Слепая бабочка

Это была правда. Во время работы он к спиртному не прикасался. Не пил даже пива. Но, бывало, бывало, раза два в год срывался. Вчера с горя начал, а теперь вот, ясное дело, продолжить надо. Как на грех, деньги у него при себе. После расплаты с кузнецом кое-что осталось.

Тяжко вздохнув, Арлетта взлетела на спину Фердинанда, в раздражении ткнула в круглый бок костлявой пяткой.

– Давай домой, толстый.

Фердинанд, и вправду слегка растолстевший после благополучной зимовки, послушно повернулся и торжественно повёз хозяйку к оставленной в лесу повозке.

В полях солнце палило, как на вершине лета. Шляпа мешала ужасно, но Арлетта терпела. Когда, наконец, накрыло лесной прохладой, она с облегчением стянула надоевшую шляпу с головы, принялась обмахивать горящие щёки. Фердинанд встряхнулся, пошёл бодрее, глухо постукивая по песку новыми подковами. Хорошо. Деревья шелестят, птички какие-то покрикивают. Жалостно так. Что-то у этих птичек стряслось. Орут как на ярмарке.

Внезапно Фердинанд стал как вкопанный. Арлетта едва не слетела на землю.

– Ну ты, толстый! Не дрова везёшь!

Справа, с обочины донёсся хриплый, натужный рычащий стон.

То ли зверь, то ли человек. Арлетта снова врезала пяткой по толстому боку Фердинанда. Быстрее отсюда. От греха подальше. Фердинанд не согласился. Фыркнул, заплясал на месте. Ужасный звук повторился. Упрямый конь поддал задом. Мол, слезай. Вздохнув, Арлетта послушалась. Фердинанду, который так часто бывал её глазами, она доверяла.

Соскользнула с горячей конской спины, шагнула к обочине и тут же едва не упала, споткнувшись о ногу в грубом дорожном башмаке. Рядом взвыли совсем уже дурным голосом. С ногой явно было что-то не так. Всё остальное тоже оказалось в неважном состоянии. Во всяком случае, на ощупь. Костлявый тощий мужик. Липкие пятна на добротных штанах и широкой рубахе тонкого льна. Солёный терпкий запах, который не спутаешь ни с чем. Кровь. Кровь на лбу и впалой щеке. Но раны все неглубокие, больше похожи на царапины. Одежда порвана, будто его волки драли. В волосах лесной сор, листья, мелкие веточки.

– Слышь, дядя, – нарочито грубым голосом спросила Арлетта, вовремя вспомнившая про свой наряд, – откуда ты такой?

– У… пал, – невнятно отозвался раненый.

– С возу? С коня?

– Д… да. С ко…

Арлетта прислушалась. Никакого конского топота. Да и Фердинанд стоит смирно, не беспокоится.

– Ну и где он, твой конь?

– Не… зна…

– Он тебя, видать, долго по земле тащил.

Раненый усилился шевельнуться и вдруг прошептал как выдохнул:

– Ба… бо… чка…

«Только бабочек нам не хватало, – подумала Арлетта, которая терпеть не могла насекомых. – Жужжат, в волосы вцепляются, лапками щекочут. Тьфу, гадость».

И она тут узнала его. Как про гадость подумала, так сразу и узнала. Ночной брат. Тот самый. Вчерашний. На голове грива, как у коня. Ну и что с ним делать? Связываться – опасно. Влезать в разборки ночных братьев между собой или ночных братьев и стражи… Нет уж! Проще с башни вниз головой. Скорее на Фердинанда и ходу, ходу.

– Ба… бо… чка… Я поймал…

Да уж. Поймал так поймал. Как паук муху.

– Поехали, Фердинанд.

Старый конь фыркнул. Слегка прихватил её за плечо. Мол, как скажешь, хозяйка, смотри, как бы хуже не было. Пса дурного, паршивого тогда подобрала, на коленях Бенедикта упрашивала, чтобы взять согласился. А это не пёс, человек…

– Иной человек похуже пса будет, – сказала Арлетта и печально поняла, что ничего у неё не выйдет. Просто бросить этого на дороге, может, и правильно, да не получится. Всё ж таки он не стал глядеть, как она об землю грянется, себя не пожалел, подхватил. В деревню бы его. Только далеко в деревню. Да может, в деревню-то ему и нельзя. От кого бежал, что натворил, что с собой вёз – неизвестно. Видать, хорошо наплясался на том королевском балу.

– На коня сесть сможешь?

Раненый больно вцепился в плечо склонившейся над ним Арлетты, попробовал встать и снова не удержал стона.

– Нет. Всё. Сбылось.

– Что сбылось?

– Проклятие.

Вот ещё, проклятье какое-то вспомнил. Тоже мне, ночной брат. А ещё говорят, они ни в сон, ни в чох, ни в вороний грай не верят.

– Глупости, – уверено сказала Арлетта. – Сможешь! Фердинанд, аllez!

Фердинанд потоптался и стал на колени рядом с переломанным ночным братом.

– Давай, – велела Арлетта.

Раненый, тихо подвывая, перекатился набок и с трудом втащил себя на конскую спину. Арлетта старательно придерживала его, пока Фердинанд поднимался, а потом осторожно уселась сзади. Ночной брат сразу обмяк и стал заваливаться назад всеми своими жёсткими жилами и нескладными костями. Сознание потерял. Ну, оно и к лучшему. Правда, пришлось крепко обхватить его поперёк живота. Прижать посильнее костистое длинное тело. Пахло от него как-то неправильно. Не мужским или конским потом, а кленовой листвой и весенними травами: свежей мятой, едким лютиком, горьким одуванчиковым соком. Должно быть, конь долго его по траве тащил. Даже сквозь запах крови пробивался весёлый травяной дух.

«Ой, что я делаю, что творю, беды теперь не оберёшься. Помрёт – беда, люди скажут – мы убили, не помрёт – ещё хуже. Такие, как он, добра не помнят».

– Домой, Фердинанд.

Умный Фердинанд пошёл осторожно, как по воздуху. С полверсты просто плыл по лесной дороге. И тропиночку не пропустил. Свернул вовремя. Ночной брат оттянул Арлетте все руки. К концу пути и спина, и плечи ныли как после дня работы. В лицо лезли чужие жёсткие волосы. Да ещё всё время приходилось пригибаться на всякий случай. Пару раз не убереглась, получила по лицу низко висящей веткой.

На полянке под рябинами всё было в порядке. Фиделио коротко взлаял, почуяв чужого, и заскакал на верёвке, торопя хозяйку слезть с дурацкой лошади и поскорее отвязать его, любимого. Но Арлетта придумала кое-что получше. Велела Фердинанду подойти вплотную к повозке, откинула парусину и перетащила покалеченного прямо внутрь, на тощий Бенедиктов тюфяк. Уложила поровнее. Подсунула под голову засаленный валик подушки и присела рядом. Что делать дальше, она не знала. Оставалось только ждать Бенедикта. А когда он соизволит вернуться – неизвестно.

Ночной брат лежал слишком тихо. Дышит или нет? Вроде дышит. Осторожно, кончиками пальцев Арлетта дотронулась до его лба, провела по липким от крови щекам, коснулась губ. Она слыхала рассказы о слепых, которые могут на ощупь представить себе чужое лицо. Но, конечно, ничего не получилось. Только и узнала, что бороды и усов у ночного брата нету. Выбрит чисто, будто и вправду на бал собирался. Правого уха тоже почти нету. Значит, в руках палача уже побывал. Ухо отрезали любителям пошарить в богатых домах в отсутствие хозяев. Домушник. Да не простой, с опытом. Точно, каторжный. На запястьях шрамы. Плохо зажившие, довольно свежие. На груди под остатками рваной рубахи кроме кровоточащих царапин тоже шрам. Этот старый, но глубокий и длинный. От рассекухи такие бывают. Арлетту пробрал озноб. Пока он без сознания, ещё ничего. А вот когда в себя придёт…

Громко и жалобно заскулил позабытый Фиделио. Арлетта встрепенулась и принялась заниматься хозяйством. Первым делом отвязала несчастного пса, который тут же кинулся в лес добывать пропитание. Ещё бы. С утра не ел, бедняжка. Запасы в ящичке тоже кончились, но Арлетта умела терпеть. Вернётся Бенедикт, может, принесёт чего-нибудь. А может, и не принесёт.

Теперь хорошо бы умыться. Одежда Альфа пропиталась пылью, потом и наверняка испачкана чужой кровью. Да и вчерашнюю кирпичную крошку смыть не мешает. Вода журчала где-то совсем рядом. Арлетта вытянула всегда привязанную к козлам верёвку. Это Бенедикт придумал. Нарочно для неё. Сунув руку в верёвочную петлю, пошла на звук. Скользя, сползла по низкому глинистому откосу. Ноги по щиколотку утонули в холодном иле. Рядом потихоньку шуршала речная трава.

Арлетта поплескала в лицо. Показалось мало. Тогда плюхнулась в воду прямо в одежде. Хорошо-то как. И штаны с рубахой заодно постираются. Ловко вскарабкалась по верёвке на берег. На воздухе показалось прохладно. Должно быть, уже наступил вечер. Стуча зубами, нырнула в повозку, потянула через голову опостылевшую мужскую рубаху, но вовремя вспомнила про ночного брата и ушла переодеваться за занавеску. За занавеской была её собственная постель, лавка, закреплённая поперёк повозки. Настоящая постель с тюфяком, одеялом и двумя подушками, устроенная ещё мамой Катериной. В дороге на подушках очень любил сидеть Фиделио. В последний год тюфяк совсем слежался, а лавка стала коротковата, ноги не вытянешь. Но Арлетта привыкла. Вот скопят они с Бенедиктом две тысячи триста пятьдесят гульденов, бросят работу, купят собственный дом, тогда и кровать новую справить можно. С периной, пологом, кружевным покрывалом. Главное, скопить. Немного осталось. Переодевшись в дорожные кофту и юбку, Арлетта отодвинула занавеску, тихо уселась в ногах у ночного брата. А вдруг он уже помер? А что! Запросто. Отбил себе какую-нибудь внутренность и помер. Похоже, конь его не только тащил, но и копытом врезал. Коснулась шеи. Нет. Бьётся жилка. Живой. Ничего, вот придёт Бенедикт, что-нибудь придумает.

Душно. Полог бы откинуть. Но снаружи надрывно жужжали комары. В повозку влез Фиделио, пристроился рядом, Арлетта обняла его и сама не заметила, как заснула.

Глава 4

– Арлетт! Что это есть?! Кто есть ты? Говори!

Возмущённый рёв Бенедикта потонул в бешеном лае Фиделио. Пёс проснулся и решил срочно прикинуться верным сторожем.

Взвизгнув, Арлетта подпрыгнула и безошибочно повисла на руке, сжимавшей топор. Повисла всей тяжестью, не особенно надеясь на успех. Бенедикт был пьян, и она знала – унять его будет трудно.