Мое счастливое детство

Однако вернемся немного назад, в теплые, но, как потом оказалось, страшные годы. В конец 1930-х.

Детство и немного страшно (1933-1941)

Исторические хроники

1933 год – Германия – к власти приходит Адольф Гитлер.

1933 год – Германия – еврейские погромы.

1933 год – СССР – продолжение голода. Умерло до 7 млн чел.

И теперь я понимаю, почему моя няня Поля уже в 1940 году, сидя на кухне, плакала каждый вечер. А маме говорила: «Та ж не можу я исть, Цыля Мыхайловна. Як же я можу, коды усе мои голодують».

В год моего рождения, 1933-й, погибли Павел Флоренский, великий философ, и профессор религиозного права Павел Гидулянов.

В 1935 году снесли церковь у Покровских Ворот Успенья Богородицы. Наполеон, взяв Москву, церковь приказал поберечь.

В этом же году в СССР введен закон о смертной казни за побег за границу. Мне 2 года.

В 1936 году приехала в Москву Лина Ивановна Прокофьева, жена великого композитора. В 1949 году была арестована и долгие годы находилась в лагерях – Абязь, Потьма и др.

В 1937-1938 годах – Большой террор. Я уже понимал, что что-то тревожное в наш дом проникло. Веселье потихоньку ушло. Опалило всех. А след от ожога остался и живет в России и в наш XXI век.

А в 1937 году Россия двинулась. Куда, как спросила протопоповна у Аввакума: «До самыя до смерти, матушка», – промолвил сквозь пургу протопоп.

Об этом движении в лагеря ГУЛАГа и на скорую неправедную расправу замечательно написал Семен Липкин в поэме «Нестор и Сария»[4 - Цит. по книге Р. Орловой «Воспоминания о непрошедшем времени».].

И двинулась Россия: маловеры;
Комбриги; ротозеи; мужики;
Путиловцы; поляки; инженеры;
Дворяне; старые большевики;
Ползучие эмпирики; чекисты;
Раскольники; муллы; эсперантисты;
Двурушники; дашнаки; моряки;
Любовницы; таланты; дураки;
Предельщики; лишенцы; виталисты;
Соседи; ленинградцы; старики;
Студенты; родственники; остряки;
Алаш-ордынцы; нытики – короче,
Все те, которых жареный петух
В зад не клевал – на край полярной ночи…

3 года (18.01.1936 г.). Первая трудовая лопата в руках

22 июня 1941 года – начало Великой Отечественной войны. Мне 8 лет.

Но есть и позитив. В 1935 году выплавка стали резко выросла. В этом же году, если верить журналу «МТС на стройке», животноводство в СССР шагнуло на недосягаемую высоту.

Воспоминания детства. Когда думаешь, кому это надо, то постепенно уверяешься во мнении, что эти мелочи – коммунальный быт, кремлевские пайки, дворовые мальчишки – и многое другое должны быть интересны иным поколениям. А там, глядишь, и иным мирам.

Мы, мальчишки Басманной слободы, начали осваивать дворы, закоулки и переулки, нам прилегающие, перед самой войной. Все было интересно. Добредали и до Яузы, которая была еще не очень грязная и рыбопродукцию в виде пескариков для нашего пропитания у костерка давала.

С няней Полей. 1936 год

Мелькают в моей памяти мальчишки, мои друзья, да вдруг фантазия нет-нет да занесет нас, мальчишек, в совсем иные времена.

Например, лужа. Лужа, которая находилась долгие годы в начале Земляного Вала, при улице Старая Басманная. Мы, мальчики, часто эту лужу «наблюдали», и различные фантазии в наши головы приходили. Но это было уже после войны. А до этих трагических для всех времен я жил с бабушкой, Полей и мамой в основном на даче в поселке Мамонтовка.

Проживание в Мамонтовке

Зимой почти каждое утро у меня начиналось вот с чего. Я стоял у замерзшего окна и занимался важным делом. Пальчиком, а затем и двумя оттаивал дырочку в морозных узорах, что зима нарисовала на всех окнах.

Было это на даче в поселке Мамонтовка. По Ярославской железной дороге. Там, на даче, жили я, мама, бабушка и няня Поля. У меня няня считалась главной. Даже главнее мамы. И бабушки.

А оттаивал от мороза дырочку я для того, чтобы не пропустить приезда папы. Папа приезжал каждую субботу вечером. А в воскресенье вечером же уезжал в Москву. Правда, иногда не приезжал совсем. Телефона на даче не было, но прибегал шустрый сторож из близкого санатория и радостно сообщал. Мол, ваш папа просил передать, оне не приедут. Шли маневры. Или заседания. Или, сторож переходил на шепот, «в Кремль вызывали».

В общем, я ждал. Окошко было расположено удачно, напротив дорожки. Забор же и калитка были из штакетника. Поэтому всегда видно было, как «эмка» останавливалась и папа еще несколько минут говорил с шофером, дядей Сережей Медниковым. И у обоих шел пар изо рта. Зима. Мороз.

Когда меня отправляли гулять, я работал. Во-первых, чистил снег от калитки до крыльца. Потом чистил скамеечку и устраивал там коня. То есть седлал скамеечку, дергал за веревочку и мчался на белых. Размахивал саблей-прутиком. Рубил их беспощадно.

Няня Поля атак моих на белых не одобряла:

«Мало их погубили, так и ты еще хочешь добавить. Вон, борись, чтобы у усех еда была. А-то в деревнях да колгоспах ваших голодують. И скотина, и люди».

Няня Поля была с Украины. И, оказывается, вместе с папой воевала в кавбригаде Примакова. Даже наградили ее серебряным портсигаром.

Вот от этих боев и стала Поля смелая. Правда, понимала, где, что, когда и с кем. Но меня образовать пыталась.

Папа привез ее с Гражданской как вдову своего друга. Да всю больную. Вот она и стала няней. В общем, для всех, не только для меня. Хотя детей у Поли не было (верхом да в бой, вот все и вытрясла), но я-то и был для нее самым-самым мальчиком.

Да что говорить. Любое животное своих мальчиков любит. Вот и бывает, что собака выкармливает и щенят, и котят. И куры высиживают утят. Которые потом смешно за курицей семенят. Попискивают, мол, ма, не торопись, не оставляй нас. Мы – не поспеваем.

* * *

Далее я расскажу немного о дачах в Мамонтовке. К нашему рассказу это не относится, но не упомянуть о проживающих на дачах не могу. Уж очень интересные особы проживают на казенных дачах. Эти дачи называются поселком старых большевиков. Вернее, назывались они, дачи, поселком политкаторжан. Местные молочницы, что по дачам молоко разносили, всегда по утрам кричали:

«Дуня, ты к кому?»

«Да к каторжникам я, у Фейгельсонов маленький болеет, дак ему молока поболе надоть».

Конечно, старые большевики, они же каторжники, обижались. И в один прекрасный день поселок стал называться – «старых большевиков». Что тоже было иногда смешно.

«Дуня, ты к кому?»

«Да большевики померли, вот просили на поминки им свеклы принесть».

Старые же большевики жили своей уже немолодой жизнью. В большинстве они были въедливые, всем недовольные и, можно сказать, скандальноватые.

Помимо того, что каждый норовил писать в ЦК ВКП(б) замечания по текущей внешней и внутренней политике, обращались к членам ЦК и даже Политбюро по старинке – Гриша, Клим, Анастас, Вячеслав, Николай и т. д. Что уже многим не очень нравилось. Помимо этого, они внимательно и ревниво следили за соседями – дачами Совета народных комиссаров СССР, Минобороны РККА. А дачи НКВД были в ином месте. Да и не уверен, что старые, тертые каторжане додумались бы за этими дачами следить.