– Вот. Теперь у меня будет рефлекс на чайник. А чай я люблю. Идите, Миша.
Михаил поднялся, хотел найти в себе доброе слово этой женщине, но подавил это желание, повернулся и двинулся к выходу. У двери он обернулся, Анна Сергеевна неотрывно смотрела на него, он молча открыл дверь и вышел. На улице он с остервенением вырвал сигарету из пачки и закурил. Может, и себе чайник со свистком купить? Павлова порадовать.
Дома никого не было. По дороге, в такси, он заархивировал видеофайл и удалил оригинал. Он пошел сразу в душ, долго вертелся под струями, поливал себя гелем, смывал, опять намыливался, менял горячую воду на холодную, но картина волнующихся грудей Анны Сергеевны из головы не уходила, а в ноздрях застрял дурманящий шанельный аромат. Надо чаю попить. Крепкого. Да. Он сидел на кухне, ждал, пока заварится чай и курил. Потом взял бабушкину кружку, сёрбнул пару раз и услышал скрежет ключа в двери. Явилась-не запылилась. И всего-то час ночи.
Он вышел в холл. Открылась дверь, и впустила Белку. Волосы ее были заплетены в обычную косу, хотя раньше она так не делала; на лице блуждала улыбка.
– Ты мой слааадкий!
Белка повесилась на Михаила и попыталась поднять ноги, согнув их в коленях. Он стоял как столб, девушка отодвинулась.
– Ну, не очень-то и хотелось. Дуешься? Что я поздно? Так я последняя из такси вышла – сначала девчонок развезли. Молчишь? Это из-за того, что я без тебя была? Могу я хоть разочек сама гульнуть? Ты же тоже один был.
– Был.
– Ладно. Я в душ.
Михаил вернулся в кухню и закурил. Ну вот, жива-здорова, никуда не делась. Все хорошо. Ну, поживем – увидим, как говорят французы. Пошли спать.
В спальне он расстелил кровать, потынялся по углам и увидел два золоченых крючка, которые он ввинтил в стену на высоте двух метров пару месяцев назад в промежутке между шкафом и дверью, затем он повыдвигал ящики своей тумбочки, пошарудел там и закрыл.
Вошла Белка в халате, сняла его, походила по спальне голой, зачем-то понаклонялась, достала из шкафа и натянула на себя сетчатые черные колготки с отверстиями спереди, сзади и по бокам – казалось, что это пояс с подвязками и чулки. Михаил сидел, опершись на спинку кровати. Белка залезла на кровать и стянула с него трусы, улеглась напротив и стала пальцами ног шевелить у него в паху.
– Ну, чего это он у тебя такой грустный? Ты устал?
– Я устал.
– А я девчонкам фото показывала.
– Какое.
– Где ты мне на ноги кончил.
– Ну показывала и хорошо.
– Ты не злишься?
– Нет.
– Нет? Совсем?
– Совсем.
– А он все грустит. Слушай, у тебя есть тут наручники?
– Есть. Тебе зачем.
– Дай мне.
– Держи.
Белка поднялась, пододвинулась, взяла наручники и защелкнула их вокруг мошонки Михаила, потом вернулась назад, улеглась на спину, опершись на локти, и продела пальцы правой ноги во второе кольцо. Она подняла ступню, подвигала ею вправо-влево, потянула вверх, подергала.
– Не нравится ему? Вижу, не нравится. Ладно, снимем. Может, на меня наденем? Нет? Ну Мишка! Это ты из-за той фотографии?
– Да мне все равно, что ты там кому показываешь.
– В фейсбуке.
– Нет. Я и не видел никакой фотографии.
– Вот брихун. Из-за комментов?
– Да плевать я хотел на все комменты. Только мне и дел есть, что читать комменты разных коцнутых пидоров.
– Ну не злись, Мишунчик. Это и не я ее повесила.
– Да, я понял, сама повесилась.
– Это Дашка нас фотографировала, а потом и нажала «поделиться».
– Конечно. Я все понял. Одни враги кругом. Только Дашка там рядом с тобой сидит.
– Так ты ж не видел!
– Ну видел.
– Значит, из-за нее.
– Я просто устал. Давай спать.
– Ну я не могу так спать! Ну поругай меня, покричи.
– Не хочу я тебя ругать.
– А я знаю, что ты сейчас хочешь.
– Ты цыганкой заделалась?
– Ты хочешь меня побить.
– Какая прозорливость.
– Ну так давай!
Белка вскочила и улеглась поперек ног Михаила на живот. Он ляснул ее ладошкой по попе.
– Все. Индульгенция выдана. Иди ложись. Спи.