Стальные посевы. Потерянный двор

– Пока что его план выглядит гладко: меня нужно убить до того, как я доберусь до Горма или Вале, где могу собрать сторонников. Ги вскорости умрет, а с ним и Йомма. Мне тоже жаль его, Ода, но это неизбежно. Наследницей остается одна принцесса, которую сейчас, конечно, никак нельзя отпустить к жениху, способному отстоять ее право на престол. Заметь, помолвку с Годелевом не расторгли, чтобы ты не стала поводом к войне. Но обставили все, словно ты похищена. А когда иных претендентов не останется, Ферроль женится на единственной принцессе. Ой, Ода, умоляю, тебя там никто не спросит.

– Звучит сказочно, – без смеха оценил Бланш.

– Да, то?то и подозрительно. Ферроль никогда не был прост, с чего бы ему стать таковым сейчас? Ты, Бланш, не успел понять, что у Руперта на уме?

Бланш всерьез задумался, даже нахмурил брови, – искал в памяти мелочи, которые раньше не учел.

– Я думаю, – протянул он, – Ферроль тоже отправится в Горм в скором времени. Мне показалось, он планирует поездку тайно. Я однажды спросил его – тогда?то у меня и появилась мысль, что я хочу найти свой народ, – а он, считайте, ничего и не ответил.

– А это уже что?то, – одобрительно закивал Озанна. – Меня порядком утомили наши беседы. Я бы удалился ко сну. Ода?

– Я тоже скоро пойду.

– Если желаете, я могу поспать снаружи, – предложил Бланш.

– Можешь остаться, я сплю чутко. – Озанна улыбнулся, не без угрозы пробежавшись пальцам по ножнам меча. – Мне так даже спокойнее: если надумаешь дать деру и привести к нам облаву, я хотя бы услышу, что ты встал и направился к выходу.

От его шутки Бланш печально скривился, и Озанна хлопнул его по предплечью, подальше от холки, – он не был уверен, что для горбуна безболезненны подобные прикосновения к спине.

– Выдохни, Бланш. Если ты добрый человек и ни в чем не соврал, тебе нечего опасаться.

Их путь втроем давался ловчее и даже отраднее. Будто побег неожиданно превратился в гуляние, иногда они забывали о своих невзгодах и проводили время как обычная молодежь. Принц, принцесса и комедиант забывали о том, как разношерстно выглядит их собрание, и довольствовались жизнью настолько, что реальность порой давала им звонкую пощечину. Или просто насмехалась, потому что могла себе позволить. Дважды они заставали в деревнях ярмарку – конец осени был порой распродаж собранного урожая и закупок на зиму. Тут и там коптили печи, разнося ароматы еды. Тогда Озанна пошутил, что лучшее в большинстве людей – то, что они делают.

– Я видел весьма пренеприятных хмырей, которые ухитрялись мастерить дивной красоты предметы. И так уж повелось, что самая аппетитная еда получается у сомнительно пахнущих кухарок.

Бланш добыл в состязании на ловкость приз – корзину, полную яблок, тыкв и кабачков, и венок из ягод и колосьев, с которыми по чьему?то дурновкусию перемешались пожухлые цветы. Бланш, поклонившись, преподнес его Оде, и она, счастливая, танцевала в своем некоролевском венце с другими девушками. Озанна на миг подумал, что хотел бы остаться здесь и таким – и с ними: его прекрасной сестрой и так вовремя нашедшим их Бланшем. Как вдруг какой?то высокий местный детина с огромными руками наклонился к Озанне и сказал:

– Красавица – ваша сестра!

Не найдя подвоха, Озанна согласился. Воодушевившись дружелюбной реакцией, парень продолжил:

– На вид – что принцесса.

У Озанны пересохло в горле, и он повернулся к собеседнику:

– Откуда вам известно, какова принцесса?

– Так все говорят, как она красива.

– Хм. А кто вам сказал, что я ее брат?

– Так вы вместе все время. Не жених же вы ей, брат-защитник. – Парень сначала растерялся, но после указал на белый щит, изображенный на котт-д-арме Озанны.

– Не жених.

– А этот убогий… – Парень понизил голос и махнул в сторону Бланша. – Ей тоже никем не приходится?

– Нам пора, – коротко ответил Озанна и направился к сестре, чтобы вырвать ее из цепочки танцующих и увести подальше.

– Я познакомиться хотел! – крикнул вслед детина. – Я так?то свободен, и я старший сын!

Но Озанна подхватил Оду под локоть и потащил прочь с площади. Разочарованный парень насупился, набрав в грудь воздуха, дал себе еще один шанс и пробасил вдогонку:

– Мой дом вон тот, самый большой в деревне!

– И мы в него, конечно, ни ногой, – недовольно и скрытно отозвался Озанна.

Их нагнал смеющийся Бланш и добавил сплетен:

– Брат Поль, там такое предложение! Выкуп – два коня и три коровы! – забавлялся он, для убедительности показывая цифры на пальцах.

– Поди, влюбился! Куда уж Годелеву с его золотом, тридцатью пушками и западной межой, да, Ода? – весело прошептал Озанна и пихнул ее под бок, а когда она сбросила руку брата и зашагала быстрее, добавил громче: – Да не злись, мы дурачимся! Жанна, не обижайся!

– А что, боишься, за норов вычитают из выкупа? – яростно пропыхтела она, обернувшись через плечо.

– Да иногда, знаешь, добавляют…

Ода сорвала с плеч платок, подбежала и принялась хлестать им Озанну. Он драматично хватался за побитые места и взывал к Бланшу защитить его, но тот наигранно отозвался: «От кого? От чего? Разве что?то происходит?»

Однако ложные опасности тем и вредны, что усыпляют бдительность. Когда троица подошла к границе с Гормом, все немного выдохнули. Здесь пролегала западная межа – спорный феод, за который долго сражались Горм и Эскалот и в итоге оставили притязания ради мира. Потому беглецам давалось легче ступать по ничейной земле – никто из солдат обоих королевств сюда бы не сунулся. В то же время межа притягивала лихих людей, которых преследовали законники по обе стороны границы. В протяженную полосу бесхозных наделов мог бы войти и Вале, но в одном из споров Эскалот его попросту выкупил. Лакомая мысль зайти в свой законный, что бы там ни приказывал Ги, феод манила Озанну. Он много раз посещал Вале и устраивал в нем турниры. Жители отвечали принцу благосклонностью, а рыцари замка славились северной гормовой верностью. Огромное желание напоследок уколоть Ги и Ферроля, собрав там свиту и прибыв к Годелеву не потрепанными голодранцами, а королевской делегацией, бодалось с рациональностью. Она?то и смиряла Озанну, а сам он уверял спутников, что делать «крюк» через местность, в которой их с вероятностью ждет засада, – самая дурацкая затея. И все с ним согласились. Напрямик через леса до Горма оставалось дней шесть.

В один из вечеров они разбили лагерь в лесу и тут же заночевали. Ночью Озанна, который заверял всех в чуткости своего сна, проснулся первым оттого, что вокруг их стоянки кто?то бессовестно громко копошился. Принц бесшумно потянулся к мечу и с ужасом услышал, что шорохи исходят от спального места Оды. Спустя мгновение она резко очнулась и спросонья замахала руками. Одновременно прозвучали два ужасных звука: неистовый свиной визг и крик Оды. Озанна сорвался с места, в спешке скидывая плащ, в который кутался, и перелез через бревно, на которое во время сна клал голову. В темноте плохо виднелись очертания вещей и фигур, костер погас, и только угли тлели. Поблизости засуетился и Бланш. Ода вопила уже не от страха, а от боли, и Озанна понял, что кабан не просто мечется вокруг, а пытается на нее нападать. Орудовать мечом в тени беспросветных крон да еще поблизости от сестры было неразумным. Озанна навалился на кабана сверху и постарался того зажать, но у зверя сил нашлось в разы больше. Подоспел Бланш, отпихнувший Оду подальше от драки, и теперь парни вдвоем пытались не напороться на клыки. Наконец, Озанна дотянулся до меча и распорол кабанью бочину. Даже глубокая рана не умертвила зверя. Пришлось нанести еще несколько ударов и удерживать визжащего кабана, прежде чем он обмяк. Какое?то время все тяжело дышали и бездумно сидели на промозглой земле, которая остужала пыл участников ночной схватки. Наконец Ода, шелестя листвой, подползла к брату. Она выглядела как светлое пятно в непроглядной ночи: ее белый платок, бледная кожа и клубы пара, что шел изо рта, вернули Озанну из ступора, в котором он все так же цепко сжимал кабанью морду. Он, наконец, ощутил что?то кроме ярости и страха – по рукам растекалась теплая и вонючая свиная кровь.

– Озанна, Озанна. – Оду била крупная дрожь, отчего ее зубы громко стучали. – Озанна, ты жив?

– Жив, да, – просто ответил тот, хотя и сам не был уверен в самочувствии. – Ты ранена?

– Нет, нет, – тряслась Ода.

– Ты кричала… – вспоминал он череду событий.

– Он когда по мне топтаться начал, больно в живот лягнул, а я его толкнула и об копыто поцарапалась, – нервно тараторила Ода. – Я в порядке. Озанна, это его кровь?

Бланш отнял руки принца от туши и отбросил ее в сторону, а потом принялся осторожно раздевать Озанну, осматривая.

– Это ваша кровь! Тут из раны хлещет! – воскликнул он.

– Плохо, – оценил Озанна. – Бланш, костер. Разожги костер.

Проследив, что тот принялся исполнять приказ, Озанна ухватился за Оду и потянул ее навстречу, чтобы привлечь внимание к своим словам, а не к ране на ребрах.

– Ода, это все не страшно. Послушай меня! Ничего прижигать сейчас не надо, Бланш, просто разведи костер. Уймитесь оба и слушайте! – Озанна вскипал от того, что они так мельтешат. – Кровь сейчас остановим, не беда. Беда вот в чем: кабаны пугливы, они ни за что к людям не ворвутся, а, почуяв опасность, сбегут. Этот, значит, бешеный. Да не реви ты! Срочно рану промыть кипяченой водой. Ода, иди кипяти и поищи что?то в лекарском ящике. Бланш, накали нож, мне надо сделать надрез под языком – поможет от бешенства.

Наконец Ода промыла раскуроченный по краям надрыв на животе Озанны и присыпала кровившую рану едкой смесью из двух мешочков. Озанна позволил себе не проверять ее выбор средств, и от жжения завыл сквозь стиснутые зубы. Принц мучился от полученного ранения, потому потел, но лесной воздух обдавал их стылыми порывами ветра, отчего пот мгновенно остужался. Озанна шумно выдохнул и решил не тянуть с самым невыносимым из предстоящего:

– Бланш, тебе придется сделать мне надрез и прижечь рану. Уже светает, как раз можешь разглядеть, что делаешь. – Озанна открыл рот, высунул язык и поднял его кончик к верхней губе.

Нехотя Бланш поднес раскаленный нож и сделал небольшой надрез у уздечки. Озанна завопил и принялся отплевывать кровь, которой оказалось немного, потому что укол тут же запекся. Принц вытянул руку, требуя, чтобы ему подали бурдюк. Сделав несколько глотков, он поморщился, облил два пальца и сдавил ими рану на ребрах.