К черту 8 марта!

– Малинка… – шепчет он, обжигая горячим дыханием губы, и это безмолвное требование, приказ, которому Машка подчиняется. Раскрывает рот и с восторгом ощущает, как он прикасается. Нежно-нежно, осторожно, словно пробуя.

И губы у него твердые, да… Такие настойчивые… Пожалуй, настойчивей, чем она запомнила… И в то же время – более умелые… Научился за эти годы…

Мысль эта не вызывает негатива, в конце концов, Машка тоже не монашкой жила… Но все прошлое сейчас почему-то воспринимается далеким-далеким и совершенно ненужным… Словно сон был. А настоящее, реальное – вот оно. Сейчас.

Сашка усиливает напор, целует все грубее, жестче, его большие ладони обхватывают ее за талию, чуть приподнимают, чтоб удобней было целовать, Машка ощущает, что ноги не касаются пола, что она просто висит в его руках, и это почему-то вызывает дикий восторг, руки сами тянутся обнять его за шею, легко царапая короткими ногтями по затылку, Сашка сдержанно рычит ей в губы, но не прекращает целовать, наоборот, только распаляется все сильнее.

И это просто упоительное ощущение, Машка теряет полностью связь с реальностью, и нет в мире больше ничего, кроме этого большого, грубого мужчины, опять, в который раз, сделавшего проклятый праздник Восьмого марта незабываемым…

– Мария Дмитриевна, там опять… Ой… – Леночка залетает в кабинет, тормозит на полном ходу, – простите…

И выбегает за дверь.

А Сашка, прекратив целовать Машку, но не прекратив держать на весу, только усмехается и зарывается носом в ее волосы:

– Черт… Малинка… Офигеть…

Машка не отвечает, хотя с его определением ситуации полностью согласна. И даже, может, и грубее можно сказать… Но не нужно.

Она держится за его шею, вися послушной тряпочкой в тяжелых, властных руках, и ощущает себя невероятно счастливой и защищенной.

И не хочется его отпускать. Он ведь… Он может выйти сейчас за порог и не вернуться… И окажется, что его и не было, а все, что произошло, просто ее сон, результат временного помрачения рассудка…

И Сашка, похоже, чувствует то же самое, потому что отпускать ее вообще не торопится, сжимает, водит носом по шее, покрывая чувствительную кожу мелкими, царапучими поцелуями… И это так морозно-сладко, что Машка только ежится счастливо…

– Мария Дмитриевна, – пищит из-за двери деликатная Леночка, – там вы срочно нужны…

Машка выдыхает, смотрит на Сашку:

– Мне надо идти.

– Когда заканчиваешь? – хрипло интересуется он, не торопясь отпускать.

– Утром, в восемь.

– Хорошо… Я тебя встречу.

Это сказано таким командным, безапелляционным тоном, что от любого другого и в любой другой ситуации Машка бы обязательно взбрыкнула. Но сейчас она только выдыхает и кивает.

– Номер телефона твой.

Сашка отпускает ее, напоследок скользнув губами по шее. Машка вздрагивает, скрывая прыгающие по коже мурашки, тянется за телефоном, смотрит вопросительно, и Сашка диктует ей цифры.

Машка делает дозвон, смотрит, как он принимает, сохраняет. И опять смотрит на нее. Темным, горячим взглядом.

– Даже не надейся, что в третий раз у тебя это получится, – коротко и с легкой угрозой говорит он.

– Что? – удивленно поднимает она брови, слегка кокетничая, потому что всем все понятно, естественно.

– Исчезнуть…

Он не выдерживает, опять тянется к Машке, подхватывает ее, и она с готовностью позволяет ему поцеловать себя. Коротко, невероятно жадно и с обещанием.

– Мария Дмитриевна… – голос Леночки извиняющийся, но очень настойчивый.

– Иду!

Машка спешно собирает волосы в гульку, пристраивает шапочку и маску, пряча натертые, зацелованные губы, и, бросив взгляд на невозмутимого Сашку, идет к двери.

Там Леночка, смущенно переминающаяся с ноги на ногу, с облегчением выдыхает и, поглядывая на молча стоящего за спиной Машки здоровенного мужчину, принимается быстро тараторить про очередного пациента.

Машка кивает, изо всех сил делая вид, что все штатно, нормально, и то, что она целовалась на рабочем месте с посторонним военным, вообще в рамках.

Она выходит в коридор, Сашка тяжело топает за ней.

У кабинета первичного приема опять очередь, и Машка вздыхает. Восьмое, оно такое Восьмое… Хороший праздник…

Она поворачивается к Сашке, слегка смущенно, не зная, как себя вести, что говорить. Поцеловать? Кивнуть? Сказать “до свидания”?

Сашка решает эту пролему, улыбнувшись и кивнув на прощание:

– До утра, Малинка.

Разворачивается и уходит, а Машка с полминуты смотрит вслед, на его широкую, ровную спину, и мысли у нее… Сумбурные и странные.

Но из кабинета доносятся голоса, и Машка, встряхнувшись, идет работать. До конца смены еще далеко.

Если выдастся свободная минутка, она обязательно подумает о непонятных происках судьбы, постоянно сталкивающей ее с Светловым именно Восмьмого марта. Что-то же это должно обозначать?

Утром она сдает смену Макару, судя по похмельному лицу и выхлопу, удачно отметившему праздник с семьей.

Улучив момент, когда они остаются наедине, Макар дарит ей коробочку с украшением.

Машка удивленно смотрит на любовника:

– Ты чего это? Жене не подошло, что ли?

И, по недовольно сжавшимся на миг губам, понимает, что прямо в точку попала.

Отдает ему коробочку:

– Спасибо, не ношу браслеты.

– Ну, Манюнь… – он тянется к ней губами, – злишься? Ну не мог я вчера никак…

Машка уворачивается, насмешливо поднимая бровь в удивлении:

– Да с чего ты взял, что я злюсь?