Римская карусель. Первая книга цикла «Время орбинавтов»

– Salve! – ответила девушка заметно увереннее, чем студент. Голос у нее был мелодичный, слегка тягучий.

– Я Лоренцо, э-э, Лаврентий. Как зовешься ты? – продолжал студент, удивляясь тому, что разговаривает с молодой женщиной на языке церковной литургии.

Девушка, услышав понятные слова, произнесла в ответ весьма длинную речь. Говорила она легко, совершенно не затрудняясь в выборе слов, в отличие от своего собеседника. Лоренцо произнес для нее несколько фраз на французском, венецианском и на одном из немецких наречий, но Безымянная не узнала в них звуков родной речи. В ходе этой проверки выяснилось, что она получила прекрасное образование, ибо классические языки – латынь и греческий – понимала безупречно. Но каким был ее родной язык, так и оставалось пока загадкой.

– Что она говорит? – теребил друга Риккардо после очередной латинской тирады Безымянной.

Лоренцо попросил девушку подождать, пока он переведет ее слова, и обратился к сгорающим от нетерпения цирюльнику и его тетке.

– Ваша гостья не помнит ни имени своего, ни родины. Что касается родного языка, то она чувствует, будто всю жизнь только и делала, что говорила на латыни. Я попробовал объяснить ей, что это невозможно, но она не понимает моих доводов, ибо ничего не помнит об этом мире. Хотя ей многое кажется знакомым – какие-то названия, дома, холмы, – она пока ничего не вспомнила. Сейчас юная госпожа просит вас рассказать ей все, что вам о ней известно: откуда она здесь взялась, как долго спала, что ее разбудило, что это за страна, город, в общем – все, что можете ей поведать.

Присутствующие принялись наперебой выполнять просьбу девушки. Лоренцо не только переводил, но и вставлял собственные суждения. Все это продолжалось до тех пор, пока у него от усталости не стал заплетаться язык.

Перед уходом студента между хозяевами дома и гостьей завязался бурный спор, когда Безымянная попросила Лоренцо перевести, что ей необходимо каждый день принимать ванны. Присутствующие, вспомнив страшные дни чумы, стали объяснять ей, насколько опасны влажные пары, говорить, что через горячую воду и пар передаются миазмы, распространяющие моровое поветрие.

Расписывая ужасы чумы, Лоренцо сказал, что этот ужасный недуг «сеет мучительную смерть и уничтожает целые города».

– Но к чистому телу, не так быстро пристает недуг, – возразила Безымянная, демонстрируя присутствующим такие, доселе неизвестные им, стороны своего характера, как настойчивость и упрямство.

Риккардо ссылался на то, что из всех присутствующих он, цирюльник и костоправ, ближе всех к медицинской профессии, цитировал знакомых лекарей, рассказывал, используя последние силы измученного переводчика, как погибла вся его семья. Но Безымянная не унималась.

– Lavari debeo![6 - Мне необходимо помыться! (лат.)] – настойчиво повторяла она, утверждая, что многие люди могли уцелеть в дни поветрия, если бы содержали свои тела в чистоте.

– Откуда тебе это известно? – переводил Лоренцо на латынь.

– Не помню, откуда, но известно, – переводил Лоренцо с латыни.

Убежденность девушки не смогли поколебать никакие доводы Риккардо, и в конце концов он потерпел поражение, позволив убедить себя.

В тот же день, уже после ухода студента, цирюльник устроил для Безымянной в кухне возможность залезть в большую бадью с горячей водой. Оттуда долго доносились плеск и фырканье, после чего Безымянная вернулась в гостиную. Мокрые рыжие волосы пристали к голове и шее, лицо светилось удовольствием.

Через несколько дней Риккардо и Лоренцо сидели в «Погребке у Филиппо», обсуждая Безымянную. Оба прекрасно понимали, что о возрасте девушки лучше никому не рассказывать, чтобы не привлекать тех, за кем маячили тени пыточных застенков. С точки зрения обывателей и их духовных пастырей, только дьявол мог дать человеку способность прожить два столетия, да еще и не постареть при этом.

– Не понимаю, – задумчиво говорил Лоренцо. – Судя по твоему рассказу, Безымянная, проснувшись после двухсотлетнего сна, тут же начала двигаться и разговаривать. Но ведь ее члены должны были утратить всякую силу от такой продолжительной неподвижности! Почему этого не произошло?

– Может быть, – поразмышляв, предположил Риккардо, который до настоящего разговора вовсе об этом не задумывался, – дело в том, что она не спала непрерывно, а каждый месяц пробуждалась и немного двигалась? Или в том, что такова природа наложенного на нее заклятия?

– Все это хотелось бы понять получше, – заметил Лоренцо. – Интересно, если ей удастся вспомнить, кто она такая и как ее усыпили, сможем ли мы объяснить себе все, что кажется сейчас столь загадочным?

Потом беседа перешла на другую тему. Студент, уже догадавшийся о чувствах его друга к загадочной девушке, заверял его, что никогда не станет за ней ухаживать.

– Дружба для меня прежде всего! – объявил он, заедая чесноком дешевое вино. – Ты же знаешь меня, если я что-то обещаю, ничто не заставит меня нарушить слово. К тому же, в отличие от тебя, я отнюдь не вижу в ней красавицу. В моем вкусе более пышные формы. Впрочем, – спохватился Лоренцо, – это не имеет никакого значения. Главное – дружба!

Риккардо безмолвствовал. Его думы были заняты тем, как бы подступиться к Безымянной. Советоваться на эту тему с многоопытным студентом почему-то не хотелось.

– Кстати, у нее бывает одна ухмылочка, от которой у меня слипаются внутренности, – заявил вдруг изрядно захмелевший Лоренцо. – Ты не замечал? Этакая, знаешь ли, усмешка одним левым уголком рта. И в глазах искорка, совсем недобрая. В общем, хотя твоя Безымянная двигается как кошка, эта ее односторонняя улыбка подошла бы скорее змее.

– Разве змеи и кошки улыбаются? – спросил Риккардо, не зная, как еще выразить удивление, вызванное словами друга.

– Да, на картинах старинных мастеров, с коими Безымянная могла водить личное знакомство! – захохотал в ответ студент.

До этого разговора Риккардо не замечал никакой недоброй усмешки на лице у Безымянной. Ему казалось, что все в ней дышит миловидностью и приязнью. Но вскоре он понял, о чем говорил Лоренцо.

Это было несколько дней спустя, когда, воспользовавшись присутствием переводчика, Безымянная снова заговорила о необходимости ежедневных омовений тела. После того раза, когда ей позволили искупаться в бадье, ей приходилось довольствоваться протираниями влажным полотенцем и частой сменой одежды. Девушка считала, что этого недостаточно.

Она спрашивала, есть ли в городе общественные бани, признаваясь, что не помнит, откуда знает об их существовании. Ей отвечали, что после «черной смерти» все бани, по приказу церковных властей, были закрыты.

Тогда Безымянная снова стала настаивать на ежедневных домашних ваннах.

Риккардо, как ему ни хотелось во всем ей потакать, на это пойти не мог. Мысль о чуме вызывала в нем панику, от которой скручивался желудок и немела левая рука. С большой неохотой он согласился на то, чтобы Безымянная мылась в горячей воде один раз в две недели. Девушка, видя, что споры бесполезны, замолкла, и тут цирюльник и заметил эту улыбку. Она была очень быстрой, мимолетной, только появилась, тронув один уголок рта, и тут же исчезла. В глазах девушки действительно словно вспыхнул и погас непонятный огонек, лишенной всякой приветливости. Совсем не так улыбалась когда-то ненадолго пробудившаяся мраморная статуя маленькому мальчику, глазевшему на нее в немом восторге.

И Лоренцо, и Тереза поддержали решение Риккардо, и все же у него осталось неприятное чувство, что-то вроде вины перед девушкой, и чтобы как-то скрасить неловкость, он в тот же вечер преподнес ей в дар весьма изящную сеточку из золотистых нитей для удержания собранных на затылке волос.

Тереза, утомленная хлопотами по хозяйству, уже спала. Безымянная, в эти дни не раз видевшая на улицах Рима женщин с подобными сетками, легко поняла, как ее приспособить. Стоя перед зеркалом, она повертела головой, потряся выбившимися из под сетки кудряшками и несколько раз произнесла уже знакомое цирюльнику латинское «спасибо». Девушка коснулась его руки, а затем медленно двинулась в сторону своей спальни, не тяня Риккардо за собой, но и не разнимая их ладоней, от чего изящная ее рука вытянулась в полную длину. Молодой цирюльник пошел за девушкой, чтобы не размыкать этого легкого прикосновения.

Двигаясь таким образом, Безымянная привела Риккардо к своему ложу и задернула за ними завесу. Они долго, не торопясь, ласкали и раздевали друг друга, и не прекращали ласк и после того, как на них не осталось никакой одежды. Риккардо вдыхал запахи женского тела, удивляясь тому, что еще совсем недавно оно было столь же безжизненно, как статуя из холодного белого мрамора.

Однако в тот самый миг, когда окаменевший жезл должен был погрузиться в теплое влажное лоно, Безымянная решительно отстранилась, остановив движения мужского тела. Риккардо, решив, что его приглашают проявить настойчивость, снова потянулся к женщине всем телом, но та оттолкнула его. Не понимая, чего она хочет после всех этих ласк, он повторил попытку, и тогда Безымянная крепко стиснула рукой его запястье, не давая приблизиться к себе.

Ее узкая, красиво очерченная рука выглядела сейчас очень рельефно и больше походила на руку мальчика, наделенного весьма странной и необъяснимой силой. Эта сила оказалась неожиданностью и для ее обладательницы. С интересом смотрела девушка на собственную мертвую хватку, на толстые, побелевшие пальцы Риккардо, и губы ее снова тронула та «односторонняя» улыбка, о которой говорил Лоренцо. Риккардо почувствовал желание взять Безымянную с боем, сломив ее силу своей собственной, как берут неприятельскую крепость. Ему стоило немалого труда напомнить себе, что он собирался стать для девушки защитником и другом, а не насильником.

– Хорошо, мадонна, хорошо, – заговорил он, подавляя гнев. Он уже знал, что это слово – bene – звучит одинаково на обоих языках.

Безымянная отпустила его руку и тут же стала быстрыми движениями растирать ему запястье. Чувствительность, вместе с кровью, возвращалось в пальцы игольчатыми уколами.

Последовали новые ласки, но красный от стыда и разочарования Риккардо на них не ответил.

– Хорошо, – еще раз произнес он тихо, отстранился, взял свою одежду и покинул спальню, не зная, что же он только что испытал: унижение, удовольствие или муку.

* * *

В те дни двое друзей и рыжая гостья часто совершали длинные прогулки по Вечному городу. Мужчины сажали девушку на мула, а сами шли рядом, хотя после той ночи в спальне Риккардо подозревал, что по силе и выносливости она нисколько им не уступает.

Безымянная по-прежнему не могла вспомнить, откуда ей знакомы те или иные здания, названия, возвышенности. Она о многом расспрашивала Лоренцо, и тот охотно отвечал ей. Риккардо же хранил угрюмое молчание, но отказаться от этих прогулок не мог.

Студент объяснил девушке, что в их стране способность не постареть за двести лет может вызвать подозрения в магии, за каковыми неизбежно последуют дыба и кнут, и поэтому ей не следует рассказывать о себе посторонним людям. Девушка, хоть и выглядела весьма удивленной, сказала, что все поняла, и пообещала соблюдать осторожность.

Однажды разговор зашел о семи холмах, на которых стоял Рим с самых древнейших времен. К ним относились не все холмы, входившие сегодня в черту города. Лоренцо стал показывать рукой в разных направлениях, произнося названия, и все они – Палатин, Капитолий, Эсквилин, Квиринал и так далее – звучали для нее знакомо.

В это мгновение троица с мулом подошла к небольшому фонтану, из которого горожане часто брали воду для домашних нужд. Увидев воду, девушка соскочила с мула и побежала к нему и в мгновение ока перелезла через края чаши фонтана. Друзья не успели понять, что происходит, как Безымянная уже мыла стройные ноги в пенящихся струях, задрав зеленую юбку выше колен. Лоренцо и Риккардо в ужасе бросились к ней.

– Госпожа, – забормотал Лоренцо тихим голосом, чтобы его не слышали зеваки, уже останавливающиеся поглазеть на необычное зрелище, – молю тебя, немедленно опусти платье! Здесь женщине лучше не показывать посторонним даже ступню, не говоря уже о бедрах!

– Я не могу ходить грязной, Лаврентий! – Возразила девушка, глядя на него потемневшими глазами. – Твой друг не дает мне возможности принимать ванны. Что ж, у себя дома он хозяин. Но это место Рихардусу не принадлежит, и он не может мне здесь приказывать!

Вокруг раздавались смешки. Риккардо чувствовал такую смесь растерянности и возмущения, что единственное, на что он был в этот момент способен, это схватить Безымянную, огреть ее как следует и утащить отсюда силой.

Впрочем, девушка уже покинула чашу фонтана, опираясь на предложенную студентом руку. То ли ее убедили нарисованные Лоренцо картины предстоящих ужасов, то ли она почувствовала опасность, глядя на собравшихся возле них людей. Смеялись далеко не все. Лица некоторых были искажены гримасами гнева и отвращения. Из толпы вышел высокий священник.