Сиротки

Она подошла к стогу и начала раскидывать сено – медленно, как только могла, страшась найти спрятанное.

«Ну хватит, – отрывисто проговорил Голос, – ты не можешь делать это вечно!»

Она послушно заторопилась. Он ведь прав, Голос, кем бы он ни был: пусть все поскорее закончится.

Ее пальцы ударились о что-то твердое. Ледяные шипы ужаса снова проткнули горло, сковали руки, язык…

Из сена на Шарку уставились подернутые пеленой глаза Душана.

Она отскочила от стога. Не удержавшись на ногах, завалилась на спину, заткнула рот рукой, едва не прокусив ее до крови, – но отвести взгляда от своей находки не могла.

Душан был полностью раздет. Все его тело покрывали кровоподтеки и узкие раны. Руки закостенели между лицом и грудью, словно он все еще пытался защитить залитую кровью шею. На животе было вырезано какое-то слово – прочесть его Шарка не могла.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она сумела оторвать взгляд от мертвеца и вернулась в свое тело, сжавшееся на холодном полу. Крик и плач застряли в ее груди, так и не найдя выхода.

– Прости, если мы тебя испугали, мышка, – раздался голос Пригожи откуда-то издалека. Шарка вздрогнула: она успела напрочь забыть о его существовании. – Но ты же сама слезно просила отвести тебя к Душану. Вот мы и отвели. Ты не рада? Ты что-то другое ожидала увидеть?

Пригожа приблизился. На его лице светилось искренне удовольствие, а тело мелко подрагивало, словно стремясь против воли своего владельца пуститься в пляс. Ему было неподдельно, неистово весело.

Шарка стремительно вскочила и выбросила вперед правую руку. Сразу за правой взлетела и левая. Пригожа взвыл: на обеих его щеках расцвели алые царапины.

– Ах ты пизда-а-а-а! – завизжал он, срывая горло.

Шарка снова кинулась на него, краем глаза отметив, что громилы уже несутся к ней. Но ужаса в ней не осталось. Все, чего она хотела, – уничтожить этого красивого ублюдка. Если придется отдать за это жизнь – что ж, это была не та жизнь, которой стоило дорожить. Наоборот: это унизительное, грязное, беспросветное существование наконец-то закончится…

Она повалила Пригожу на пол, изо всех сил избивая кулаками. Но тот не растерялся и со всей силы ударил ее в глаз. Второй удар пришелся по скуле. Шарка, воя, как дикое животное, скатилась с Пригожи, но тут же вновь бросилась на него, почти успела вцепиться в горло…

Мощный удар по спине, и Шарка снова оказалась на четвереньках, ловя ртом воздух: это добежали к ней и Пригоже двое его людей. Один из них пинал Шарку по ребрам, второй бросился помогать стонущему хозяину. Третий остался стоять в стороне, держа в руках какой-то странный мешок…

– Стойте, – прорычал Пригожа. Удары прекратились. Шарка рухнула на живот. – Она нужна мне живой. Вы же хотите развлечься, парни? – Угодливое, радостное ржание. – Ты, мразь! – Он приблизился и харкнул ей в лицо. – Ты не заслужила легкой смерти! Я хочу, чтобы ты умоляла меня о ней…

– Мой пан, – подал кто-то голос. – Смотри! Плелся за нами всю дорогу.

Все тело Шарки от макушки до пальцев ног ныло от боли – но и эта боль не смогла перекрыть новую, самую большую волну отчаяния, когда она поняла, о чем идет речь.

Третий телохранитель Пригожи держал не мешок. В его руках болтался Дэйн.

Пригожа запрокинул изуродованную голову и рассмеялся.

– Больше не будешь царапаться, сука. – Человек, избивавший Шарку, схватил ее за волосы.

«Что ты наделала?» – прочитала она в залитом слезами лице Дэйна.

– Что ты наделал, Дэйн, – прошептала Шарка сквозь подступающие рыдания. – Мой пан… Прошу…

Пригожа присел перед ней на корточки. Кровоточившие царапины на щеках делали его похожим на кота.

– Да, милая? Что на этот раз прикажет наша капризуля?

– Прошу, отпустите мальчика. Умоляю! Умоляю! Делайте со мной что хотите, только отпустите его…

Пригожа помолчал.

– Можете пытать меня, можете меня убить…

– Это мы и так можем, дорогая. Твое разрешение для этого не нужно.

– Тогда… – Шарка, превозмогая боль, потянулась к карману. Громила придавил ее было коленом, но Пригожа замахал на него руками: ему было любопытно.

В лучах закатного солнца, что неохотно пробивались в зал через окошко, острый камень в перстне блестел особенно ярко.

Пригожа приподнял брови, осторожно забрал его у Шарки и положил на ладонь. Массивный, мужской, выполненный из темного тусклого металла в форме двух рваных крыльев, между которыми сидел большой камень, – перстень выглядел грубо, так, словно не желал кому-то понравиться. Но от него явственно исходила странная сила, понятная даже твердолобым людям Пригожи, которые завороженно уставились на трофей.

– Это мне дал кьенгар, – прохрипела Шарка. – Свортек, последний кьенгар Бракадии, правая рука короля…

– Дал, конечно, – перебил Пригожа. – Наверняка сняла, пока сосала его волшебный хрен. Оно что-то делает?

– Я не знаю… Пожалуйста… Отпустите Дэйна…

Пригожа задумался, переводя взгляд с кольца на Дэйна, с Дэйна на Шарку, с Шарки обратно на кольцо. В глубокой задумчивости он поскреб макушку, потер окровавленный подбородок, встал и принялся расхаживать туда-сюда. Кажется, его размышления длились вечно. Даже его люди начали нетерпеливо сопеть, когда наконец он нацепил кольцо на палец и сказал:

– Ну что ж… Я подумал. Взвесил все за и против и решил, что… Да нет, конечно, ты серьезно думала, что после всего этого я возьму невнятное колечко и все забуду? Парни, – повернулся он к своим людям и кивнул на столы: – Отдерем эту шлюху так, чтобы она напоследок поняла, как себя вести с такими, как мы.

Они без труда уложили ее животом на один из столов – у Шарки уже не осталось сил на сопротивление. Один держал ее сведенные за спиной руки, пока другой задирал юбки и стягивал с бедер исподнее.

– Сначала я. Опробую, так сказать, – вдруг она ядовитая? – Пригожа спустил штаны и был во всеоружии. – Все ради вас, мальчики!

Его рука звонко шлепнула Шарку по оголенной ягодице:

– Знаете, я начинаю понимать олуха Душана, – промурчал он, погружая другую руку в густые волосы девушки, пока его подручный разводил ее ноги.

Вот и все. Четверо молодых мужчин, злых и разгоряченных, были ей не под силу, даже будь у нее оружие; с голыми руками, с Дэйном в заложниках – нечего и надеяться спастись… В ее глазу – том, что не заплыл кровью, – все вокруг снова сгущалось и темнело, тени собирались в причудливые очертания, похожие то ли на людей на четвереньках, то ли на собак… Разум оставлял ее.

Точно, собак, думала она, пока все ее тело сотрясалось от яростных толчков. Собаки, ее верная свора, были к ней, в отличие от людей, добры. А тем немногим людям, которые ее любили, пришлось в итоге за это поплатиться.

Она ведь обещала никогда не вести себя, как их с Дэйном мать: словно жизнь не стоила ничего, в отличие от чувства собственного достоинства. На том покойная Анежка и стояла до своего позорного конца. Стоило Шарке единственный раз в жизни выглянуть из тени и нарушить тишину, как ее немедленно постигла та же участь.

В сырой тишине мерно шлепала плоть о плоть да плакал Дэйн. Его держали так, чтобы он не мог отвернуться от сестры. Мальчик жмурился изо всех сил, но иногда что-то заставляло его открыть на мгновение глаза – и судорога рыданий снова сотрясала тощее тельце.

Пригожа проследил за взглядом Шарки:

– Эй, мальчик, – спросил он через одышку, – ты любишь свою сестру?

Тот не отозвался.

– Эй, мальчик! – заорал Пригожа и с размаху ударил Шарку по заду.

– Отвечай, когда к тебе обращается пан! – прорычал громила, державший Дэйна.