Мой бедный богатый мужчина

А что делать, если у тебя одна пара на все случаи жизни? В семье вообще было мало вещей, и когда мама устраивала большую стирку, порой вдруг оказывалось, что, увлекшись, она постирала всю одежду и выйти из дому членам семьи решительно не в чем. Приходилось срочно сушить вещички феном для волос и лихорадочно гладить или изобретать костюмы из подручных средств.

Кухня встретила Диану блеском алюминиевых кастрюлек и сверкающей белизной кухонного шкафчика. Как обычно, мама тщательно прибралась, приготовила обед и лишь затем бухнулась в койку.

Диана заглянула в кастрюли – рассольник, рыба по-польски, картошка и салат из редьки. Наверняка все очень вкусное, но одной есть скучно. Она, хоть и голодная, дождется отца.

Заварив себе чайку, она устроилась на табуретке с книжкой: роман Шарлотты Бронте «Джейн Эйр» Диана перечитывала в тысячный раз и грезила наяву, представляя себя в роли Джейн, а Володю соответственно в роли мистера Рочестера.

Если книжный Рочестер смог разглядеть в невзрачной и плохо одетой дурнушке прекрасную любящую душу, значит, на это способен и Володя. Правда, Джейн воспитывала ребенка Рочестера, помогала ему, когда он повредил ногу, а Диана всего лишь смотрит на Стасова влюбленными глазами. Что бы такое сделать для него? Но Володя жив, здоров и совершенно не нуждается в ее поддержке. Если бы была война… Он – командир, она – бесстрашный санинструктор, выносит его с поля боя и осторожно, нежно обрабатывает рану…

Диана усмехнулась, обуздывая свои романтические мечты.

– Ты что сидишь на кухне как бедная родственница? – Окунувшись в призрачный мир любовных переживаний, Диана и не заметила, как мама вошла в кухню. – Я сто раз говорила, что меня невозможно разбудить, когда я сплю после дежурства. Даже если ты приведешь подружек и устроишь дискотеку, я не проснусь!

– Я чаю хотела попить.

– Давай.

Мама достала из шкафчика печенье.

– Нет, печенье не буду.

– Фигуру блюдешь? Но с нашими доходами ты не растолстеешь, даже если захочешь.

Мама поцеловала ее в макушку и налила себе чаю.

– А то, может, пообедаешь? Папа когда еще придет.

Диана решительно помотала головой.

Вздохнув, мама заново закрутила волосы на затылке, скрепив их длинными, как у японской гейши, шпильками. Диана залюбовалась: какая у нее длинная тонкая шея, маленький, но твердый подбородок…

Удивительно, в свои тридцать четыре мама смотрелась молоденькой девушкой. На родительских собраниях, которые она изредка посещала, среди расплывшихся, обабившихся мамаш она выглядела провинившейся старшеклассницей, и Диана очень этим гордилась.

Причем впечатление юности создавалось не гладким лицом и не легкой фигурой – после родов мама приобрела внушительный бюст и вообще располнела. Просто она была быстрой и веселой женщиной, а выражение лица у нее все время было такое, словно она вот-вот расхохочется. Хотя, на беспристрастный взгляд, веселиться было не с чего. Муж – учитель русского языка и литературы, сама – фельдшер на «Скорой помощи». Жили с почти взрослой дочерью в коммуналке, в одной комнате, и понятно, что отдельная квартира семейству Кутеповых не светила.

Покупали только «продукты первого звена», как выражался папа, любивший систематизировать, то есть муку, яйца, крупы, овощи, масло, молоко, рыбу и мясо. Никаких колбас и прочих деликатесов.

Но скудным набором продуктов мама ухитрялась кормить семью вкусно и сытно. Вегетарианский борщ получался у нее так, что никто не сомневался в присутствии в нем сахарной косточки с добрым куском мяса.

А суп из голов лососевых рыб!.. Всего-то и надо пару картошек, морковок, луковку и ложку подсолнечного масла. Ну и рыбью голову, только не забыть вынуть из нее жабры.

Или взять гречневую кашу – казалось бы, скучное блюдо, но мама добавляла туда жареный лук, крутое яйцо и щепотку сушеных грибов, и обычная каша превращалась в амброзию.

Воистину супруги Кутеповы принадлежали к злосчастной категории людей, которых деньги упорно обходят стороной. На службе им выписывали самые маленькие премии, бригадир грузчиков постоянно обманывал папу и недоплачивал за смену, а маму ставили дежурить только с теми врачами, которые или не брали с пациентов деньги, или не считали нужным делиться со средним медперсоналом. Если семье все же удавалось что-нибудь отложить, моментально возникали непредвиденные расходы, сжирающие невеликие сбережения: в старом доме то прорывало трубы, то замыкало проводку. Старушки соседки в ликвидации аварий не участвовали, а мама безошибочно находила ремонтников, выполняющих работу из рук вон плохо, причем за самую высокую плату.

Часто в семьях таких бессребреников вырастают прагматики, больше всего на свете ценящие деньги и то, что можно на них купить. Дети вообще тяжело переносят нищету, она не позволяет им добиться популярности в среде более обеспеченных одноклассников, чутко реагирующих на социальные различия. В результате они конфликтуют с родителями, требуют денег, начинают ненавидеть и презирать «предков» за то, что те не умеют зарабатывать. Но Диана переносила бедность с таким же достоинством, как ее родители.

Конечно, иногда она думала, что, будь у нее побольше красивых вещей, ее шансы на Володину любовь резко возросли бы… Но в целом Диана принимала жизнь такой, как она есть, а уж обвинять родителей в отсутствии денег ей и в голову не приходило.

Может быть, потому что они никогда не возводили свою бедность в принцип и достоинство? Или потому, что папа два-три раза в неделю разгружал по ночам вагоны на Московском вокзале, а мама каждую свободную минуту вязала шапки на допотопной вязальной машине? Родители никогда не кичились бедностью и не утверждали, что если они не умеют заработать, то обладают особенной духовностью, недоступной более обеспеченным людям.

«Ты не носишь модных тряпок только потому, что мы не в состоянии их купить, – вздыхала мама, – а вообще в стремлении красиво одеваться нет ничего плохого».

В дверь позвонили – отец не любил открывать ключом, ему нравилось, когда жена встречает и целует его на пороге.

– Посеял разумное, доброе, вечное? Когда урожай будешь собирать?

– Вот и ты туда же! – донесся до Дианы возбужденный голос. – В этом и заключается главная ошибка наших педагогов. Они ждут немедленного результата и злятся на детей за то, что его нет. По их мнению, после уроков дети должны стройными рядами нестись в библиотеку за книгами Пушкина и Толстого, а потом, не заходя домой, сразу в Эрмитаж и консерваторию. А на самом деле такого быть не может! Как говорится, порой звук имеет очень низкую скорость. То, что детям говорят в четырнадцать лет, иногда доходит до них лишь к сорока. А уж тем более, если это такие неблагополучные и запущенные дети, как у нас в путяге. Пусть шатаются в подворотнях, курят, выпивают, слушают свой тяжелый рок и болеют за «Зенит», благослови их бог. На данном этапе я не могу их убедить, что Пушкин лучше Кинчева. Если потом, в зрелости, когда жизнь больно стукнет их по голове, они вспомнят, что я им говорил, и, может быть, найдут в этом утешение или способ выйти из кризиса, я буду считать, что прожил жизнь не напрасно.

– Я вообще-то только хотела узнать, когда тебе дадут зарплату, – миролюбиво заметила мама, позволив ему высказаться о наболевшем.

В строительном ПТУ отцу не с кем было обсудить свои взгляды на педагогику, поэтому он разряжался в кругу семьи.

– А вот этого нам знать не дано. Но не волнуйся, я сегодня пойду на вокзал, и там обязательно хорошо заплатят. Дементьев звонил, он сломал ногу, мне придется работать за двоих.

– Тебя опять напарят, так что это ты можешь не волноваться. Ладно, пойдем обедать, мы с Дианкой уже с голоду пухнем.

За едой азартно обсуждали предстоящую покупку сапог. Папа горячился, утверждал, что короткие сапожки зрительно укорачивают ногу и полнят икру, поэтому, если и брать такие, то только с вызывающей шнуровкой.

– А может, разоримся на ботфорты? В нашей путяге сейчас все девчонки их носят!

В ПТУ, в отличие от школы, формы не было, и отец считал себя знатоком молодежной моды, докладывая Диане, в чем щеголяют его ученицы.

Диана хмыкала: мода на сапоги выше колена давно уже отцветала на рабочих окраинах, прогрессивные люди интересовались совсем другими вещами. Сама-то она была уверена, что лучше всего ей пошли бы длинные сапоги, плотно облегающие икру. Но такая модель подразумевала молнию, а молнии имеют обыкновение ломаться. И где, скажите на милость, брать деньги на замену?

Наконец решено было побродить по торговым точкам и действовать по обстановке.

– А как же ты пойдешь сегодня грузить вагоны? – спросила мама, разливая чай. – Ведь у тебя завтра методсовет.

– Черт, я и забыл! Ничего, сяду в уголке и отосплюсь под бубнеж о необходимости возрождения классического образования. Я все эти речи наизусть знаю: развивать у детей память, способности к языкам, для этого преподавать латынь, древнегреческий… А вот у меня ученики свободно разговаривают на матерном, причем овладели им самостоятельно, без моей помощи!

Диана засмеялась.

– Мне и самому хочется заговорить на этом языке, когда я слушаю бредни о реформах современной педагогики, – пожаловался отец.

Мама встала, положила руки ему на плечи и из этой безопасной позиции подмигнула Диане. Обеим приходилось слушать речи о педагогических реформах больше, чем хотелось бы.

– Нет, вы только подумайте! – снова забушевал отец, не забыв прижаться щекой к руке жены. – Преподавателей латыни и греческого на всех не хватит, так что эти подходцы насчет возрождения классического образования всего лишь очередной шаг к ранней сегрегации населения. А я твердо убежден, что абсолютно все без исключения дети должны получать одинаковое образование!

– Вот поэтому ты и работаешь учителем литературы в ПТУ. – Мать поцеловала его в макушку.

– Поэтому я и работаю учителем литературы в ПТУ!

– Ну и молодец.

Раньше он трудился в университете, считаясь перспективным пушкинистом. Отец даже защитил диссертацию, а потом вдруг решил, что занимается неправедными вещами.

«Какая странная судьба, – говорил он, – Пушкин жизнь отдал за то, чтобы прекратить пересуды насчет своей жены и Дантеса, однако эта тема мусолится высоколобыми сплетниками уже больше ста пятидесяти лет. Но я, как мужчина, больше не хочу участвовать в этом безобразии».