Слепая бабочка

– А Бенедикт тебе настоящий отец?

Скажи «да» и заткнись. Какое ему дело до семейства Арлетты.

– Да.

Но заткнуться не получилось. Даже язык прикусила. Не помогло.

– Раньше у нас большая семья была. Знаменитая. Семья Астлей. Главным мой дед был, Эдди Астлей, человек-китоврас. Его все шпильманы знали.

– Ух ты, знаешь, что такое китоврас?

– Ну да, это лошадь такая.

– Не совсем лошадь.

– Лошадь-лошадь. Только очень умная. Как человек. Семья наша на лошадях работала. Дядя Альф и тётя Жоржетт в седле плясали. Дед за шпреха стоял. Это который с кнутом посредине. Бенедикт и остальные чудеса верховой езды показывали. Хороший доход был. Они тогда даже шатёр купили. Только здесь война началась. Они собрались, поехали прочь, в Остзее, да опоздали. Лошадей у них отобрали. Вашему королю для армии лошади нужны были. Когда лошадей не стало, чужие разбежались. Остались только свои: дедушка, Бенедикт, дядя Альф, тётушка Жоржетт и тётушка Генриетт с мужем и детками. И ещё Анджелин.

– Тётушка?

– Кобыла. Она жерёбая была, на сносях, её и не забрали. Она потом Фердинанда родила. Мы с нашим Фердинандом почти ровесники. Вот. А когда наши отсюда выбирались, маму Катерину подобрали. Их деревню сожгли – разорили, всех поубивали, а она спряталась.

– То-то я смотрю, ты по-здешнему чисто говоришь.

– Ага. Я как мама. Лошадей у них уж не было. Стали работать партер.

– Это как?

– Партер – это самое простое. Прямо на земле всякие трюки. Потом, как мы сейчас, на перше, на шесте по-вашему, потом разбогатели немножко, канат завели. Но дед без лошадей скучал. Бенедикт говорит, он от этого и помер. Только я его не помню. Потом Бенедикт женился на маме Катерине. Шпильманы на чужих не женятся, но она теперь тоже стала наша, наравне со всеми работала. Она ловкая была. И на перше могла, и на канате. С дядей Альфом вместе номер делали. Горящие факелы хорошо бросали. Красиво так, я помню. Я тогда работала уже.

– Сколько ж тебе было?

– А вот этого не помню. Чем ребёнок младше, тем больше публике нравится. У нас многие кульбит и стойку научаются раньше, чем ходить.

– Так ты не с рождения… – начал было ночной брат и осёкся. Ишь какой добрый.

– Слепая я не с рождения, – спокойно сказала Арлетта, – кое-чего повидала. Снег белый, на деревьях листья зелёные, юбка вот эта красная.

– Красная?

– Ну да, – Арлетта ткнула пальцем туда, где, как ей казалось, на распялочке висел её рабочий наряд. – Это ещё Катеринина юбка. А какая она по-твоему?

– По-моему… э… розовая.

– Ну и пусть. Розовая ещё красивей.

– Ага. А потом чего было?

– Ничего хорошего, – вздохнула Арлетта. Всё-

таки пора бы замолчать. Но она говорила и говорила. Что-то мешало остановиться. – Сначала Альф разбился. С перша сорвался. Он верхним был, а Бенедикт нижним. Я видела. Альф сам ошибся. Бенедикт не виноват. Только он с першем теперь работать не любит. Я тогда маленькая была, не понимала ничего, ужас как напугалась. Но мне потом Бенедикт объяснил. Шпильманы – не простые люди. Мы не боимся смерти. Это смерть нас боится. Наверное, это правда. Бенедикт никогда не врёт. Только потом, в свейских землях, никому из наших багровую смерть напугать не удалось.

– Да, я слыхал. Мор в Дамгартене. Багровая смерть мало чего боится.

– Я знаю, чего она боится. Нас с Бенедиктом. Остальные все умерли. А я не знала, что случилось, почему все куда-то делись. Почему Катерина плачет. Потом всё как-то спуталось. Плохо помню. Я тоже заболела, но не померла. Только всё удивлялась, почему темно.

– А как ты на канате научилась?

– А вот тогда же и научилась. Мне бегать, гулять хотелось, а нельзя, темно. Но там, где мы жили, забор такой был, с гладкой жердиной поверху. Я сначала по земле ходила, за неё держалась. Только на земле неудобно. Того и гляди на что-нибудь напорешься. Ну я и стала прямо по этой жердине бегать, от столба до столба. Она же ровная была. Длинная. Хочешь – скачи, хочешь – пляши. Бенедикт увидел это – канат мне натянул. Тоже от столба до столба, только через весь двор. По канату бегать ещё удобней. Вначале падала с него, а потом и падать перестала. Потом Бенедикт велел вспомнить, как мама Катерина танцевала. Веера её даже дал. Только веера мне мешают. И шест мешает, и плащ. Бенедикт всё толковал, что ими нужно равновесие ловить, а чего его ловить. Он же ровный, канат-то. И захочешь, не упадёшь.

– И боязно не бывает?

Арлетта удивилась.

– Чего же бояться? Да там и невысоко.

– Кхм. Я бы туда не полез.

– Ну, ты же не шпильман. Вам, обычным, что выше стола, всё высоко. Ты ж по полу ходишь – не падаешь?

– Ну, бывает, спотыкаюсь.

– Споткнусь – Бенедикт всегда меня спассирует.

– Чего?

– Поймает. Как ты меня поймал. Только ты правильно ловить не умеешь. Сам чуть не покалечился. Ловить не руками надо, а на спину. Могу показать, когда чуть поправишься.

– Думаешь, поправлюсь?

– А как же. Бенедикт на всяких переломах собаку съел. Сам сколько раз ломался, сам себе и лубки накладывал. Я-то не сумею правильно.

Должно быть, излишняя разговорчивость напала на неё как болезнь. Арлетта сопротивлялась как могла, но за три вечера рассказала и про путешествие к тёплому морю, трудный путь через горы, когда повозку приходилось толкать, изо всех сил помогая Фердинанду, ужасную жару, такую, что работать можно только по вечерам, при факелах, даровые орехи и фрукты, что растут прямо на придорожных деревьях. Но народ бедный. Хлопают и кричат охотно, а подают плохо.

Рассказала и про то, как они с Бенедиктом беспошлинно возили из фряжских земель в свейские густое красное вино, а обратно ландские кружева, дурача пограничную стражу, про то, как Бенедикт однажды в одиночку отбился от болотных разбойников, про то, как они бежали из Виттингена, потому что у бургомистра пропал перстень – кабошон с рубином, и обвинили, конечно, шпильманов. Про то, что перстень стащил член их тогдашней маленькой труппы, великий маг и маэстро престидижитации Великолепный Макс, ясное дело, рассказывать не стала.

Зато рассказала, как однажды, когда они работали в неком остзейском замке, хозяйка замка захотела оставить чудо-дитя шпильманов у себя, возжелала в прислуги взять, спасти от фиглярской доли. Арлетта тогда была ещё маленькая и, должно быть, миленькая.

– А ты? – спросил ночной брат.

– Ни за что, – замотала головой Арлетта, – я Бенедикта не брошу. И Фердинанда, и Фиделио.

– А Бенедикт не хотел тебя оставить?

– Было дело. Давно. Когда все померли. Хотел меня слепцам отдать.

– Гхм!

– Да что ж ты всё кашляешь? Подавился? По спине постучать?