они стоят всех тех ошибок, которые были совершены. Это те нормы, которые у нас соблюдают даже первокурсники. Все, но только не я. О, конечно. «На Бога надейся, но сам не плошай»(с) – все знают об этом, но не все следуют этому золотому правилу. В этой жизни надо смотреть в оба, пока здесь, на этой планете, тусует враг рода человеческого. Смотри в оба, ни на секунду не теряй своей бдительности. Впрочем, внешние воздействия не идут ни в какое сравнение с внутренними. Внешних врагов очень легко победить, если враг не успел прогрызть стенки вашей души и поселиться внутри. От это от самое страшное. Потому что на его обнаружение может уйти вечность. Вы будете думать: «Это моя натура, это мой характер, ну вот, я был в гневу и успокоился же, ну вот, был грех блуда, но теперь же я чист, чист, ну вот, я снова выпил, но я не алкоголик, ну вот я осудил друга, но за дело же, он заслужил»,– это все фигня, все ваши отговорки и оправдания, грех внутри, он никогда не покидал вас, он припаркован внутри, всё что вы можете сделать – это покаяться. Вы покаетесь, Всевышний избавит вас от греха, но фишка в том, что этот грех будет лететь за вами всю вашу жизнь, на некотором отдалении, метра два-три, не больше, и тупо ждать, когда вы ошибетесь. Когда вы ошибетесь, когда вы будете ослаблены, расслаблены, склонны к жалости к себе, склонны к ропоту на судьбу и на Бога, и вот тогда… и вот тогда эта тварь сделает все возможное, чтобы вселиться в вас снова. Так что бди. Бди всегда и везде. «Следи за собой, будь осторожен»(с). А я и был. Я и был, правда. Я старался. Я был бдителен. Я был осторожен. Я бдел. Кроме некоторых моментов, например, таких, как сейчас. Как жопой чуял что будет какая –то жопа на дороге. У всех водителей есть это седьмое чувство – они все знают, что будет что-то неладное в пути. Некоторые, самые опытные, внимают этому чувству и остаются дома. «Лучше три дня подождать, потом за день долететь»(с). Но я был какой- то наивный. Я всегда думал, что темные не заинтересованы во мне. Что им незачем тратить на меня силы, ставить мне подножки, искушать меня, устраивать ловушки, делать все, чтобы погубить меня. И, тем не менее, я был лакомым кусочком для темных, раз день за днем, непрестанно, они пытались меня уничтожить. Не потому ли, что всю мою жизнь я решил посвятить Богу? Не потому ли, что я решил отдать все, что имею – все годы моей жизни – Ему, и только Ему одному? И это, именно это, бесило и раздражало темных. Не справившись с тем, чтобы отнять мою жизнь (ха-ха, это не в полномочиях этих недалеких тварей), они пытались лишить меня как минимум спокойствия, как максимум разума. Ну, от любых сумасшествий отлично помогает непрестанная Иисусова молитва, и я, глядя в мой черный кофе, именно ее сейчас и читал про себя, стараясь не сильно шевелить губами, чтобы в кафе не привлекать ненужное внимание окружающих. Следите за собой, следите за собой в кафе, следите за собой в любом месте – врагам не обязательно знать, что вы творите про себя Иисусову молитву, это совершенно не нужная информация для них, скрывайте, не давайте им фору. Я отдал свою жизнь Богу, я сделал это, и я ничуть не жалел. Я не был монахом – в последние времена, которые уже наступили, спастись в монастыре так же трудно, как и в миру, если не сложнее. Не нужно обольщаться – тиканье оставшихся часов последнего времени уже слышно вовсю. Сколько оно продлится: сотни тысяч лет, или несколько часов – этого не знает никто. Если кто-то в интернете, либо где – то еще, надрывая глотку, орет, что знает – он лжец и служит тьме. Потому что тьме выгодно, чтобы мы боялись конца света, дрожали от страха, тратили энергию, сходили с ума, не делали того, что должны делать. Но люди, истинно верующие в Иисуса Христа, никогда не будут напуганы перед Апокалипсисом. Они будут сосредоточены на молитве. Потому что у верующего человека в последние времена каждая секунда на счету и у него нет времени, чтобы тратить его на шарлатанов и лжецов, орущих, что они знают точно последний час, минуту и секунду, когда наступит конец света. Мне было все равно до часа и даты, я итак знал, что времени у меня немного. Я хотел полностью очистить свою душу перед смертью, когда бы она ни наступила. Я был собран, я был сосредоточен. Жалкие попытки темных, конечно, выдергивали меня из мерного ритма этой подготовки, но из седла не выбивали. Я знал, что они будут, я знал, что на этой женщине в белом приключения сегодняшнего дня не закончатся. Внезапно заныла спина – свекла давала о себе знать. Или свекла, или эта дура все-таки зацепила меня своей тьмой – в пояснице скапливается вся негативная энергия, набранная человеком за всю его жизнь. Я машинально потер рукой спину и почти автоматически взглянул на мою тачку. Она светилась. Клянусь вам, она светилась каким-то странным зеленоватым светом. Я с таким стуком поставил чашку кофе на стол, что сзади проснулся несчастный дальнобойщик. «Тысяча барабулек тебе в глотку, какого?!», – взревел я и выскочил за дверь. В воздухе внутри кафе осталось висеть легкое недоумение. Я подскочил к тачке, она все еще светилась, даже при моем приближении. «Дело ясное, что дело темное»(с). Достал крещенской воды из бардачка, тщательно побрызгал тачку снаружи и изнутри, перекрестил со всех сторон: зеленое свечение прекратилось. Довольный, сел в тачку и дал по газам и только сейчас заметил полностью офигевшие лица кассира, официантов и дальнобойщика, прилипших к окнам кафе.

4 глава

Мне было все равно. Я мчал в Москву, как будто за мной реально гнались. Я очень хотел в душ. Я хотел в душ и горячего домашнего чая перед сном. Потом помолиться, чтобы еще и с ауры смыть этот странный вечер. И с разбегу в мягкую теплую кровать. У меня было все выверено буквально до минуты, если бы не эта тетка в белом. Сбила все мои грандиозные планы. И сейчас я вынужден был гнать не по-детски, чтобы хотя бы немного поспать. Мне крупно повезло – нигде не было полицейских засад, иначе я бы нарвался. Мне было все равно, как это называлось, мне было по барабану, кто насылал на меня и мою тачку это все, я хотел понять одно – почему? Я не был занят сейчас в крупных проектах, я не отсвечивал, всё, что я делал – работал и копал по выходным морковку у родителей на даче – почему, блин, я? Почему я оказываюсь опять в заварушке века, чем я, блин, насолил темным так, что они преследуют меня в реале? Какого хрена? Мне хотелось орать, орать, взявшись за руль, потому что в моей размеренной жизни только вот еще не хватало проблем такого масштаба. Мне оно было не надо, я прекрасно знал, чем это пахнет. Да и родителей не хотелось подставлять. Темные знают все наши уязвимые места – сердце сжимается при одной мысли об этом, и в эти моменты все, что остается – только молиться. Так все-таки – за что? Зачем? Почему? Почему, блин, я? Я чувствовал себя котенком, попавшим в тигровую схватку – пока разбираешься, что к чему, можно здорово схлопотать по мордасам. Была у меня одна догадка, в которую я напрочь отказывался верить. Просто не хотел. Вот просто никак. А «ларчик», как всегда, «открывался просто»(с). Возможно, светлые придумали для меня новое масштабное задание, которое, кхем- кхем, не поторопились сообщить. А вот темные как раз о нем уже в курсе, и именно поэтому они преследуют меня. Мило, очень мило. Я без проблем, как ни странно, доехал до дома и уже мылся в душе, когда меня снова осенило, да так резко, что я дернулся и пена от шампуня попала в глаза: «Светлые мне все сказали вовремя. Это я, тупой, не понял». Или понял, но не так. Или сделал вид, что не понял, потому что, если бы я понял, это означало бы одно – начало битвы. А я не хотел. Я, лень, знал, что это означает начало новой заварушки, и биться не спешил. Моя ветхая тленная земная натура сделала вид, что ничего не видит и не слышит, и никаких сообщений от света не получала. «Эдак я совсем не спасусь», – подумал я, спешно вытираясь полотенцем. Напялил белый махровый халат, как в отелях (не думайте, что спер – честно купил), заварил себе чаю, уставился с чашкой в руке в ночное окно. Москва в последнее время похорошела даже ночью. Иллюминации прибавилось, город красивый, что ни говори. Я отхлебывал горячий чай, смотрел на ночные огоньки и думал, что я, кажется, проморгал сообщение из Центра. Помолился, почувствовав «сопротивление материала» (ох, как же я ненавидел этот предмет в универе!) – воздух вокруг меня был раскален и насыщен действиями темных. На меня не то, что колдовали, нееет, берите выше. Я был под прямыми действиями бесов, а это случалось только тогда, когда я был на поле сражения. Я был на поле сражения, ребята, сам того не зная, в меня уже стреляли, и я должен был обороняться. Все софиты были направлены на меня, и я метался в кругу света, внезапно пойманный прожектором, как на сцене перед огромным залом, один, и ничего не понимал. Было одно желание – спрятаться, закрыть руками лицо и сделать вид, что я ничего не получал, никаких сообщений. Вот только есть одна фишка – если ты светлый, ты уже на поле боя, не важно, прислали тебе задание из Центра или нет. По определению тьма объявляет тебе войну в тот самый момент, когда твое сердце приняло Бога во всей его полноте. Ты уже – Воин Света и кому, как не тебе, понимать, что война идет 24/7, 365 дней в году, во все дни, часы и минуты твоей жизни до того самого момента, пока последний гвоздь не будет вбит в крышку твоего гроба. Вот тут, пожалуй, можно немного успокоиться, потому что дальше от тебя ничего не зависит. Страшный суд и мытарства душа каждого человека проходит, уже не в силах ничего изменить. Понять бы еще, блин, везу ли я что-то, или я должен что-то сделать, или кого-то защитить? Откуда такое внимание к моей малозначимой персоне? Я помолился и, накрывшись одеялом, пытался прощупать себя на предмет сообщения от светлых. Есть! Я мгновенно провалился в сон – темные явно не желали, чтобы я это прочел. Наши в таких случаях усыпляют стремительно, все никак не привыкну. Во сне я бегал по прекрасным зеленым лугам с красивыми синими цветами, гонялся за бабочкой с сачком в руках. Одно из крыльев бабочки выглядело как письмо. Я провел за этим нехитрым занятием всю ночь, и лишь к утру поймал ее. Я раскрыл письмо, прочел его и в этот же момент был нещадно выдернут из моего прекрасного сна истошно орущим будильником. Нет справедливости в этой жизни. Однако же я помнил содержание письма. Оно стояло у меня перед глазами, горело огненными буквами, все то время, когда я безуспешно пытался выключить будильник и торчал в ванной, разглядывая мои синяки от недосыпа под глазами и немилосердно драя зубы. Еще раз посмотрев в зеркало, проведя по опухшей щеке, я сел на край ванной. Я не верил сам себе. Задание было не хитрое, дело было не в этом. Я просто не мог поверить, что его доверили мне. Мне, самому маленькому по всем ступеням агенту, ничем, в принципе, не отличающегося от человека. Там было сказано, что я должен поехать в определенные места, ничего не делая, просто поприсутствовать на некоторых событиях. Я был просто «довесок», стабильное стационарное увеличение силы светлой армии. Я был не боевой воин, я был что-то вроде бомбы, которую привозили на поле для устрашения врага. Забегая вперед, от меня требовался только сосуд, начинка была от светлых. Я не был крут, я просто держал свое тело готовым для Бога. Если ему было угодно, он мог с ним сделать все, что хотел. Я служил, как мог. Главное- это было охранять свои границы от темных. Увеличение стандартной боевой силы – просто чтобы все темные знали, что я там как бы есть и как бы могу шандарахнуть, если чо. Пррррекрасно. Этой должности я добивался годами – «Бомба запаса», она должна удовлетворить притязания самых тщеславных карьеристов. Но роптать было нельзя. И отказываться было нельзя. Я еще раз проверил данные на достоверность. Все было точно. Из Центра. Это я его не заметил. Сообщение провисело в моей ауре что то около двух дней, и я так бы и продолжал инстинктивно играть в прятки, если бы не эта девушка- привидение в белом и заварушка по дороге с дачи.

5 глава

Что ж, надо признать, они сработали нам на руку. Как, в прочем всегда – ни одно действие темных не делается без попущения Бога. Они могут сколько угодно делать вид, что они опережают нас, но на самом деле, Бог знает их действия наперед и только лишь попускает или нет происходить этому на земле. Темные чувствуют свое поражение, и именно поэтому предпринимают лихорадочные попытки свалить с этой планеты, о чем судорожно снимают фильмы последние несколько десятков лет. «План А» – не сработал, теперь все ищут «План Б». Но с этой планеты у них путь только один- в тартар, в вечный огонь. После Второго Пришествия. И они это знают. И именно поэтому столь отчаянно злы и так пытаются как можно больше уволочь за собой глупеньких душ. Людям сейчас даже не обещают несметные богатства за продажу души – несметные богатства тоже закончились, упс. Я видел гардеробщиц в театрах, продавших души. Что им пообещали? Мизерную зарплату, зато возможность облить каждого презрением за порванную петельку? А продавщицы в магазинах? Что им пообещали темные, если они не могут заработать даже на приличный маникюр? Таксисты, хамящие ради удовольствия? Банковские работники, профессионально и умело холодно игнорирующие все ваши вопросы? Тиктокеры, вытатуированные с ног до головы – единицы зарабатывают миллионы, остальные просто впустую подписали все эти контракты и продали души, тешась лучами славы «на час». Реперы, поющие про бабки и голых баб, с шестерками на лице-если бы вы знали, как недолго длится триумф от продажи души, всех вас ждут в аду, чтобы мучить вечно, когда вы обнаружите это, будет слишком поздно. «Эксорт- дивы», продающие души за брендовые сумки, «поющие трусы» , всех этих глупеньких девочек ждет такая же пустая внезапная смерть, потому что душа давно мертва, а тело все еще продолжает совращать идиотов, которые ведутся на блудные помыслы, за вами так же охотится тьма. «Бьюти-гуру», всех родов «инфлюенсеры», «инста-дивы*» (*Экстремистская организация, запрещенная в РФ), эти бесконечно медитирующие «йоги», если бы вы знали, как вы близки к краю пропасти, если бы вы это только знали, вы тут же бросили свое пагубное ремесло. Такое ощущение, что темные даже не предлагают особых благ за продажу души. Тупо вывесили контракт в интернет в общее пользование и считают идиотов, которые продают свои души «за так». Если нет даже искушений, то насколько нужно не соображать своим котелком вообще, чтобы продать свою душу? Отдать ее на вечное страдание, на вечное горение в адском огне просто потому, что было интересно, сработает или нет. И что, когда в аду кожа сдирается раз за разом, бесконечное количество раз, утешает ли экспериментаторов, что «сработало»? Учитывая, что чувствительность тела в аду сохраняется, где, в каком месте должны быть мозги у человека, чтобы он подписал эту хрень, это говно на палочке, этот договор? Что толкает людей делать это? Они же даже не искушаемы…Я каждый раз охреневал от масштабов оболванивания этих людей. Как жаль, что весь ужас содеянного до них дойдет только в аду, они осознают горькую правду о той непоправимой ошибке, которую они совершили. Мне было тяжело сознавать это, но здесь, на этой планете, мы можем спасти только одну душу – свою. Итак, я был не самым лучшим стрелком в «Королевстве», но все-таки, все-таки, я был не безнадежен – мне дали задачу. Моя душа была сосудом для светлых сил, я просто должен был подъехать в места предполагаемых событий и потусить там, чтобы сила небесная была во мне и могла шандарахнуть туда, куда надо. И тогда, когда надо. В общем-то, ничего сложного. Бог руководит тобой, ты выполняешь все его распоряжения, и вуаля – наше войско побеждает. Каждый человек влияет на исход битвы, даже если он думает, что у него мало сил или что он плохой воин. В руках Бога плохих воинов не бывает. Я натянул на себя рубашку, брючный костюм, не забыл пшикнуться своим любимым парфюмом с запахом морского бриза. Светлый – не значит не модный. «Быть можно дельным человеком, и думать о красе ногтей»(с). Но все хорошо в меру. Причесался, улыбнулся в зеркало. Улыбка вышла слегка дрожащей, и тогда я подмигнул сам себе и сказал, что все получится. Мы не всегда имеем рядом тех, кто может нам сказать это, и тогда мы сами должны позаботиться о себе. Потому что, кто, если не мы? Если рядом с вами нет того человека, который мог бы вас поддержать, знайте, что вы – этот самый человек. Даже если рядом нет друзей, любимых или родных или просто знакомых, способных сказать доброе слово, говорите слова поддержки сами себе. Знайте, что вы не одиноки – силы небесные следят за вами и поддерживают вас в каждый момент вашей жизни. Истинный воин не должен останавливаться даже тогда, когда он не слышит слов поддержки. Наоборот, для него это сигнал ускориться и быстрее идти к своей цели. Потому что именно в такие моменты тьма ждет, что вы сдадитесь. Будьте всегда в форме, идите вперед, не обращая внимания на обстоятельства, особенно, когда тьма очень хочет, чтобы вы сделали это. Я промониторил пространство перед дверью, потом тачку, было чисто. Купил кофе в хипстерском стаканчике, зашел в офис. Ох уж это нагромождение стекла и бетона, пропитанное нервами, криками, гневом, ненавистью, подсиживанием и истериками сотрудников всех рангов и мастей! Здесь я всегда чувствовал, что моя сила уменьшается процентов на тридцать сразу, уже на вертушках на входе, куда я прикладывал пропуск. Как будто вместе с электронным считыванием пропуска из меня выходила кровь. Необходимая утренняя сдача крови всех работников, без этого наше стеклянное чудовище не могло существовать. Капитализм питался кровью сотрудников, его задача была сожрать человека целиком, выдавая ему немного денег, чтобы создать иллюзию равноценного обмена, чтобы он сдыхал помедленнее, чтобы ни в коем случае не хватило сил на семью, хобби, религию, политику или что-нибудь еще, потому что лучший человек для капитализма – это полудохлый человек, отдавший все силы производству или офису, которому после работы ничего не хочется, кроме как уткнуться в диван. Я знал эту фишку, если бы не вера в Бога, я давно бы сдох. Потому что я видел, какие люди ехали со мной каждый вечер в лифте после работы – это были просто тени, а не люди. Это я не говорю про тех, кто засиживался допоздна – там были просто ходячие трупы. Вековые черные подглазники, серый цвет лица, дергающийся глаз, трясущиеся руки. Ничего не менялось десятилетиями, единственный прорыв был в Советском Союзе – там людей считали за людей, и весь мир ненавидел нас за то, что нам удалось это сделать. К сожалению, тьма быстро сориентировалась и развалила все, что строилось десятилетиями, и теперь вы вынуждены были хлебать большой ложкой горький капитализм, давясь им, глядя на безрадостную Америку и Европу, которые были им уже сыты по горло. Эх, «что имеем, не храним, потерявши – плачем»(с). Капитализм высасывал каждого человека до донышка, до смерти, если же силы еще оставались, каждый всегда мог рассчитывать на тяжелый физический труд, изматывающий ненормированный рабочий день и пару копеек зарплаты, как подаяния, чтобы не сдохнуть с голода.

6 глава

Я разрулил несколько срочных дел и неожиданно для всех написал заявление на отпуск с сегодняшнего дня и спешно ретировался. Сквозь стекло моего кабинета я видел недовольные лица моих коллег, планирующих разорвать меня на совещании – но я сделал финт ушами, взял отпуск и смотался. Не сегодня, мой серпентарий, не сегодня. В любой другой день я сделаю вид, что рад вашим тупым планам подсидеть меня, но не сегодня, не сегодня. Я выскочил в мою потайную кофейню рядом с офисом, она находилась крайне не выгодно, за поворотом от основной аллеи, где бродили толпы страждущих голодных сотрудников, они просто тупо не могли сообразить, что за углом может быть неплохое место, их мозг мыслил исключительно линейно. Я мог там спокойно зависать, не боясь быть застигнутым шефом или коллегами. Заказал кофе, уткнулся в него. Почувствовал, что мой ангел крайне настойчиво хочет пообщаться, открыл ему карты на телефоне. Маршрут показал, что я должен заехать домой, оставить тачку на парковке за несколько кварталов от дома («Почему там? далеко же»,– проворчал я, но ангел тут же пихнул меня в бок и этим заткнул меня), потом взять такси, мчать в аэропорт. По приезду в город тоже взять такси, мчать в неприметную гостиницу на краю города, остановиться там и ждать дальнейших распоряжений. Я хотел спросить, почему так странно все, но мне не дали говорить, заткнули мой рот и я услышал только одну фразу: «Так надо». Меня легонько пихнули в спину, я клюнул носом в чашку, что-то типа в режиме: «Допивай», что я покорно и сделал. Зашел на подземную парковку, сел в тачку. Ну что ж. Началось.

Я доехал до дома, прощупал все на вторжения – было чисто. Судорожно собрал сумку, сфоткал все утюги, электроплиты и чайники – я мог оставить что угодно включенным, себе я в такие моменты не доверял, поэтому перед аэропортами всегда все розетки фоткал. Потом можно было в самолете пересмотреть все фото и подумать: «Какой я молодец, все выключил, ничего не забыл». Надо сказать, это успокаивало нервишки – рекомендую этот лайфхак. Выскочил с сумкой, закрыл ключами дверь, а потом молитвой все входы и выходы в астрале, пусть взломщики помучаются. Помчался по маршруту приложения с картами в телефоне до парковки, кинул там тачку. Хвоста не было. Вообще, после этой бабы в белом и странного зеленого свечения тачки, темные попритихли, и больше ничего не происходило. Но это не должно было уменьшить мою бдительность, скорее, наоборот. Я взял такси и почти всю дорогу до аэропорта твердил Иисусову молитву. Аэропорт принял меня, как родного. Мда, наоставлял я тут следов, даже приятно. Трассирные следы моих посещений путались в многомиллионных линиях других пассажиров, но моя аура уверенно находила «свои», шла как собака по следу, и я чувствовал приток сил. Я любил это состояние «между» – когда ты застреваешь между прошлым и будущим. Потому что ни один человек в мире не возвращается из поездки таким же, каким уезжал. Аэропорты всегда были и есть грандиозными порталами, пограничной полосой между прошлым и будущим. Распечатал свой электронный билет, посмотрел на местный аттракцион – заматывание багажа прозрачной пленкой. Один человек заматывает, остальные смотрят за движением пленки, как котята за мячиком – внимательно, не отрываясь, разве что слюнка не капает изо рта. Это происходит от усталости и недосыпа – человека хлебом не корми, поставь в очередь и заставь на что-нибудь маятниковое глазеть – и вуаля, он тут же зазомбируется, ведь люди радуются любой возможности не думать. Даже такая мелочь, как обмотка чемоданов может служить добру или злу. Я проштамповался, постоял в вечно нервной очереди к рамке досмотра, где кричат, грубят и ящики бросают так, как будто началась Третья мировая война, где человек человеку – волк, «Вас здесь не стояло!», и все в таком роде. Прошел через рамку, ни один из моих амулетов не запищал, чему я был несказанно рад, я так устал оправдываться во всех аэропортах мира, доказывать, что я «не осёл». Вышел в огромный индустриальный зал, взял себе кофе на каком-то островке кафе. Сел за стойку с видом на самолеты. Эх, красивые все-таки белые железные птицы, как ни крути. Каждая компания думает, как бы их так раскрасить, чтобы выделиться – а они все красивые. И только Бог знает, какой из них суждено долететь, а какой – разбиться. Так чего же нервничать, страдать и бояться, если мы все – в руцех Божиих?

7 глава

Я еще подумал- подумал, и сожрал бургер. Гулять, так гулять. В самолете еще, неизвестно, покормят ли. Самолеты сейчас стали как маршрутки или поезда – все достают свою еду (ох уж эти запахи вареных яиц и жареной курочки!), из самолетного меню брать – для обычных людей слишком дорого. А эти дополнительные опции вроде платы за кресло – я уверен, что когда-нибудь они придумают лететь стоя, вот помяните мои слова. Ненасытное жерло капитализма сжирает всё подряд, и ему все мало и мало. В его глазах человек никогда не стоил больше чем вот эти вот цветные денежные бумажки. И вот я вынужден жрать бургер в аэропорту, потому что в самолете он будет дороже, плохого качества и вряд ли мне вообще достанется.

Я сел в самолет последним, не любил стоять в очередях. Очереди отупляют человека. Люди так истерично выстраиваются в самолет на посадку, и стоят, стоят в этой очереди с тяжелыми сумками в руках, как будто эта очередь – необходимая плата за полет. Сдача крови. Я не хотел никому ничего сдавать, поэтому я сидел в кресле до последнего. Я летел и ни о чем не думал. Мимо проплывали облака. Куда я лечу? Зачем? Что я буду там делать? Все эти вопросы мой мозг судорожно выдавал бы мне в такой ситуации еще год назад, но не теперь. Ооо, нет, не теперь. Теперь я был «сам с усами», я знал, что все в моей жизни предопределено, за мной и моим Путем следят добрые милосердные и милостивые глаза Бога, я был не в праве сомневаться. Если надо лететь – значит надо лететь. Если надо послужить пустым сосудом для светлых – значит, сделаю все, что смогу. Моя гордыня была давно запихнута в неприличное место, я больше не тянул одеяло на себя. Все, кто тянули одеяло на себя, надеялись, что максимум, что будет – они упадут с дивана, а по факту все они упали в ад. Я так не хотел. Нетушки, я так, постою в конце очереди, ничего со мной не сделается, гордыня моя не сломается об колено, потерпит. «Бог терпел и нам велел – потерпи»(с). Иногда тренировка долготерпения – это лучшее, что с нами могло произойти на этой планете. Стюардесса всем принесла воду. Вода – единственное, что было на этом рейсе бесплатным. Спасибо и на этом, как говорится. Благодарствую, что не стою, как в маршрутке, держась за поручень. Я почувствовал легкую вибрацию под полом, мгновенная боль в правом виске не заставила сомневаться – темные выследили меня и заявили о своем существовании. Они летели за моим самолетом, как летучие мыши в клипе Бритни Спирс «Ooops, I did it again»(с). Я не был удивлен, странно только то, что мне дали спокойно сесть на самолет. Скорее всего, их отвлекли наши. Мда, было неприятно. Использовали прямое давление, не заморачивались. Я тут же открыл молитвы на смартфоне, стал читать. Немного отлегло. Значит, рогатым очень не понравилось, что я лечу на место битвы. Я, не представляющий из себя ровным счетом ничего, всё-таки, являлся угрозой для них. Пустая громыхающая ваза, глиняный горшок, пустота, ничто – я представлял собой звенящее ничто. Воистину, если Богу нужно, то и палка выстрелит. Я был той самой палкой, абсолютным «ничем», которое в умелых руках было дополнительным оружием сверх установленного баланса сил. Сверх заявленного. Они посчитали всех боевых ангелов, а я не был ни ангелом, ни боевым. Я ехал как обычный турист. Ничто. Пустота. Пустотелая ваза. Глиняный горшок. Ничто. Единственное, что меня отличало от всех остальных людей – я тщательно охранял свои границы от сил зла. Я берег себя, чтобы никакая лярва, никакая темная сущность или бес не проникли в меня. Я боюсь, что это было единственное, чем я мог быть угоден Богу. Поэтому я молился и терпел это нападение, молился и терпел, и через какое-то время пришло облегчение. Ну что ж, «сверим часы»: они меня заметили. Они меня сопроводили. Они знают, куда я лечу. И, скорее всего, подозревают, зачем. Я обвел глазами салон, изо все сил напрягся, мониторя наличие темных. Вообще, такие вещи делаются при посадке, но я был слишком беспечен и занят перевариванием бургера. Мы платим за нашу беспечность каждый раз в обязательном порядке. Я должен помнить всегда, что беспечность – это тоже грех. В опасных ситуациях мы должны быть «мудры как змии»(Мф.10:16), а значит, уметь просчитывать каждый дальнейший шаг. Так почему же мы так часто надеемся на «авось». Мы долго запрягаем, а потом хаотически быстро едем неизвестно куда. Нам всем необходимо увеличить свою бдительность в последние времена. Кали-юга давно бушует на дворе, не будьте лопоухими младенцами, бдите! Я говорил себе это каждый раз и каждый раз косячил. Мне не хватало терпения видеть свои косяки, я раздражался, я сокрушался, я расстраивался, я ныл, я скорбел о них, я падал духом. Сколько же терпения было у неба для меня! Воистину, долготерпелив и милостив Господь. Я сцепил руки на груди, читая молитву, и не заметил, как самолет начал приземляться. Меня тряхануло так, что руки мои расцепились, и я ухватился за спинку кресла впереди сидящего. И мгновенно встретился с его лукавым взглядом. Темный сидел весь перелет впереди меня и давил меня прессом! И я ничего, ничегошеньки не заметил! Я аж закашлялся от возмущения. Вот жеж, блин, а?! Нулевой уровень подготовки, нулевой, первокурсники лучше меня варят башкой. Мониторил он салон самолета, ага. Тёмного под своим носом не заметил! Я быстро забрал свою сумку и вышел из самолета, чувствуя на своей спине буравящий взгляд парнокопытного. Но, что было делать, я несколько раз прожег свою ауру огнем и поставил зеркальную защиту, биться я точно не собирался. Если он хотел отожрать кусок моей ауры – как говорится, флаг в руки, все равно вечером во время вечерних молитв зеркально ему бы все прилетело обратно. И, мне кажется, он понимал это и больше не использовал пресс. Пустой глиняный горшок тоже мог быть хорошим оружием, если им стукнуть по темечку.

8 глава

Я прилетел в новый аэропорт Стамбула ночью. Да, местом назначения был Константинополь, и мы опять встретились, спустя столько жизней. Я был измотан, очень хотелось есть, да что там, жрать, жрать хотелось мне, простите за мой французский. Взял эти их бублики в киоске, который был единственным, что работал в ночи, взял кофе и уселся на скамейку пировать. Бублики назывались «симиты» и каждый раз я путал ударение, а сами турки произносили это слово так, что без бутылки было не разобраться. Ветер разносил какие то бумажки, не смотря на красивую планировку нового аэропорта, чувствовалась какая-то бесприютность. Какая-то стеклянная холодность, что ли. Аэропорт был еще «не обжит». Или это я чувствовал себя бесприютно, попав на место будущего боя. Я взял такси, рухнул на заднее сиденье и захотел забыть весь перелет, как страшный сон. Пресс от темных всегда неприятен – восстанавливай потом ауру, силы, желание жить…Я закинул голову на кресло и изо всех сил постарался не заснуть. Ещё не хватало без молитвы отрубиться, и тогда эти суки отожрут точно больше, чем следовало. Таксист пригнал меня к маленькому отелю, я быстро получил ключ на ресепшене, вломился в номер и побежал в душ, такой же микроскопический, как и все мои апартаменты. Я выглянул в окно – за окном был фейковый балкон шириной 10 сантиметров, по ходу дела, на него ставили цветы. Больше он был не пригоден ни для чего. Фейковое время, фейковые балконы. После душа я, уже засыпая на ходу, прочитал все необходимые молитвы и отрубился с феном в руке. Самая большая засада в том, что некоторые сначала сушат волосы, а потом читают молитвы. Это большая ошибка – во время сушки волос феном от горячего воздуха есть все шансы расслабиться и вырубиться. И тогда неизбежно, что темные влияния войдут плотно внутрь вас и их будет уже значительно сложнее выковырять. Пока бесовские воздействия «на поверхности» вашего тела, снять их не составляет никакого труда. Если же вы заснули после скандалов, стресса, испуга или влияния темных без молитвы – ждите беды, потому что все это проникает в душу. Поэтому я сначала молюсь, а потом сушу волосы, нередко вырубаясь в процессе и вздрагивая от стука выпавшего фена из рук об пол. В этом нет ничего страшного: никакие кошмары не приснятся вам, если вы качественно помолились перед сном. Я проснулся с еще влажными волосами, с феном в обнимку Сон был прекрасен. Хм, значит, номер был более-менее чист. Я опять опрофанился – не проверил его перед тем, как спать. Но большие следы от темных я бы заметил. И ловушки тоже. Сам себя не похвалишь – никто не похвалит. Значит, номер был чист, я более-менее функционален. Надо себя хвалить даже тогда, когда хвалить не за что. Помолился, досушил волосы. Оставалось понять, зачем я в этом городе. Зачем я тебе, Константинополь? Какую тайну ты прячешь от меня? Что скрывается на твоих кривых каменных улочках? Что я должен найти тут, как послужить Богу? Открой секрет, допусти меня в свое сердце, Константинополь. Вот я и прилетел сюда, допусти меня в свои чертоги. Мы с тобой на равных, напротив друг друга, ты и я. Кто выиграет бой? Кто уйдет, пораженным? Чей жребий выпадет сегодня? Кому атаковать, кому – бежать? М? Расскажи мне, Константинополь. Я вышел из отеля с абсолютным желанием жить. Солнце жарило не по-детски, я напялил свои черные очки поглубже на нос. Я был в шортах и футболке: осень в Стамбуле задалась, светило ясное солнце, и я хотел солнца, тепла, безветрия, лета и мира. Мира хотелось мне этим Стамбульским утром. Я пошёл по узкой улочке в поисках завтрака, со всех сторон кричали на незнакомом языке, торговцы пытались впарить мне всё, что попадалось на моем пути, и если бы я хотя бы на секунду остановился и вслушался в их крики, я тут же бы оказался обвешен огромными полосатыми тюками, набитыми всякой всячиной, в аэропорт мне пришлось ехать на грузовике и на обратном пути меня бы точно не взяли на рейс, даже с доплатой.

9 глава

Я шел, отворачивая свое лицо от торговцев, подставляя лоб лучам солнца и мечтая о кофе. Зашел в какую то кондитерскую – кафе, которая неприлично пахла вкусным свежим хлебом на всю улицу. Заказал кофе и булок. Мне принесли кофе в чашке, величиной с наперсток. Долго и грустно смотрел я на него: «Что ж у вас, товарищи турки, за традиция такая – и сами не пьете и другим не даете?» Потом выпил этот наперсток. Вкусно, нечего сказать. Вкусно и грустно. Потом попросил чай. Принесли в стаканчике, чуть больше чем наперсток, зауженный посередине, как будто с талией. Странно ожидать от стакана, который сделан по форме тюльпана, что он будет размером с русский граненый. Наш стакан делали по количеству республик, входивших в состав СССР, а этого малыша – из любви к тюльпанам. Вот и вся разница. Ну и, как гласит легенда, в честь стана красавицы-жены, которая изменила султану, и которую тот простил, посмотрев на нее в последний раз перед казнью, не выдержав ее красоты. Только вот стакан в руке так сжал от ревности, что тот навеки остался в такой форме, и с тех пор турки пьют только из таких. Любовь зла – простишь и неверную жену, только стакан сомнешь и все. Навеки. Я выяснил, что никаких капучино, латте и прочих кофейных извращений в этом допропорядочном турецком кафе не подают, и шёл бы я, иностранец, куда подальше с такими запросами – пей турецкий кофе из наперстка и на этом можешь успокоиться. Я взял три наперсточных кофе и еще два тюльпана чая. И воду. И лимонад. И очень надеялся, что напьюсь. Бахнул еще три тюльпана кофе и мне захорошело. Нет, все-таки, после четырех чашек турецкого кофе, турки – очень милые люди. Я вонзил свои зубы в булку – булки тоже были на высоте. Уж что-что, а ублажить желудок турки умели, в этом им нельзя было отказать. Это можно было бы понять, едва сев на рейс Москва-Стамбул, на котором милые стюардессы разносят пассажирам горячий хлеб, доставая его щипчиками из специальных горячих контейнеров. Они мне голову снесли этим горячим хлебом, вкуснотища страшная. А запах свежевыпеченного хлеба какой! Сладкая жизнь поездки в Турцию начинается уже с самолета: не в каждом кафе в Москве тебе подогреют хлеб или булки. Вот жеж придумают турки – хлеб подогревать! Не жарить в тостере (вот это вот уж американская затея), а именно подогревать, чтобы сливочное масло начинало таять, лишь стоит ножом с ним коснуться горячей булочки. Начинаешь любить турецкую заботу еще в самолете. Вот бы мне на российских авиалиниях нагревали хлеб, но это уже из серии «Если б я был султан»(с). Я вышел, крайне довольный собой, и пошел пешком в сторону набережной. Четыре тюльпана кофе грели мою душу. Солнце улыбалось мне, а я ему. Влился в поток туристов и был уверен, что иду верно. Карты открывать не хотелось – люди сбивали с ног, сделай я хотя бы малейшую остановку. Стамбул жил своей жизнью, как деловой улей, пчелы здесь не останавливались даже «на поспать». Жухлые листья под ногами напоминали про осень, но стамбульское солнце, видимо, не знало об этом, знай себе, жарило и жарило. Я поблагодарил свою предусмотрительность за то, что вышел в футболке и шортах, будь на мне что потеплее – давно бы взмок. Я шел сквозь какие то узкие проходы между домами, стараясь выйти на туристическую улицу, полную праздных гостей города, пока не уткнулся в Сулеймание – мечеть, воздвигнутую великим Сулейманом. Я пошел искать вход во дворик Сулеймание, минуя вездесущих туристов, делающих бесконечные фото на фоне Босфора. Вид оттуда открывался что надо, красота: синева неба, голубой простор моря, редкие белые облака, маленькие снующие корабли, небольшие домики – это все заслуживало кисти художника. Несомненно, Сулейман знал, какое место выбрать для своей мечети – выбрал самое красивое. Поток туристов внес меня во внутренний двор мечети – и я задохнулся от величественной красоты. Мощь стен и колонн, искусная каменная резьба, арки и украшения – все это было создано человеком во Славу Бога. Отвести взгляд было невозможно. Мощь правителя прослеживалась во всем, чувствовалась его энергетика, близкого к Богу человека. Я вздохнул, сел на каменные скамьи и подставил лицо солнцу. Солнце лениво ласкало меня своими лучами – приближался полдень. В жарком осеннем воздухе кружились легкие белые перья вечно снующих тут и там чаек. Клянусь – можно было расслышать дыхание солнца, я чувствовал всем сердцем легкое подрагивание нагретого воздуха, кружение невесомых золотых пылинок, едва заметное дуновение ветра, запах благовоний и специй – наверное, так пахнет по дороге в Рай. Из храма доносились легкие песнопения, какие то читались нараспев молитвы. Туристы медленно бродили по квадрату, захваченные красотой. Мусульмане сосредоточенно мыли ноги в каменном фонтане, их помыслы были уже там, внутри, в мечети. Я смотрел вверх на небо, любуясь облаками – мне было удивительно хорошо. С легким волшебным чувством я покинул мечеть, как будто избавился от всех моих накопленных за всю жизнь бед и огорчений и вместе с потоком туристов направился вниз, к Босфору.

10 глава

Море манило меня, как будто я должен был у него отметиться в журнале по прилету, поставить галочку. В какую бы страну я не прилетал, море – это то место, которое было обязательным к посещению в первую очередь. Как будто мне бы поставили прогул, если бы я немедленно не приехал. Море чаяло увидеть меня, а я с нетерпением ждал встречи с ним. Я постоянно проверял ауру насчет сигналов от наших, но их не было. Самое главное – было сохранять спокойствие. Я решил вести себя как обычный турист. В конце концов, в этом не было ничего предосудительного. Любой агент в ожидании задания может и должен вести себя как обычный турист. «А чо такова?»,– в конце то концов. Мне нравился Стамбул, я любил его узкие кривые улочки, его чаек, размером с птеродактилей, полубезумные игры с мороженым, его толчею, крики, запахи специй, вкусные горячие каштаны и мягкие симиты, призывы к намазу из всех мечетей, такие громкие, что в 5 утра должны проснуться даже отчаянные грешники – я любил этот город. Я слился с толпой туристов, покупающих всякую дребедень, торгующихся за всякую хрень до хрипоты, пьющую и пробующую все на вкус, всё что ни попадя: о, эти обыватели, тестирующие в каждом городе и стране еду, отели, путешествия – и не способные ни о чем рассуждать по приезду домой, кроме как о степени комфорта. О, Боже, дай мне сил любить этих людей так, как любишь Ты, ибо нет сил моих. Дай мне, Господи, сил не осудить их, ибо мне тяжело не осуждать. Почему же, почему, они ведут себя так, как будто сделаны исключительно из мяса, и только физическое тело определяет их жизнь? Каждый раз я надеюсь, что где-то они говорят о душе, просто я не знаю об этом, что где-то их жизнь не определяется одним уровнем комфорта. Я не был Богом, я не имел права их осуждать, поэтому старался побыстрее слиться с арены представлений, старался обходить те места, где торг усиливался чуть ли не до драки, где и туристы и продавцы уже почти кричали друг на друга визгливыми голосами и где кулаки вот-вот могли пойти в ход. Моя основная задача была – сохранять спокойствие. Я старался быть спокоен, старался, правда. Было бы смешно лететь в Стамбул на задание от светлых, и в первый же день ввязаться на торговой улице в глупую бесполезную драку, разумеется, подсунутую темными. Надо помнить всегда, что везде, где есть всплеск негатива, постарались темные. Все эти драки в ночных клубах и барах – к бабке не ходи, подстрекательство темных. Все офисные разборки. Все рыночные терки. Все бандитские поножовщины. Все войны от начала времен созданы темными. При любом начинающемся конфликте нужно быстро спросить себя: «Кому это выгодно?»,– и вы поймете, что это выгодно в первую очередь темным, и нужно ни в коем случае не вступать в конфликт, даже если они решили пройтись по вашей матушке. Даже в этот момент нужно защищать свою душу и понимать, что это провокация, и все, что им нужно – чтобы вы сорвались. Им-то все равно в аду гореть, а вы должны сохранить свою душу. Я шел, сохраняя спокойствие, проверяя свою ауру на вторжение. Босфор ждал меня, и даже в черных очках я ослеп от солнечных бликов в его синих волнах. Он был великолепен. Какие-то молодые турки сидели прямо на набережной, безостановочно глядя в его синие воды, а что, прекрасное место для релакса в таком бурном городе. Я тихо сел рядом и уставился в синеву тоже. Я ничего не хотел, просто сидеть тут вечно, под жарким солнцем Стамбула и смотреть остановившимся взглядом в его воды. Где-то совсем рядом, надрывался, рекламируя свой товар, продавец каштанов, и шел сладкий запах от его тележки, но я даже голову не мог повернуть в его сторону. Море делало свой check – in, оно приветствовало меня здесь, на этой земле. Оно говорило со мной так, как будто мы были знакомы и давно не виделись, и оно сильно скучало. Я хотел бы раствориться в этих волнах, как сахар в горячем чае в тюльпанном стаканчике и ни о чем не думать. Но Стамбул хотел взять меня этой осенью за грудки. Повинуясь безотчетному желанию, я резко вскочил, подошел к продавцу каштанов и купил, к его вящей радости, самый большой пакет. Пошел вдоль набережной, обжигаясь горячими каштанами и разглядывая на корабли. И я в этот момент почувствовал, что пошел обратный отсчет. Никто мне этого не говорил, но это чувство было разлито в воздухе: Началось. Мои уши отчетливо слышали тиканье часов, и клянусь вам, его слышал каждый темный и светлый, задействованный в грядущем сражении. Время отсчета до битвы, оно всегда мобилизует и подгоняет. Лишь бы не деморализовало.

11 глава

Вы скажете, что светлые не подвержены депрессии? О, я расхохочусь вам в ответ. Мы, к сожалению, светлые, но не святые. Мы грешим и каемся, каемся и грешим. Мы обычные люди, которые приняли твердое решение быть с Богом. Мы стараемся не грешить, мы стараемся избегать искушений. Но мы не святые, мы не совершенство. Все мы находимся в руцех Божиих. Депрессия, или уныние – такой же грех, как и все остальные, с которым мы сражаемся. Близость грядущей битвы иногда вызывает самоукорение, самоуничижение, кажется, что мы не справимся, не выдюжим. Молитва помогает от всех сомнений и недугов. Если твоей души коснулось малейшее сомнение – молись. Молись скорее, если ты чувствуешь, что костлявые руки депрессии вот-вот готовы сомкнуться на твоей шее. Эта тварь не должна пройти дальше помыслов, иначе она пустит корни и угнездится надолго. Я внутренне дал себе пощечину и унылые помыслы отлетели туда, откуда пришли. Не время было грустить – я был в чужом городе, я, запасной воин, должен был доставить в места горячих точек свое физическое тело, чтобы наши могли передавать через него энергию, я был один на фронте такой специализации, я просто не имел права подвести наших, я не имел права унывать. Зеленая тоска отлетела от меня метров на семь и, затаившись, летела позади меня на достаточном расстоянии. А, значит, еще надеется, что я законнекчусь. «Лети, старая, откуда пришла!»,– крикнул я ей. Недовольно ворча, она отлетела еще на пару метров назад, но не прекратила преследование. Что ж, надо будет всегда помнить об этом, иначе есть все шансы нечаянно цепануть. Я пошел вдоль трамвайных путей, доедая каштаны и молясь о том, чтобы мне дали знак, где я должен применить свои силы. Товарами торговали прямо на улице, жалкие навесики не спасали разноцветные лампы, блестящие турки для кофе, красивые засушенные фрукты и пахлаву от жадных взглядов туристов, которые торговались, как в последний раз. «Ибо, как во дни перед потопом ели, пили, женились и выходили замуж…»(Матф 24:38) – вспомнил я. Почему то еще этой осенью вспоминался «Апокалипсис» от Иоанна. Если бы конец света произошел прямо сейчас, немногие были бы готовы к нему, исповеданы и сокрушены сердцем так, чтобы предстать пред лицем Божиим.

Я не был самым лучшим воином, однако же, и я мог послужить во славу Его. Чем, собственно, сейчас я и планировал заняться. Я почувствовал странное тепло слева. Так обычно бывает, когда я близко приближаюсь к объекту. Я повернул голову влево – именно сейчас я шел вдоль очень старой каменной стены, ограждавшей город от сада. Ок, значит, они решили начать одно из сражений в саду. Я попытался найти вход, погуглил – он был где-то впереди. Я смотрел налево, не отворачивая глаз, пока не увидел скрытые в стене ворота, какая то двойная вертушка и охранника за ней. Постарался пройти, не привлекая лишнего внимания. Зашел в парк. Парк был залит солнечным светом, где-то еще даже остались цветущие цветы. Я вспомнил свой сон – это был розовый парк, и я здесь должен был решить какой-то квест, оставить свой след. Никогда не смотрите сонники – темные могут так построить ваш сон, что он идеально потом подойдет под трактовку из сонника, чтобы внушить вам то, что им выгодно. Доверяйте своей интуиции, вы никогда не пропустите сон- откровение от Высших сил, просто потому, что проснувшись, вы будете на 100 процентов уверены, что это именно он. Все остальные сны – фейковые, внушения от темных, чтобы вы действовали именно так, как хотят они, начитавшись дурацких сонников. Я обошел парк по часовой стрелке и против, прошел его в диагональ, уже доел свои каштаны и изрядно устал, но за все это время я не получил ни одного подтверждения из Центра, что они действительно что-то провели через мое тело, какую то необходимую энергию, и я им был полезен тут. Иногда бывает так, что нужно посетить какое-то место, чтобы светлые через тебя что-то передали-энергию или невидимый глазом обывателя артефакт, и ты даже можешь ничего не почувствовать при этом. Но по моим ощущениям, сейчас этого не случилось, к сожалению, ни-че-го, пусто. Разочарованный, я вышел из парка и вернулся на ту же вдоль трамвайную улицу, по которой и шел. Улица поднималась вверх, уклон был не заметен, но я изрядно запыхался, когда решил чуток ускориться, забираясь по ней. Нет, все-таки нужно регулярно заниматься спортом. Что там мой один раз в неделю в качалке? Ничего, капля в море. И ведь случается потом всякая хренатень, что я не могу посетить его второй или третий раз. Каждый раз виню себя за это. Победить свою собственную лень – что может быть слаще? Я раньше думал, что лень – это так, кокетство, и что я держу ее под колпаком, и она никак не влияет на мою жизнь. Оказалось, что под порок лени выделен отдельный бес, и ни в коем случае нельзя давать себе поблажки, иначе он вырастает в теле человека до астрономических размеров, и такие Обломовы потом страдают прокрастинацией всю жизнь.

12 глава

Итак, вернемся к нашим партизанам. Чего от меня хотели наши? В чем сейчас заключалось влияние темных? Почему они заткнулись и молчат, в чем причина? Где именно я должен был побывать, и какие пути соединить? Эх, мне бы интерактивную карту моих посещений. Все было бы намного проще. Жаль, что еще не изобрели приложение «для светлых» в смартфоне. Почувствовали ли наши, что я был в парке? Помог ли я там хоть кому-нибудь или зря сходил? Ох, знать бы точно, в чем заключалась моя функция, чем я мог быть полезен Богу…Я двинулся дальше вдоль трамвайных рельсов и попал в самое оживленное место – площадь Султанахмет. Бывший ипподром. Любой посвященный выше минимального уровня мог расслышать здесь топот копыт и ржание лошадей. Я тоже это слышал, сначала, правда, решил, что это – слуховая галлюцинация от усталости. На самом деле здесь все было пропитано энергетикой лошадиных скачек, «хлеба и зрелищ» скандировали тонкие слои этого места. В далекие века здесь собирался на скачки весь город. Сейчас здесь сновали толпы туристов и местных, яблоку было негде упасть. Это последнее место в Стамбуле, куда бы пошел светлый агент, желая остаться незамеченным. Я прошел чуть дальше и зашел в одно популярное в соц. сетях кафе. Набрал булок с сыром и мясом и взял тройной кофе, в самом большом стакане, какой у них был. Пошел на третий этаж, во внутренний дворик. Сел за первый попавшийся столик, посмотрел направо и охренел. Вид открывался такой, что хоть ставь камеру и снимай турецкий исторический сериал. Я видел огромную мечеть Айя – София, несколько мечетей поменьше, и где-то вдалеке виднелись владения султанов – дворец Топкапы. Рядом, через заборчик, расположился такой же внутренний дворик фастфуда, и я подумал, что в Стамбуле даже фастфуд имеет такой обалденный вид с открытых веранд, какой бы был в любом другом городе у самого дорогого ресторана. Недолго я наслаждался булками – справа на бортике заборчика собрались местные бродячие коты и, ни капли не заискивая, хриплым настырным «мяу» потребовали то, что полагалось им по праву. Стамбульские коты были конкретны, суровы и веками избалованы любвеобильными турками. Отломил им несколько кусков булки, мои хвостатые гости быстро и цинично выковыряли из них мясо и оставили тесто недоеденным, ушли, гордо отряхивая хвосты. Вот я лох то, стамбульских котов кормить булками, эти джентльмены, по ходу дела, ели только мясо, по-русски говоря – «зажрались». Почти сразу же после драматичного ухода котов на мой стол спикировали чайки и, зажав остатки булок в клювах, улетели в неизвестном направлении. Вот так тут все происходит – быстро, безотходно. Не надо «щелкать клювом» в большой семье. Я смотрел на Айя- Софию, на то, как солнце клонится к закатной линии и то там, то здесь включают красивые разноцветные фонари, и так и не понимал, в чем моя миссия сегодня. Сигналов за весь день так и не было, не мог же я, в конце концов, их пропустить? Ругать себя – последнее дело в критической ситуации, и я поклялся поддерживать себя, как бы ни накосячил. В конце концов, наша сила, в том числе, зависит от того, насколько мы простили своего внутреннего ребенка. Я своего простил.

Я вышел из кафе и направился по оживленной туристической улице вниз, к Айя Софие. Здесь было больше всего торговцев сувенирами. Со всех сторон продавцы симитов и каштанов надрывно кричали, зазывали купить их ходовой товар, я же шел мимо них быстро, стремясь поскорее пройти сквозь толпу. Перед мечетью стояла полиция, пропускали через узкие ворота, накрытые тентом, где, конечно же, столпилась куча туристов. Если темные хотели бы обнаружить меня, они давно бы это сделали. Зачем я шел сюда? Что я искал? Где и каким образом я надеялся получить сигнал? Вопросов было больше, чем ответов, я просто позволил толпе определить направление моего движения, я хотел быть щепкой, которая несется по волнам людского моря, ни о чем не думая и не рефлексируя. Иногда это бывает полезным в наш век скоростей. Я вышел на площадь, посмотрел на высокие добротные вечные стены Айи Софии, на толпы туристов, фоткающихся у фонтана и побрел в сторону Топкапы. Странно, сигнала не было. Зачем я здесь? Что я потерял в этом вечном городе? Что я забыл в этой туристической мекке? Не было ответов ни внутри меня, ни снаружи. Непонятно, чего ждало от меня небо. Что я выполнил, что еще должен был выполнить? Я почувствовал одиночество в толпе туристов. Все, что они обсуждали – где бы им повкуснее поужинать, какие сувениры повыгоднее купить, куда они поедут завтра с утра, какие достопримечательности еще не смотрели, а я? А я? Что я мог так же легкомысленно обсудить? Что времени до Битвы остается все меньше и меньше? Что меня раздражает это тиканье в ушах обратного отсчета времени до сражения? Что, возможно, сигнал уже был, и я его проворонил? Что я мало сосредоточен, я рассеян и излишне инертен и задумчив, и знаю, что это может повлиять на общий результат битвы? Что я укоряю себя, как могу, и до сих пор не понял, что надо делать? Что я чувствую глобальное одиночество, ведь истинных светлых так мало оказывается на моем пути. Наверное, там, на небе считают, что я в состоянии справиться со всеми темными в моей судьбе безо всякой поддержки. Наверное, они думают, что я достаточно крут, чтобы преодолеть все испытания. У меня не было возражений на этот счет, я не роптал на судьбу. Я просто чувствовал себя здесь, в Стамбуле, в эпицентре туристических радостей, максимально одиноко. Как бы мне хотелось сейчас встретить наших светлых, и вместе с ними готовиться к битве. Но мы должны сохранять конфиденциальность, чтобы не обнаруживать перед темными наши ресурсы раньше времени. Темные не должны знать, где перевес сил перед началом битвы. Так дела не делаются. Даже во время боя часть наших может сидеть под невидимыми щитами в засаде и ждать, пока темные не решат, что перевес сил на их стороне и не расслабятся. Именно тогда и вступают в бой невидимые гарнизоны, о которых ни я, ни другие светлые перед началом битвы даже могут и понятия не иметь. Решения принимаются Высшими, и только ими. В общем, я не имел права роптать. Никак нет.

13 глава

Сумерки сгущались, врата дворца Топкапы оказались закрыты. Ворота были воистину гигантскими – раньше через них проезжали, не спешившись с коней. Не все, правда, а те, кому было разрешено. Правителю половины мира это точно позволялось. Ну и ладно, завтра схожу. Энергии здесь было хоть отбавляй – мощь веков сконцентрировалась над этими воротами. Великие люди в свое время правили страной. Я немного постоял, удивленно разглядывая энергетические вихри, закручивающимися в одной точке перед воротами. Хм, как будто целая куча невидимых глазу обывателя порталов скрывалась здесь. Удобно устроились, нечего сказать. Сгонял куда-нибудь на край света, посражался – и обратно с войском через портал домой – к родимым воротам. Султанское ноу-хау. Впрочем, это были предания давно прошедших времен, а вот то, что меня действительно беспокоило и заботило заключалось в двух вещах: как бы мне выйти на наших и не проморгать Битву. Я прошел направо от ворот, вниз, к двухэтажным деревянным отелям с резными украшениями. Все здесь было таким уютным и маленьким, что напоминало какой-то кукольный городок, двухэтажную Вологду-гду, а не город – миллионник. Я побродил немного среди деревянных резных отелей, потом долго разглядывал слева открывшуюся моему взору гору, но не пошел туда, а вышел к морю. Ночное море знало все мои беды, оно ластилась, как гордая, знающая себе цену кошка – по чуть- чуть, чтобы я не слишком-то воображал себе и расслаблялся. А я и не мог этого сделать – предстояло сражение, а я до сих пор не знал, где оно должно было быть, и как точно я мог помочь армии светлых. Эх, не накосячить бы. Я побрел через какие то странные входы и выходы на длинную набережную, где местные в выходные устраивали пикники, а в будни просто сидели на камнях и смотрели на море. Вся набережная была в огромных валунах, в которых прятались рыбаки, любители выпить и те, кто хотел усладить взор синими просторами Босфора. Я тоже сел на камень, опер подбородок на руки и смотрел на море. Я смотрел на море, море смотрело на меня. Ответов не было. Еще пару лет назад я мог бы сейчас себя почувствовать никчемнейшим существом на свете, ни на что не способным, тем, который не в состоянии сделать простую вещь – поймать сигнал от светлых, чтобы не проворонить свою миссию перед началом Битвы, но теперь я знал лишь одно – некоторые вещи не могут свершиться сразу, нужно набраться терпения и просто подождать. И я ждал. Я ждал как верный пес, как Хатико, я действительно хотел проникнуть в сущность бытия, найти свое место в мире и реально помочь нашим. Единственное, чего я сильно хотел всей душой, каждой клеточкой моего тела – это быть вместе с Богом. Не терять связь с ним. До самой смерти. До последнего гвоздя, вбитого в мой гроб. Я, правда, очень хотел не накосячить в этой жизни и не пасть. Я видел очень много падших людей каждый день, тех, в которых не осталось ничего живого. Они ели, спали, занимались сексом, но они были мертвы изнутри. Где-то их границы были плохо защищены, и тьма проникла в их тело и осталась в них жить. Я заглядывал в их пустые глаза и ужасался. Ведь Бог создавал их не такими. Совершенно точно, он вкладывал в них живую душу и живую же душу хотел получить обратно. Но сейчас внутри них была только тьма. Где, в какой момент, происходил этот роковой поворот, и они садились в ржавую, грохочущую по рельсам вагонетку с хохочущими чертями и неслись в ад? Неслись так, что каждый, кто пытался их остановить, рисковал быть сбитым. Неслись на такой огромной скорости, как будто ад закрывался и они боялись, что не успеют. Глупо и страшно. Душа – это то, что создано Богом, и у нас нет прав передавать её кому-либо или продавать. Это то, что принадлежит Богу, и она должна вернуться обратно Богу. Почему же люди думают, что имеют право распоряжаться ею? Ничего подобного, это наглая ложь темных, размахивающих своими контрактами, зажатыми в копытах, перед вашим носом. Каждый ваш помысел должен быть проверен внутренними органами безопасности на принадлежность вам. Почти любая ваша мысль может быть внушенным помыслом. Каждый раз при новой мысли спрашивайте себя – а не нашептали ли мне это черные лохматые в мое левое ухо? Какой им резон? Ха! Помните, что в любое время и при любых обстоятельствах цель темных –это вы и ваша энергия. Даже если вам кажется, что вы не настолько значимы, чтобы ради вас организовывать заварушку, помните, что бы ни случилось, вы – цель. Если вы настолько светлы, что ради вас плетется паутина многочисленных козней, искушений и ловушек от темных, поздравляю, вы – лакомый кусочек. Вас хотят либо деактивировать, чтобы вы погрузились в пучину греха: гнева, гордыни, блуда, осуждения и прочих, либо чтобы сработало уныние, чтобы вы лежали на диване бессильными и обесточенными, чтобы в вас не было даже капли энергии продолжать всё то, что вы успешно делали во славу Божию до нападения на вас. Так просто это все сработано темными. Ну, в самом деле, ну чего вы обижаетесь, вы что, думали, что попали в рай, и никто на этой планете не захочет сделать вам подножку? Зря. Если вы изначально светлый, даже если вы очень замотанный светлый, даже если очень усталый, даже если уже сильно раненый, пострадавший в боях со злом, даже если вы истекаете кровью, единственное, чего хотят и всегда будут хотеть темные – низложить вас окончательно. Темным очень надо, чтобы я сгрохотал в ад, или хотя бы заткнулся и перестал делать то, что я делаю. Но я не затыкаюсь. Я не затыкаюсь, внутри меня работает маленький моторчик, как у Карлсона на топливе из варенья. Я, в меру упитанный мужчина, в самом расцвете сил, и я не позволю этим мразям затащить меня в зону уныния, в зону бездействия, в зону лени, опустошения, постоянной тревоги, гнева, блуда, чревоугодия, гордыни, разложения себя как личности. Они не смогут разрушить меня и мою душу, потому что все это принадлежит Богу и Ему одному. Я, как заноза в правой пятке, как бельмо на глазу, как камешек в ботинке, как свежая мозоль от новых туфель, как кость в горле буду отравлять жизнь всех темных веками. Потому что я буду жив (только благодаря небу), и потому, что я буду действовать. Я буду действовать так, что темным не поздоровится. Так, что они будут орать при одном упоминании моего имени. Орать благим матом, срывая свои глотки, вонзаясь когтями в свою неживую плоть. Потому что я слышу небо, и я постоянно вижу оступившихся с правильного пути, и я точно не хочу быть одним из них. Нет уж, жарьте себя сами в аду, а я как-нибудь обойдусь без этого. Я до последнего буду грести к берегу светлого моря, даже если мои мышцы устанут, даже если они задеревенеют от холода, даже если они станут как камни, я буду грести из последних сил. Потому что это все, чего я хочу: доплыть туда и попросить прощения у Него.

14 глава

Эти беспечные люди, подписавшие контракт своей кровью, даже не задумываются о том, что вся их роскошь и бриллианты – всего лишь тленные черепки, и придет час, когда все увидят истинную цену вещей и людей, и тогда, как у Золушки после 00:00, все превратится в прах. А пока – веселитесь, ведь полночь еще не наступила. Веселитесь, ведь скелеты тоже могут дергаться и танцевать, веселитесь, ведь вы еще не поняли, что давно мертвы внутри.

Такие тяжелые мысли ворочал я в своем мозгу, глядя в синие воды Босфора. И тут я внезапно понял, что хочу знаменитого стамбульского рисового пудинга. Осознание этого пришло ко мне вдруг на самой горькой мысли. Все-таки, хорошо, что нам придумали физические тела, которых нужно кормить, поить и укладывать спать – иначе мы тут все бы на этой планете рехнулись, бесконечно гоняя по кругу депрессивные мысли. Я взбодрился, как если бы в разгар веселья на ледяной горке зимой, когда уже все шерстяные штаны сзади в белых круглых катышках снега, когда сопли из носа замерзают на ветру, а челка из под шапки висит сосульками, когда ты уже сам похож за сугроб, кто-то из таких же заледеневших безбашенных друзей вдруг вытаскивает вкусный пирожок с картошкой и грибами из пакетика, дает откусить тебе, потом кусает сам, а потом еще раз – тебе, и ты вдруг забываешь, что замерз, и твой дух взмывает вверх, и ты еще мог бы прокатиться с горки триста миллионов раз, если только мама и бабушка не начинают кричать с балкона, чтобы мы немедленно прекратили это безобразие и шли домой ужинать. А там –горячая пюрешечка. И зажаристая котлетка ждет тебя. И вкуснючая подлива. Эх. Детство мое детство, золотое, безгрешное, счастливое. Никогда так человек не бывает счастлив так, как в детстве, потому что никогда он не бывает так безгрешен и этим близок к Богу.

Мысль о рисовом пудинге взбодрила меня так, что я пролетел почти всю набережную, даже не заметив. Я несся, как на пожар, как будто рисовый пудинг мог спасти меня, весь мир, всю планету. Прибежал в Султанахмет, центр города, в знаменитое кафе с этими самыми пудингами, заказал заветное, уселся там и стал ждать. Мне принесли его очень быстро, я проковырял ложкой дырочку в коричневой сахарной корочке (тот, кто хоть раз посмотрел «Амели», делает так всегда) и погрузился в белое рисовое безумие. Я жевал его, я пожамкивал, я причмокивал, я облизывал ложку. Я вел себя неприлично. Я отфыркивался, как довольный кот. Я пыхтел. Было сладко, вкусно, сытно. Я чувствовал, что я жив. Тщательно залил в желудке всю сладость турецким кофе. Удовольствие от вкусноты разлилось по моему телу. Я откинулся на кожаное кресло и помолчал. Есть вещи, в которых каждая страна – первая. Глупо отрицать. Турки были первые в рисовом пудинге, нельзя не признать это. Повара на раздаче хихикали, глядя на мое довольное разомлевшее лицо, а я потягивал кофе и смотрел на улицу. Туристы, раскрыв рот, разглядывали достопримечательности, турки переругивались из-за мест торговли на улочке, карманники искали новую жертву, мороженщик доводил до истерики детей фокусами – все было как обычно, но было что-то еще. Было что–то еще разлито в воздухе, и любой опытный светлый непременно заметил бы это. Кроме тиканья часов, отсчитывающих время до битвы, я различил едва заметный гул, идущий из-под земли. Это как если бы пчелы решили создать улей прямо под моими ногами. Я не хотел думать об этом. Люди вокруг подсознательно чувствовали опасность, смех в кафе прекратился, разговоры стихли. Напряжение определенно было разлито в воздухе. Густые синие сумерки сгущались, Стамбул ждал. Господи, неужели это произойдет сегодня? Если это произойдет сегодня… А я, как обычно, не готов. Разожрался, потягиваю кофе, сижу в туристической зоне города, ленивый, праздный, беспечный. Я дернулся, как от электроразряда, вскочил так резко, что перепугал всех чиллящих в кафе, и выскочил на улицу. Я пометался немного перед входом в кафе, не особо-то и понимая, что теперь мне оставалось делать. Внезапно светлые наводнили город. В одно мгновение я увидел их лица в толпе туристов, считал уровни – намного выше, чем мой, настолько, что в некоторых случаях я чувствовал Силу, но не мог понять уровень даже приблизительно. Эти ребята намного, намного, в несколько раз сильнее, чем я. Я выдохнул, и слезы радости выступили у меня на глазах. Это все равно, что идти в соседний двор биться стенку на стенку, понять, что ты стоишь один, а враги из соседнего двора все прибывают и прибывают, похолодеть от ужаса до кончиков пальцев, и вдруг почувствовать плечо друга, обернуться и понять, что с тобой вышли все самые лучшие ребята нашего района и даже города, и вас много, целая толпа, гораздо больше, чем ваших врагов. Это бесценно – чувствовать, что рядом с тобой твои светлые, готовые биться с тобой плечо к плечу. Я выдохнул, вытер тыльной стороной ладони невидимые, готовые только набежать, скупые мужские слезы, вот уж не думал, что так растрогаюсь от вида светлых. Хотя так много, в таком количестве я видел только в последний раз в Великую Отечественную, в прошлой жизни. Хотя те, кто думает, что Третья Мировая еще не началась и не идет здесь и сейчас, ох, как ошибаются. Огонь может гореть под землей, прежде чем выйти на поверхность. Если вы его не видите, это совсем не значит, что его совсем нет.

15 глава

Я встал, и пошел, куда глаза глядят, я просто не мог оставаться в толпе беспечных туристов, обсуждающих цены на экскурсии, сувениры, и что там им удалось урвать после торга по сносной цене, и какой деликатес они смогли сожрать, и как они выложили свое тело в купальнике в соцсетях, и как все просто иззавидовались, ох, я так устал от всего мирского. Как круто раньше монахи уходили в затвор, в пустыни, жили там десятилетиями и успешно спасались. Сейчас даже в монастыре сложно спастись. Сейчас наличие духовной степени вовсе не обещает спасение по окончании земного пребывания. Да, очень хотелось бы, но в последние времена приходится спасаться в миру. Сильно не выпендривайтесь, живите, где живете. При жизни в затворе демоны приобретают материальный вид. Одно дело – отмахиваться от помыслов, усердно нашептываемых вам в левое ухо, и совсем другое – терпеть физические нападения от бесов, вырывающих куски плоти и скидывающих ваше тело вниз со скал. Но есть одно слабое утешение, пока вы не достигли уровня святости – вам это не сильно грозит. Бесы не трогают грешников от слова совсем – просто потому что на них уже заказан столик в аду и темные уже их считают своей собственностью. Попробуйте повырываться из этих цепей, почитать хотя бы несколько молитв, и вы узнаете, насколько сильно вы в кандалах, и считают ли вас бесы тем, что принадлежит им по праву. Сразу же неприятности посыпятся как из рога изобилия, ведь ваше спасение – им нож по сердцу. Я уже молчу, что происходит с людьми после причастия, что из них вырывается, и как новоначальным за ночь до этого события протыкают шины машин, как ломают автобусы- троллейбусы, лишь бы чтобы они никогданикогданикогда не доехали до храма и не причастились. Кто ж самовольно отдаст свою обжитую квартирку – ваше тело, в котором бесы прекрасно живут и отлично чувствуют себя десятилетиями? Узнать, что ты в рабстве у темных можно только тогда, когда ты начнешь пытаться сбежать из этого рабства. Никак иначе узнать, что ты в порабощении, невозможно. Упал в обморок в храме? Тошнит от святой воды? Плохо от причастия? Мутит от запаха ладана? Постоянно рассеивается внимание при молитве? Нужно крепко задуматься. Работай над собой, копай подкоп. Сбежать можно и нужно. Не делай резких движений, начинай с малого. Одна молитва, вторая, потом утреннее правило, потом вечернее, потом акафисты, потом часы, потом библия, хотя бы по главе в день. И самое главное- причастие(после которого днем спать нельзя ни в коем случае, и мыться целиком, с головой, нельзя, не верьте тем, кто кричит обратное). Ну а потом, при соблюдении всего, уже ничего не страшно. Верующий человек никого и ничего не боится. Мы все в руцех Божиих, мы все сможем сбежать от зла. Надо только потрудиться. «Без труда – не выловишь и рыбки из пруда»(с), без труда и без молитвы – не спастись.

Я отошел чуть дальше, к каким-то древним баням. Рядом фоткались ненасытные до впечатлений туристы, я стоял поодаль и наблюдал. Да, однозначно, больше светлых, чем обычно. И это мне не мерещится. Что же это за Битва такая готовится, что сюда согнали столько наших? О, если бы я мог поймать хотя бы один сигнал сверху, но небо хранило молчание. Все, что я мог – шататься по городу таким же праздным туристом, как все остальные и ждать сигнала к битве. Я пошел вперед по булыжной мостовой, которой было несколько веков, находясь все в таком же смущении духа. Я читал про себя непрерывную Иисусову молитву в надежде, что в мой измученный мозг придет хотя бы одна подсказка, но ничего не приходило. Острые края камней булыжной мостовой продавливали подошву моих тонких летних кроссовок, и это было достаточно мучительно. Я шел без цели, без определенного направления, как какой-то совсем потерявшийся во времени турист. Пару раз заходил в рыбные кафе, принюхивался и решал, что я, пожалуй, не хочу там оставаться. Многолюдно, шумно, невкусно пахло рыбой. Ну, нет. Не хотелось бы быть снобом, но я был уверен, что найду себе что-то по душе. Чайки летели совсем низко, почти рядом с моей головой, и я боялся, что они могут утащить у меня что-нибудь. Что-нибудь нужное и важное. У меня не было ничего в этой жизни нужного и важного, все, чем я владел – это густым томительным ожиданием, которое, как капризная кошка, не помещалось у меня в руках. Я был беден, я не владел ничем на этой планете. Никаких плантаций, домов, машин, фабрик, заводов, замков. Я был нищ как мышь. Я не обладал ничем. Все мои таланты принадлежали Господу, мысли мои я генерировал с помощью неба, совсем не уверен, что они были действительно моими. Я был никем. Я был полный ноль без Бога. Поэтому, наверное, я, полный ноль, должен был принять участие в этой Битве, потому что через пустое тело проще всего передать энергию. Пустое – не значит темное. Пустое – означает, что принявшее максимальные усилия для охраны себя от всяческих чертей, лярв, тангалашек, бесов и прочей нечисти. Если ты охраняешь свои границы в максимальном режиме, значит ты – сосуд для Света, а не для тьмы. Усилия требуются постоянно, всю жизнь. Мы живем на поле боя, и тот, кто отрицает это – просто следующая мишень. Каждый день, каждый час, каждую минуту и секунду мы должны следить за своими границами. Мы должны защищаться от вторжений постоянно. Только постоянное напряженное внимание к своим границам может уберечь нас от зла. Ближе к ночи принялся моросить дождик, и дело не в том, что я был без зонта – на такую морось неприлично раскрывать зонт. Это просто как будто кто-то на вас постоянно чихает, и невозможно от этой воздушной влажной пыли укрыться. Я был без куртки, натянул капюшон толстовки и затянул завязки потуже. Стал похож на мальчика, которого родители опоздали забрать из садика, и вот он стоит с воспитательницей у ворот, и ждет. Все огни уже погасли, всех детей разобрали по домам, к горячему ужину и игрушкам, а он стоит и ждет. Когда же его нерадивые родители вспомнят о нем? Этот забытый мальчик, как душа человека. Люди могут забыть, но Бог всегда помнит о ней. Нужно обладать изрядной долей мужества, чтобы жить на этой планете, сохранив душу. Нужно держаться изо всех сил. Каждый день – новый бой, как бы ни хотелось спрятаться или отложить эту жизнь, но каждый день – новое искушение, новое нападение темных, внутри или снаружи, сражение добра и зла. Ты к этому никогда не привыкнешь. Всегда хочется расслабиться, поверить дурацкой рекламе, что эта планета – просто Рай. А хрен тебе. Реальность стучится кулаком в твое окно, реальность вламывается в твою дверь, реальность хочет твоей крови. Все, чем ты можешь быть защищен – это молитвой. Никто не поспешит на помощь человеку, который не подает сигнал бедствия. Подайте небу сигнал SOS –помолитесь. И каждое утро, и каждый вечер, и в течение дня нужно находиться на связи: «Я тут и у меня все в порядке, спасибо!» или: «Я тут и у меня все плохо, помогите, пожалуйста!». Если же вы не подаете сигналов бедствия, то как же вас спасут?

16 глава

Я брел уже еле-еле, усталый, взмокший и уже не чувствовал своих исколотых булыжной мостовой подошв, как вдруг увидел свой отель. Правда, не понял, как вышел на него. Должно быть, было уже далеко за полночь – на улице не было никого. Возблагодарив небо, взлетел по лесенке на свой третий этаж, и рухнул на огромную кипельно-белую двуспальную кровать, раскинув руки. День проехался по мне танком, но я был благодарен за этот день, как и за всякий другой. Я был жив, я работал во Славу Божию. Чего еще можно было желать?

Утро, прямо скажем, не задалось. Долго настраивал турецкий душ, и все равно пару раз он меня сварил в кипятке. Потом энергично растирался полотенцем и случайно задел локтем стеклянную полочку с шампунями и прочей гостиничной белибердой, и все рухнуло. Ползал, собирал все обратно – это уже чистый-то! Старался не раздражаться. Потом тыркался у кофеавтомата в коридоре, засунул несколько монет, а он мне так и не выдал кофе! И деньги не вернул! Сожрал мои лиры, а обратно не выплюнул. А не надо расслабляться на чужбине-то! В расстроенных чувствах вышел на улицу, огляделся. Стамбул уже гудел так, как будто был полдень, не меньше, хотя на часах было не больше восьми. Город великих торговцев ничуть не изменился по прошествии веков: если прищуриться, и на вечно спешащих грузчиков с полосатыми тюками на колесиках мысленно надеть тюрбаны – можно точно сказать, что сейчас 17 -18 век, не больше. Старые седые рабочие, проработавшие всю жизнь грузчиками, таская на своих худых жилистых изможденных спинах груз, который не под силу поднять одному человеку, как муравьи, несущие вес, в несколько раз превышающий свой собственный, работающие за корку хлеба от зари до зари, начиная свой день в 5 утра с намаза, утренней молитвы, и заканчивая за полночь, о, эти люди многое могут рассказать об оскале капитализма, который сжирает людей в Стамбуле точно так же как в Америке и остальной Европе, и от которого ни спрятаться, ни скрыться.

Старые булыжные мостовые, древние дома – здесь было много порталов. Да что там, многие вопросы светлых решались в этом городе. И я любил этот город с тех пор, когда он еще был Константинополем. Мало что изменилось с веками – душа городу дается от рождения, с течением столетий город меняет все: дома, людей, мосты, но не меняет душу. Любому путешественнику во времени легко узнать город, даже если он перестроен целиком и полностью. Москва, кстати, все та же капризная дама, как бы она ни хорошела при Собянине. Узнаю её всегда и везде, в каждой жизни, с первых мгновений.

17 глава

Я видел огромное количество мечетей и душа моя радовалась. Если народ верит в Бога, значит у этого народа есть будущее. Спасение души человеческой – в руцех Божиих. Главное, чтобы человек сделал все от него зависящее, чтобы это, наконец, произошло. Человек должен каяться, отрекаться от греха, стараться вести праведную, безгрешную жизнь. Бог, видя все это, нам помогает и спасает нас. Человек должен потрудиться, должен сопротивляться греху и взращивать в себе добрые дела и Слово Божье. Почему мы всегда пытаемся перевесить ответственность за все происходящее с нами на кого то другого? Почему кто-то другой должен разгребать наши грехи, а не мы сами? Следите за вашей душой 24/7, берегите ее от греха. Мы все связаны невидимой нитью, все живем в одном пространстве и влияем друг на друга. Здесь невозможно кого-то безнаказанно ненавидеть – вся ненависть возвращается к тебе же самому. Высокоинформационное пространство всегда выдает варианты решений. Где-то там находится линия твоей жизни и записаны все моменты, когда она оказала влияние на другие. Здесь невозможно безнаказанно совершать плохие поступки по отношению к другим или самому себе – все возвращается обратно. Каждый человек может и должен останавливать свою душу, когда она собралась нагрешить. Единственное, что я понимал, и во что верил – Бог меня любил и пытался спасти мою душу. Уверенность в этом помогала мне и светила лучом в конце самого темного туннеля в моей жизни. И я старался. Я старался, правда.

Я прошел по той же булыжной мостовой до ближайшего кафе, от которого доносились запахи свежего хлеба, заказал себе кофе и булок, сел за уличный столик и уставился на прохожих. Мягкая золотая восточная осень, похожая на слегка пьяное грустное западное пожившее лето, раздувала желтые листья по булыжной мостовой. Осень в Стамбуле по большому счету и не была похожа на осень. Так, легкий ветерок в разгар жаркого дня и пара золотых листьев под ногами. По вечнозеленым пальмам же вообще невозможно было бы определить время года. Мне принесли кофе в золотой чашечке с золотым блюдцем, крышечка у нее откидывалась на маленькой цепочке, а аромат турецкого кофе сводил с ума. Аромат! Аромат этого кофе заставлял забыть все неприятности в жизни, он обещал тебе нежданную-негаданную радость. Я почувствовал себя султаном, как минимум. Все утренние неприятности забылись, я был счастлив. Как мало человеку нужно – золотая чашечка кофе на золотом блюдце за столиком на улице терпкого осеннего Стамбула. Я заказал еще рахат-лукум и еще кофе. И чай. И снова кофе. Как только я отведал все, что видели мои глаза, и откинулся на спинку скамейки, мои мысли начали вращаться по обычному маршруту: куда бежать, с кем законнектиться, как и где молиться, чтобы получить сигнал, время тикает, а место Битвы до сих пор неизвестно, как конкретно я смогу помочь нашим, может, как-то подготовиться? Почему мой ангел молчит, и от неба нет никакого известия – это начинает сильно напрягать. Есть ощущение, что я ошибся или мой мозг смущен, заморочен. При слове «заморочен» я мгновенно на автомате проверил свою ауру на вторжения. Нет, было все чисто. Ох, только бы не накосячить! Такое ответственное дело, а я ничего не соображаю, что я должен делать и куда идти. Читал с утра молитвы, почувствовал себя лучше, но познать окружающую меня реальность и грядущие события это не помогло. Где и как я должен найти место Битвы? В какое время и куда я должен приехать? На эти вопросы не было ответов, я чувствовал себя пробивающим стену насквозь: не было свободно открыто ни одного пути предо мной. Я не понимал, что я делаю, и я понятия не имел, что ждет меня. Я вздохнул, заплатил, поднялся и побрел туристическим маршрутом. Я решил двигаться во что бы то ни стало, чтобы те, кто должен был выйти на меня, свободно нашли меня в центре города, без напряга, чтобы я мог успеть к началу Битвы. Я вышел к Цистерне Базилика, древнему турецкому водохранилищу. Я знал, что там находятся статуи античных храмов, и, честно говоря, мне хотелось позырить на это на все, как обычному туристу. Я честно отстоял с другими туристами очередь за билетами, потом на вход. Никаких порталов, не вызывая никакого ненужного внимания, честно стоял, как все. Я не дергался, не нервничал и делал все размеренно. Оплатил билеты, отстоял очередь, прошел за турникеты, спустился в хранилище. Все ровно, все последовательно, без всплесков. Колонны, конечно, поражали воображение. Они были заботливо подсвечены снизу, и можно было видеть греческих богов, героев легенд и сказаний, или Медузу Горгону. Колонны были взяты из древних храмов, таких древних, что это увеличивало энергоемкость этого хранилища буквально в разы. Там, где прожекторы были наведены на воду, можно было заметить дно, усыпанное монетками мечтающих сюда вернуться туристов, и золотистых рыбок, безмятежно плавающих посреди таких старинных артефактов. Давно хотел понять, кому принадлежит сие заведение-светлым или темным. Я сосредоточился и попытался продиагностировать энергетику ближайшей ко мне колонны. Для этого повернулся к ней спиной и максимально незаметно протянул руку свою назад, опираясь на колонну. Я сделал вид, что разглядываю туристов, неспешно прогуливающихся по центральной аллее, но взгляд мой был расфокусирован. Я тщательно диагностировал кончиками пальцев энергию, заключенную в колонне. Немедленно я ощутил покалывание в кончиках пальцах и ступнях ног, энергии было много – к бабке не ходи. Древняя энергия прошедших веков – люди молили Бога о хорошем урожае, о том, чтобы скот не погиб от падучей болезни, молились, чтобы удачно выйти замуж, примириться с соседом и не погибнуть от меча врага на поле боя. Я протянул вторую руку к колонне и потоки энергии удвоились: я почувствовал, что отрываюсь от земли. Мог ли я набраться энергии древних веков, не повредит ли она мне? В голове моей мгновенно сверкнула горящая в огне надпись «Идолопоклонство». И я немедленно рухнул вниз.

18 глава