Обе помнили чудесный шар Тадги, но бесплотный дух ждёт заветного слова, и верный ответ был:
– Звёзд – сколько шерстинок на боку у чёрной коровы, а другого счёта им нету.
Сибир вытряхнул белёный столешник, накрыл девок. Если Сватава явится гневная, вместо гадальщиц ей предстанет сугроб.
– А ты спрашивать будешь? – прошептала царевна.
– На что мне, – тихо ответила Нерыжень. – Ты иголка, я нитка.
В недрах колодца явственно зашумело.
– Прилив поспевает! – встрепенулась Эльбиз. – Сватава идёт!
Вскочила, бросилась смотреть. Переступила бы круг, да Нерыжень поймала за пояс, утянула назад.
– Ну тебя! – рассердилась царевна. – Как отсюда что-то увидеть?
– Отсюда все смотрят. Всё видят, кому суждено.
– Я…
– Ты, свет, зачурайся сразу. Помнишь? «Чур сего места!» А то вместо ответа безыменя узришь, призрака страшного.
– Это не полая вода ещё, – разрешил девичьи споры Сибир. – Так, маниха.
Шум в колодце улёгся.
Все напряжённо слушали…
Тщетно.
– Ты бы, государыня, в блине, как в личине, дырки для глаз проела, – шёпотом посоветовал Сибир. – Люди бают, если сквозь них смотреть, вернее показывается.
Царевна развернула деревянное блюдце с блинами.
– На кого гадать будешь? – спросила Нерыжень.
– Не знаю.
– Как так?
– Сама твердишь, не решено! Облик узреть попрошу. Голос услышать…
– Топтама отменный воин, – глядя в сторону, задумалась витяжница. – Молод, статен, пригож. Перед Мартхе открываясь, дивное везение поминал. О чём это он?
– О том, что знатные хасины брак творят дважды. Старшую жену мальчишке даёт отец. Женит сына ради богатства и воинского союза. – Эльбиз примерилась к блину, выкусила отверстие, словно в драке зубами клок вырвала. – А меньшицу… для услады сердечной… он уже сам домой ведёт.
В колодце взревело.
Неровными всхлипами, вздохами, свистящими вскриками.
Эльбиз выронила блин, снова рванулась.
На сей раз Нерыжень была наготове, не дала сбросить столешник.
– Ишь, – сказал Сибир. – Лает будто.
Только у несчастной Сватавы, согласно легенде, сучоночка была маленькая, пушистая, крыс в норах ловить. А тут грозно рявкал коренник из упряжки! Сторожевой волкодав!
Мороз по плечам!..
– Собачка, собачка, ты оттуда залай, куда мне замуж идти… – прошептала Эльбиз.
Пустая надежда. Голос прилива дробился о свод, звучал со всех сторон сразу. Отколь громче – не разберёшь.
«Вот и всё. Вот и спросила…»
Словно в насмешку, лай начал отдаляться и смолк. Прибылая вода как будто споткнулась… задумалась… схлынула.
Сибир недоумённо собрал в кулак бороду. Как так? Все приметы обещали новцовый прилив. Такой, выше которого не бывает.
Нерыжень обняла поникшую царевну, украдкой глянула на рынду. Сибир виновато покачал головой. Ждать более нечего. Спустить в колодец подношение, кланяясь неведомой могиле Сватавы… да и уходить поздорову.
Царевна всё сидела, держа в руках блин с единственным отверстием. Нерыжень поднялась, бережно свернула столешник. Сибир начал стирать охранительный круг, возвращая себя и спутниц привычному миру.
Эльбиз встала последней. Криво улыбнулась, губы дрожали.
– Не задались гаданюшки, – выговорила с усилием. – Ладно! Что было, мы видели. Что будет – увидим.
Сибир свернул белую оботурью волоху.
– А ещё быва ходит, – проворчал он, – будто горный государь сам с Беды сирота… при старике возрастал. Врут, что ли?
– Привирают, – коротко ответила Нерыжень.
– Между Баной и Газдаром, отцом гостя нашего, была кровь, – ставя на полотенце плошку с блинами, тихо и безразлично проговорила Эльбиз. – Род на род. Бана хотел примириться и однажды похитил сына Газдара.
– Вот это примирение, – удивился Сибир.
Царевна пожала плечами:
– Таков их обряд. Бана растил Горзе в своём доме, чтобы вернуть отцу гордого воина с оружием, богатым доспехом и боевыми кутасами и на том скончать месть. Не успел, Беда помешала. Где стояли башни Газдара, теперь озеро подо льдом. Бана поклонился молодому шагаду и…
Пещеру качнуло.
С тяжким скрежетом подвинулись камни.
Далёкий гром прокатился сквозь скальное основание Выскирега, отдаваясь не в ушах, а прямо в груди.