Стальные посевы. Потерянный двор

Озанна подал знак, что не оскорблен выпадом и полностью согласен.

– Если род фей идет от старшей сестры, то как она смогла произвести на свет дитя? Младенца разве возможно сделать, ну, без мужчины? – наивно расспрашивала Ода.

Брат Джонат замер и даже забыл дышать. Он выбирал между непристойным и кощунственным ответом, а потом и вовсе отказался:

– Нет! Нет. Довольно, моя дама! Я не посмею с вами обсуждать эдакое надругательство над природой человеческой.

– Вопрос?то резонный, – заметил Озанна, почесав подбородок. – Мне тоже интересно. Не осуждайте нас, брат Джонат. В Горме множество фей, и все как один не любят нашего дедушку. Может, дадите нам знание, которое авось пригодится?

Поторговавшись с собою, священник ответил:

– По легенде, она родила не одно дитя, а разрослась буйной кроной, подобно древу, – и каждой ветви передала по одному дару. А понесла она своих детей от мученика.

– Так его же убили, – не понял Озанна.

Брату Джонату, судя по выражению лица, с превеликим трудом давалась эта нелегкая беседа:

– Она его оживила.

– Что?! – хором спросили близнецы.

– Это был первый дар, который она использовала после побега. До того ей все давалось легко под взором Дамы, но вдали от матери ей, как говорят, пришлось искать магию в себе и в мире.

– Она поэтому зовется искателем? – спросила Ода.

– И как же ей это удалось? – вмешался Озанна.

– Хватит! Мой принц, моя дама, поберегите чистоту душ, она вам пригодится в походе. Наша добрая Матерь мира всея призрит кротких. На что вам сие лжеучение? Полно, говорю, полно.

Тот бурный вечер стал последним в часовне. Брат Джонат принес их дорожную одежду – новую личину – и большие ржавые ножницы. Ода все переживала, что ее особенность выдаст их обоих, но священник заверил принцессу в том, что девицы по всему королевству подражают ее образу.

– Что, конечно, греховно. Ведь Дама для того и задумала нас различными, чтобы мы не уподоблялись, – проповедовал он напоследок. – Но ваша красота воспета поэтами в трех королевствах, и веяние, я сам видел, дошло уж до купеческих дочерей. Представьте себе: выщипывают брови подчистую, волосы так высветлят, чтобы лоб казался, что ваш, столь же высоким. Мы сейчас накроем вас платом послушницы, а к бровям, а точнее их полному отсутствию, все привыкли.

– Чудно как?то, – пробормотала Ода. – Мне так неловко быть собою и себя таковую показывать.

– Вы любимы Эскалотом, моя дама, – тепло говорил Джонат. – И если бы не страх заговора, могли бы открыто обратиться за помощью. Вас зовут Восторгающей Принцессой.

– Она знает, – сказал Озанна. – Тот странствующий жонглер на состязании поэтов клялся, что баллада «Моя дама, приводящая в восторг» посвящена Оде. Она тогда сидела красная, будто ее свеклой натерли.

– Надо мной все смеялись…

– Над тобой никто не смеялся, – возразил Озанна. – Твои хохотушки подтрунивали над жонглером. Бедняга ждал одобрения, а ты его и словом не одарила.

– Я не подумала.

– Да пес с ним. Не прячь в дороге лицо с особым рвением, иначе будет подозрительно.

Ножницы предназначались для шевелюры принца. В детстве оба они, Ода и Озанна, ходили золотоволосыми. С возрастом локоны Оды стали еще светлее и тоньше, как пух, а Озанна потемнел и по придворной моде отрастил вьющиеся кудри ниже плеч. Теперь его густой русый волос уменьшал их сходство, что было хорошо, но делал его почти отражением молодого Оттава I, отчеканенного на монетах и написанного на множестве портретов. И вот это было плохо.

Священник лязгнул ножницами.

– Мой принц, вас надобно сделать братом-защитником, извольте подставить ваше высокородное чело, – весело позвал Джонат, похлопав по табурету.

– Ох, настала моя пора капризничать и сокрушаться о внешности, да, Ода? – Озанна задорно ей подмигнул и проследовал к табурету. – Потрудитесь постричь меня пристойно.

– Я не цирюльник, но простому ремеслу обучен, мой принц, – хохотнул брат Джонат и, чтобы сделать линию среза ровной, надел на голову Озанны горшок.

На следующий день ожидалась коронация Ги.?Лучшее время для побега близнецов, пока столица будет куролесить в гуляниях. Засветло люди начали собираться близ центральной площади, а к обеду там уже шумела толпа. В часовню ворвался переполошенный брат Джонат. Он прикрикнул:

– Резво, резво, собирайтесь!

– Что стряслось? Я полагал, мы не выступим до темноты, – растерянно ответил Озанна.

– Ваш брат пожелал короноваться в соборе! – бушевал священник.

– Без крыши? Разве позволено? – спросила Ода.

– А кто ему запретит? – с сожалением произнес Джонат. – Моя дама, поторопитесь, прошу! Вот-вот могут явиться гвардейцы.

– Нам сейчас не покинуть город. – Уже и Озанна стал заметно переживать. – Покуда ГиЙомма не окажутся во дворце в безопасности, на каждом углу найдется по стражнику.

– Верно, верно говорите, – согласился Джонат и нервно закивал. – Переждете в толпе, а потом с нею же покинете город. Не уходите первыми, но и не задерживайтесь.

– Озанна, я боюсь, – сказала Ода.

– Не стоит, Ода. – Он отложил сборы и поспешил обнять сестру. – Брат Джонат мудро рассудил. Среди ротозеев легче потеряться и улизнуть.

Ода подняла глаза, от страха ее зрачки расширились, почти скрывая черным зевом синеву глаз. Но Озанна держал ее за руку, выводя из часовни, и всю дорогу не отпускал. Ги не заставил себя долго ждать. За ним верхом и пешком следовал весь двор. Озанна тянул шею, выглядывая мать.

– Спрячься, не усердствуй! – одернула его Ода.

Они цеплялись друг за друга, словно были неделимыми близнецами, как Ги и Йомма. Когда те проходили мимо, Озанна и Ода склонились. Церемония длилась долго, но простолюдинов и близко к собору не пустили. В недостроенной арке на ступенях показался Ги в короне, и все вновь опустили головы, даже Йомма. Ги что?то говорил, но Озанна и Ода его не слышали, так далеко стояли. Впрочем, весть не задержалась на пороге собора, крикливые глашатаи понесли ее в народ. Наконец один из них дошел до переулка, где стояли, потупив взор, принц с принцессой.

– Именем короля Ги I, Дама его охрани! Слушайте, все слушайте волю Его Величества Ги! – горланил глашатай. – В ночь смерти покойного короля Оттава I пропала без вести принцесса Ода, любимая сестра нашего государя. По словам свидетелей, ее вероломно похитил изменник Озанна, ныне лишенный всех титулов и доходов. Сей предатель, пожелавший учинить смуту во время траура, объявлен врагом короны, и за него, живого или мертвого, назначена награда, исчислимая его бывшими землями в Вале.

Озанна даже среди ропота и общего негодования услышал, как шумно всхлипнула Ода. Она уткнулась носом в его плечо, а он попросил ее:

– Тише, тише.

Но глашатай продолжил с большим старанием, чтобы пересилить гвалт:

– В честь коронации Его Величество Ги I дарует помилование каждому осужденному, который поклянется, что не будет знать другого дела, кроме поисков изменника Озанны! А с благородных людей в отношении сего предателя сняты оковы рыцарства!

– Слышишь? – тихо хныкнула Ода, вцепившись в его балахон.

Но Озанна только крепче сжал ее ладонь. Он вытянулся, как тетива, которая вот-вот сорвется и выпустит остроту:

– Как же он меня боится.