Смерть в золотой раме

Вениамин, кстати, не обращал никакого внимания на фреску. Хотя она была огромна и удиви- тельна.

– Не знал, что ваш интерес профессионален, – хмыкнул Даниил. – Вы больше похожи на книгочея, я думал, вы по душу местной библиотеки. Честно говоря, там что-то было про жизнь, спрятанную в портрете. Леля любила тайны. Спросите в колхозе.

– Где? – удивился Смородина.

– Извините. Внутрисемейное прозвище, она на него, конечно, не откликается. Честно говоря, сейчас вылетело из головы, как ее зовут. Я с ней иногда пересекался. Толстая такая. Тоже была на дне рождения. Культуролог или искусствовед.

– Татьяна, – уточнил для Платона Степановича Вениамин.

Итак, картина последнего ужина начинала проясняться. На нем присутствовала неприятная Даниилу культуролог из колхоза. Они еще немного поболтали о жизни в большом доме, Даниил показал Платону Степановичу свою комнату. После их уединение нарушил один из миньонов, который с хищной улыбкой предложил Дане большую картонную коробку для вещей. Смородина спустился вниз к Вениамину. «Такая стать, – думал он про Даниила. – Молод и прекрасен. Вся жизнь принадлежит ему».

– Если я правильно помню, это родственник, но не наследник?

– Дальний родственник мужа, – ответил Вениамин. – Не наследник совершенно. Бизнесмен.

Смородину не удивила четкость и скорость выдачи характеристики. Он понимал, что и на него, в нед- рах микроимперии Александра, уже заведена карточка, если не папка. Вероятно, электронный документооборот существует, но, пожалуй, все еще и дублируется на бумаге. Он живо представил себе, как Вениамин вносит в кабинет Кощея бумажные папочки. Его больше удивило, что главминьон не обращает никакого внимания на фреску. Он вел себя так, как будто ее просто не существовало. Платон Степанович вспомнил строки Пелевина про то, что свинья не знает, как выглядит небо, потому что из-за строения шеи не может поднять го- лову.

В комнатах мужа Ольги было множество вещей разного характера и, как сказал бы Горький, одинакового назначения: мешать человеку свободно двигаться. Это был настоящий военный склад. Огнестрельное оружие, холодное оружие, антикварное оружие, каски, шлемы с перьями. Было ощущение, что хозяин этой коллекции со дня на день ждал решающей битвы со всей мировой историей.

– Александр Сергеевич не приедет?

– Он вообще не приедет, у него очень много работы.

Но Александр не производил впечатления загруженного делами человека. По крайней мере, книги Ольги он читал, раз называл себя их поклонником. Смородина скорее поверил бы, что у него противоположная проблема – куда девать время между едой и сном.

Платон Степанович обошел весь дом и увидел, что в нем орудуют сразу три помощника Александра, одинаковых с лица. Они осматривали содержимое письменных столов, ощупывали рамы картин. Увидев Смородину, они одинаково улыбались, тем самым давая понять, что он должен удалиться. Когда он получил дневник Ольги, в нем явно не хватало страниц.

Спальня

В спальне Ольги был идеальный порядок. Интересно, убрались после ее смерти или так было всегда? Платона Степановича сразу заинтересовала живопись. Напротив кровати хозяйки висели несколько картин, среди которых выделялся портрет мужчины с бакенбардами. Этот субъект в зеленом сюртуке взгромоздился на стул, закинул нога на ногу и положил кисть левой руки на спинку стула, чтобы артистично ее расслабить. В его правой руке была гитара, а сзади него стояли ноты. Вся растительность на голове была взъерошена, вероятно, для того, чтобы показать, что он объят нездешним пламенем. На фоне каллиграфическим почерком было выведено: «В. Тропининъ». Работа была похожа на портреты из императорского музея, которые бывший крепостной выполнял для столичной знати. Было совершенно очевидно, что перед зрителями артист. Но не коллега художника по трудной добыче хлеба, а баловень судьбы, служащий музам в свободное от службы время. Кого-то лицо кавалера напоминало Платону Степановичу. Все-таки бакенбарды делают похожим на Пушкина кого угодно.

Трещины красочного слоя, резная позолоченная рама ? все было как в музее. Смородина повернулся к Вениамину.

– Это ее коллекция?

– Да, она собирала минимум лет десять. Насколько я знаю, даже путешествовала по России. Мы вызвали эксперта, чтобы он оценил. Есть вопросики. Книга Гоголя лежала вот здесь, на прикроватном столике.

– Все остальное осталось так, как было?

– Проводилась некоторая уборка, но я ду- маю, да.

Вокруг Пушкина с гитарой висели еще несколько картин. Коричневый кавалер без улыбки. Интерьер с фортепиано, на котором играла девушка с еле различимыми чертами лица, а грузный офицер скучал сбоку. Какая-то семья сидела за столом вокруг букета. И еще, на маленькой работе с осыпающимся красочным слоем, солдаты смотрели на ярмарке представление Петрушки.

За многие из книг в библиотеке Ольги Платон Степанович в студенческие годы продал бы свою бессмертную душу атеиста. Он испытал знакомое чувство – захотел, чтобы его оставили в покое. Ему почему-то казалось, что все заботы мира отойдут, если он останется здесь ну хотя бы на пару ме- сяцев.

К счастью, уборка в спальне была фрагментарной. Так, в прикроватной тумбочке Платон Степанович нашел пухлый, разваливающийся томик Агаты Кристи. Миньоны им побрезговали, а зря. Судя по состоянию современного издания, леди Агату читали явно чаще, чем Гоголя. Недорогое, однако стильно и со вкусом оформленное издание. Каким-то чудом выпускающий редактор проморгал появление в коллективе дизайнера с руками из плеч, которые управляются непосредственно мозгом. Этот оформитель не пытался поразить богатством аллюзий или сложностью идеи, просто очень хорошо выполнил свою работу. Смородина держал в руке книгу с лаконичной черно-серо-красной обложкой. Чуть слева от центра была изображена фигура мужчины, прижимающего руку к области сердца. Из-под его руки просачивалось пятно красного цвета. Главным было не то, что именно изображено, а то ? как. Ранен он или влюблен? У женской аудитории, на которую был рассчитан роман, скорее всего, этот вопрос не возникал. Влюблен. Этим и ранен.

Смородина не любил детективы, считая их смесью ребуса, мелодрамы и сказки. Название «Печальный кипарис» соответствовало его представлениям. Он испытал некоторую неловкость, листая замусоленные страницы. Адвокату, доктору наук, уважаемому в профессиональной среде человеку, некоторая деликатность мешала вторгаться в чужое пространство без приглашения.

Он опять вспомнил библиотеку внизу. Все издания были сгруппированы по размеру и как-то гармонично смотрелись по цветам. Напротив письменного стола располагалось большое зеркало в резной раме. Смородина еще подумал – зачем? Для того, чтобы любоваться собой, сидя за столом? Но это маловероятно, в таком настроении пять книг не напишешь. Или для того, чтобы, глядя в библиотеку из окна, со всех сторон видеть того, кто работает? Он живо представил себе мужа Ольги – сатрапа и чудовище, охранявшего свой аленький цветочек.

Вряд ли в библиотеке вообще были книги Агаты Кристи. Разве что академическое издание с комментариями, так же нетронутое, как большинство книг.

Он положил пухлый томик в свой портфель.

Дальнейшая беседа с Даниилом укрепила то представление о нем, которое было у Смородины изначально. Александр считал, что это «достойный парень, в котором чувствуется порода». Исходя из этой характеристики, Смородина ожидал увидеть кого-то похожего на спецслужбиста. Но Даня был похож на миньонов только тем, что у него тоже была ладная и подтянутая фигура. Он был совершенно из другого теста. От Даниила веяло здоровьем, силой, молодостью. Они обнаружили много общего, беседуя о культурном досуге в Москве.

– Вы часто бывали здесь?

– Здесь моя семья. На праздники почти всегда. Мог просто заехать, если Оле было что-то нужно.

– А ваши родители? Вы же родственники?

Даниил замялся. У него тоже была привычка в каждой непонятной ситуации улыбаться, но его улыбка выглядела иначе. В Дане были и сила, и мягкость, и лоск. Вениамин «вместо здрасьте» тестировал слабости собеседника (они с миньонами, как восемнадцатилетние мушкетеры, всегда хотели драться), а у Дани чувствовалось наличие эмпатии. Помимо хорошего воспитания большую роль играла генетика. Даня просто был умнее. Он от природы был сложно организован, «двухэтажно», мог мыслить абстрактно и рассматривать явление с разных сторон.

– Сложная тема. Мои родители даже с Олей не общались минимум лет двадцать, но меня здесь принимали. Мой папа – двоюродный брат ее мужа. Отец был обижен, что брат, имея возможности, не помогает. Но он никогда никому не помогал. А у вас есть семья?

– Да, жена и сын, – он чуть не добавил «и собака», но вовремя остановился. Они стояли на втором этаже как раз напротив портрета хозяйки. – А почему нет парного портрета с хозяином?

Даниил пожал плечами. Смородина уже видел фотографию владельца дома. Прямоугольная голова, колючие волосы и зверский взгляд человека, готового убить кого угодно.

– Он бы не стал позировать, я думаю. Он сиживал на ужинах, когда собирался близкий круг. Даже истории какие-то рассказывал. Как избил кого-нибудь.

– А как они жили?

Даниил посмотрел на Смородину.

– Для адвоката у вас странные вопросы.

– Мне бы хотелось понять ее душу. Мой клиент хотел бы представить себе атмосферу последних лет ее жизни.

– Я неоднократно имел дела с адвокатами. Кхм. Те из них, кто знает слово «душа», как правило, обходятся дороже.

Смородина дорожил своей репутацией именно потому, что знал, сколько мошенников пятнают имя его профессии. Ни один из них не приходит с табличкой «Я мошенник». Наоборот. Они могут говорить и выглядеть надежнее, чем те люди, которым стоит доверять. Мошенники могут бороться против мошенников. Могут декларировать помощь обездоленным, действительно помогая на камеру одному обездоленному, а других втихую грабя. Поэтому Платон Степанович промолчал. Частично Даниил был прав.

– Он был ее цепным псом. Видели, какие в фэнтези-романах бывают королевы?

– О, да.

– И вот она сидела на троне, вся обвешанная бриллиантами, а он был дракон, сторожил. К тому же она была Дева, а он Водолей.

«Интересно, – подумал Смородина, – молодой человек разделяет предрассудки из женских журналов». У него была гипотеза о том, что гороскопам, по сравнению со всей остальной лабудой, повезло потому, что в перестроечное время их публиковали в газетах. Журналам была дорога каждая полоса, позволяющая привлечь зрителя и продать рекламу, они были готовы на все. А у людей еще сохранялось уважение к печатной прессе. Даже те люди, которые понимали, что все это пишется штатным взмыленным журналистом, все равно читали «свой» прогноз на не- делю.

– Как по-вашему, почему она перестала сниматься?

– Я не спрашивал, но, насколько я знаю, там многое зависит от случая. Время изменилось. Ей не нравилось, что журналисты начали интересоваться ее отцом. Ее раздражало, если трепали его имя.

– А она вообще любила детей?