Смерть в золотой раме

– Она осталась совсем одна. Умер отец, который мог бы ее защитить. Муж тоже. У вас есть дети?

– Да, сын.

– Сильная, крепкая, полная планов. Пять километров гуляла по лесу каждый день. Приняла в пятьдесят девять лет лекарство, которое строго ей противопоказано. Целую упаковку. Даже если сдуру, то зачем так много? Как только я узнал, что случилось с Ольгой, сразу подключил к делу моих сотрудников. И оказалось, что за последний год она сняла в банке девять миллионов долларов. Но никаких следов того, что она купила на эти деньги машины, бриллианты, недвижимость. Пусть бы она жгла их по ночам у цыган, как пьяные купцы перед революцией. Так ведь не было такого! Мне это все не нравится. Признание-то, если нужно, можно получить. С этим вопросом нет проблем. Как говорил про признательные показания папа Оли: ничего не просите, сами придут и сами все дадут. Я хочу понять, что там происходило.

– Для этого нужен частный детектив. Я больше занимаюсь разводами…

– Вот развод-то там, я чувствую, и произошел. Детектив… Нужен просто умный человек. Умный и внимательный. Вы, наверное, начитались романов?

Смородина почувствовал обиду, но он бы не был успешным адвокатом, если бы это чувство отразилось на его лице.

– Романы я люблю, это правда.

– На самом деле частные детективы не самые сообразительные люди. Незаметно следить за дурой какой-нибудь, это они умеют. А думать им не выдали. Да что там! Даже хороший агент может что-то проглядеть… Мои люди начали опрашивать свидетелей, так у одной припадок случился. Сейчас люди ничего не умеют. Молодые! Что от них ждать, от молодых? Раньше умели залезть в душу, выведать все так, чтобы человек сам не понял, где себя сдал. Я служил с ее отцом. У нас не бывает друзей, но ни с нами, ни и с нашими людьми так нельзя. Я стар и когда-нибудь умру. Дети не хотят жить в России, мои внуки учатся в Англии, – последнее Александр сказал почему-то с отвращением. – Я уйду, никого не останется. Я хочу знать, что я все сделал правильно. Мне нужен умный наблюдатель, понимаете? Не камера и не бревно. Камер у нее в доме, к сожалению, не было. Вы должны заметить то, чего не видим мы. Уголовки нет. Пока нет, а если возникнет, разговор будет уже не с вами. Неужели это дело менее важно, чем развод очередной профурсетки?

Последнее явно было лишним. Платон Степанович избегал публичности. Он был уважаемым человеком, профессором, и к нему обращались люди, которые ценили конфиденциальность. Однако буквально полгода назад дочь его друга Болинского Лея, актриса модного сериала, влипла в очень некрасивую историю. Влюбленность в нарцисса – беда, которая случается даже в лучших домах. Ее муж врал, скандалил, приводил женщин в ее квартиру, а в финале избил. Но когда его наконец выставили за дверь, побежал на ток-шоу Антея Салахова за гонораром в несколько сот тысяч рублей. Там привечали дураков с фанабериями. Лея нуждалась в Смородине и могла доверять только ему. За двадцать лет до этого он иногда помогал Болинскому, если тот оставался с маленькой дочкой один. Купал, одевал, собирал кашу со слюнявчика. И на этот раз тоже помог. Пришлось сходить на ток-шоу. Он пожалел об этом сразу после съемок, манипулятивные ток-шоу были созданы отнюдь не для обмена мнениями сторон. Ему не дали сказать и трех предложений. Все это было очень неприятно. Но в любом случае Лея была артисткой, а не профурсеткой.

Александр не заметил чувств собеседника. Он думал о своем.

– Оля была недосягаемой, единственной в своем роде. Неужели вам не хочется разобраться в том, что у нее происходило? На ток-шоу, конечно, с этим пойти будет нельзя.

– Давайте проясним. На ток-шоу я не хожу, единственный случай был связан с другом семьи.

– Мне нравится, что у вас есть характер, – Александр улыбнулся. – Мне сказали, если вы возьметесь, утечек информации точно не будет. Я прошу вас поехать в дом великой женщины, побеседовать со всеми, кто провел с ней последний вечер, поводить носом и составить о произошедшем собственное мнение. Все! Ради справедливости, если хотите, потому что чует мое сердце, что она была попрана. Вам трудно?

В этот момент на участке, принадлежавшем Ольге, в доме для прислуги, в котором жили садовник с дочерью Алевтиной, та, брызжа слюной, кричала на отца:

– Я тебя ненавижу! Лучше бы ты умер! Лучше бы тебя не было!

Уборщица-филиппинка Марла, проскользнувшая мимо них в ту часть дома, где хранился запас бытовой химии, даже не взглянула на семейную сцену. Впрочем, все привыкли не обращать на нее внимания, считая, что она не понимает по-русски.

Лена

Когда, вернувшись из Италии, Лена решила поработать в музее, она выбрала тот, который был ближе к дому. Она не имела никакой склонности к публичной деятельности, и ей нравилось быть связанной с чем-то красивым. В те времена не каждый мог позволить себе роскошь для души работать в музее, и так сложилось, что и вокруг нее были сотрудницы из благополучных московских семей. Совсем не богатые, однако в глаза не видевшие бедности. Если бы кто-то из коллег увидел ее седую соболиную шубу в пол, они решили бы, что это мех чебурашки. Лене именно это и было нужно. Счастливо избежав потрясений своей эпохи, она вела спокойную и приятную жизнь. Одевалась интеллигентно и неброско, была вежлива и доброжелательна.

«Имела все возможности совершить данное преступление… Единственный выгодоприобретатель… Наследница… Имела доступ к лекарствам… Пользовалась доверием… Рассчитывала остаться безнаказанной». Лене казалось, что она смотрит на происходящее, в том числе на саму себя, со стороны. Только ночь в камере изолятора с жесткой неудобной кроватью возвратила ее к реальности.

Служитель закона ссылался на показания свидетелей.

Лена вспоминала филиппинку, которая оставила все свои эмоции на родине и которую в доме никогда не было видно. На деньги, которые она получала у Ольги, росли ее дети на далеких островах в Тихом океане. Что с ней будет теперь? Кажется, она в любом случае должна была скоро улететь к себе домой.

Медсестра. Как ее звали? Зоя? Выносливая, исполнительная женщина. Такая немногословная, что Лена не могла сказать даже, умна та или нет. Но она всегда выглядела спокойной и удовлетворенной. Наверное, уже нашла другую работу.

Лена, выпрямившись, сидела перед следователем. К этому моменту круглая сирота, она принадлежала к числу интеллигентных и очень честных женщин, которых мир, как правило, использует. В ней еще сохранилось спокойствие человека, который всегда жил благополучно, чувствуя себя защищенным. У нее была тяжелая темная коса, белая кожа, длинные ресницы и большие карие глаза. На ней не было ни грамма макияжа, но губы, как у сказочной красавицы, казались бархатистыми и розовыми.

Лена всегда была медлительной и вдумчивой, но понимала социальную неприязнь, которая сквозила в словах стороны обвинения. Она представляла себе, с каким упоением подхватила бы эту историю желтая пресса: «Владелица трех квартир в центре столицы отравила тетю ради особняка». Скандалы, интриги, расследования! Доказательства? Какие доказательства? Сказано же: скандалы. Интриги. И расследования.

Ее родители умерли, когда ей исполнилось девятнадцать. Они оказались людьми устаревшей закалки. В перестройку ее папа не захватил какой-нибудь завод, не стал замдиректора банка, как это сделали представители высокоадаптивной номенклатурной элиты. После смерти родителей Лена впервые почувствовала себя беззащитной. Ровесники не могли дать ей какую-либо защиту, в результате она пережила краткий роман с одним влиятельным пожилым человеком. Роман получился пресным, оказалось, эта защита не стоила мучений, которыми приходилось за нее платить. И она уехала учиться в Европу. Недавно, уже после того, как она вернулась, злая и глупая домработница (которая и воровать-то толком не умела) с вызовом сказала ей:

– Вам хорошо! Ждете, когда тетка умрет.

И тогда она в первый раз подумала о том, сколько рейдеров приплывет на запах ее возможной крови. К счастью, и недвижимость, и деньги у Ольги были как в России, так и в Европе. В Европе, как Лене казалось, ее никто не тронет.

Зря она вернулась.

Будущий исследователь творчества Василия Тропинина, она какое-то время воспитывалась у своей знаменитой тети, и тогда ей казалось, что та ее любила. На самом деле в лесном доме царили лживые, лицемерные правила, к любви никакого отношения не имеющие. Оле нравилось нянчиться с Леной, когда это было удобно, но долго это увлечение не продлилось. По ее мнению, дети должны были быть послушными, удобными и маленькими. Другими они хозяйку утомляли. Своих детей у нее не было.

Еще там был Данилка. Взрослые часто говорили, как было бы здорово, если бы они поженились.

Лена никогда не думала о деньгах, они у нее всегда были. Она знала, что так повезло далеко не всем, но человек имеет право присваивать как плоды своего труда, так и плоды своей удачи. И теперь она, тихая, прилежная девочка с первой парты, сидит в изоляторе временного содержания рядом с наркоторговками, а прыщавый следователь говорит, что якобы на стакане в комнате ее тети нашли ее отпечатки пальцев. Ничего. Когда пришла беда, она успела позвонить другу и тот сказал: «Ничего не бойся. Я рядом». Он же прислал адвоката.

Вениамин

Личный помощник Александра Вениамин внешне напоминал инвестиционного банкира. Подтянутый, дорого одетый, как и все недобрые молодцы, работавшие на Кощея. Им нравилось, что они такие одинаковые. У Вениамина была привычка странно улыбаться. Первое время Смородина хотел даже попросить его не напрягаться так, потому что эта улыбка напоминала оскал и пугала. Но со временем он понял, что так и было задумано.

Всю дорогу Смородина представлял себе, каким окажется дом девочки-мечты из его детства. Такая незаурядная женщина, как Ольга, не могла жить в грязи, бардаке, среди хлама. Лучше всего было бы, если бы она, как Дюймовочка, ночевала в цветке лотоса.

Когда они свернули к ее дому, Смородина вспомнил игру «Супер Марио», в которой пройденный этап открывал новую точку на карте. Так и здесь, поворот был совершенно неприметным, как будто внезапно возник уже после того, как они повернули. Они довольно долго ехали среди высоких деревьев, едва пропускавших солнце, и Смородина подумал, что пешком, особенно поздним вечером, ходить здесь опасно, то есть обслуживающий персонал полностью зависит от транспорта. На КПП машину быстро пропустили, и они въехали в огромный, отгороженный от леса сад.

– Старые деньги, – с уважением сказал Вениамин, – которые любят тишину.

В доме работали такие же, как и Вениамин, подтянутые молодые мужчины, очень хорошо знающие свои права, неизменно доброжелательные, ухоженные, хорошо одетые. Смородина любил европейскую вежливость – она позволяла экономить силы обоим участникам коммуникации. Как ваши дела? Хорошо. Как ваши? Все немного улыбались, от этого всем жилось чуть легче. Искреннее хамство требовало терпения, и поэтому утомляло. Но эти мужчины без страха и упрека? Они буквально выпроводили его из библиотеки, он только успел заметить, что один из них открывал и вытряхивал каждую (!) книгу. Они отличались от вежливых европейцев знанием, что у них есть право нарушать закон. По документам, конечно, они были помощниками бизнесмена. А вот по духу?

Для себя Смородина назвал их «миньонами Александра». Миньонами называли приближенных французского короля Генриха III. Это были молодые, ухоженные модные мужчины, которые за дерзкое слово могли и шпагой проткнуть. Злые люди считали, что титулы и земли король дарил им в результате неуставных отношений. Но в случае с Александром этот вариант был исключен, он просто понимал, что короля играет свита, и требовал, чтобы «его мальчики» вкалывали и в спортзале тоже.

– Думаю, – оскалившись сказал Вениамин, – пришло время открыть вам секрет.

«Это программа «Розыгрыш» на Первом канале», – пронеслось в голове у Смородины. Нет, все-таки не надо было идти на ток-шоу. В свои седые пятьдесят он повел себя как наивный мальчик, оставив редактору номер личного телефона. Теперь, во время важных встреч, ему звонили журналисты всех возможных телеканалов с просьбами прокомментировать роды кота. «У нас есть база, и в ней есть вы. Ну и что, что вы не ветеринар? Вы хорошо говорите», – телевизионщики жили в полной уверенности, что профессор, читающий лекции в Лондоне, побежит к ним впереди собственного визга. Ведь его покажут по телевизору!

– Александр Сергеевич выбрал вас не только…

Тут вошел один из миньонов.

– Веня, там родственник Данил. Говорит, вещи нужно забрать. У него был постоянный пропуск.

– Да-да, но только наш адвокат хочет с ним побеседовать.

Вениамина нельзя было назвать симпатичным, однако в нем присутствовала своеобразная красота первобытного охотника. Голубоглазый кучерявый мальчик с библейским именем, провинциальный мажор. Наверняка у него было как минимум юридическое образование. И какие-то связи у родителей, потому что Александр так любил «своих», что вряд ли приблизил бы чужого.

Вениамин дождался, когда его коллега выйдет. Смородина напомнил ему о беседе, задав уточняющий вопрос:

– Александр Сергеевич выбрал меня за красоту?

– За красоту тоже. Он искал человека думающего. Адвоката, переговорщика, законоведа. Но с умным сердцем. Такой на всю Москву один.

Вот лиса! Умеет польстить! Смородина дал себе пару секунд насладиться фимиамом, но сразу после этого собрался. Он дорого бы дал, чтобы узнать, как Александр проверял наличие у претендента вдумчивости. По запаху? Свой ? значит, не думающий. А чужой, и не крадет ложки со стола, – точно думающий. Вениамин вряд ли понимал, что речь шла не об объеме знаний, а о выданной генетической лотереей конструкции головного мозга. Он льстил так, как его научили. На самом деле для таких, как Александр, привычка размышлять о несъедобном считалась вредной. А уж слушать сердце? Никогда! Таких людей, как Смородина, они считали лохами и прези- рали.

– Я польщен.