Черная графиня

В Москве я почувствовала себя как дома. Кстати, и особнячок на Старой Басманной был хорош, уютен, да с садом заросшим. Который мама с дворником (он же – садовник) яростно вычищали.

Дворник Родион нас и просветил по части жизни в Первопрестольной вообще, на Старой Басманной – в частности. Ознакомил с соседями.

О них немного подробнее. Как же печально начинать – судьба многих после 1917 года была очень трудной. Что в эмиграции, что на родине. На родине, кажется, гораздо хуже. Ну, все по порядку. Итак, о соседях. Конечно, не о всех. О всех – это идти и идти по Старой и Новой Басманным, да и по разным переулкам, как водится. Я – только о тех, с кем пришлось тесно общаться. Кстати, с огромным удовольствием.

В моей несчастной голове все давно путается. «Революция, свобода, равенство и братство» – все на крови, убийствах и грабежах. Или – эксплуатация. Но эти «эксплуататоры» огромные суммы, как я увидела, тратили на сбор рукописей, печатных книг, древних икон. Организацию богаделен, больниц, стипендий в Александровском коммерческом училище. Устраивали и бесплатные обеды – на 500 человек, да каждый день!

Вот тут и двоилось-троилось в моей голове: зачем этот террор. О котором еще поговорим.

А пока, как обещала, о соседях.

Мы, вернее, папенька сторговал дом во дворах Старой Басманной, рядом с храмом Никиты Мученика на Басманной. У известной миллионщицы Анны Васильевны Мараевой. Конечно, не обходилось без традиционного московского еженедельного чаепития. Анна Васильевна «владела» большим собранием старины русской. Как, впрочем, и многие другие купцы-старообрядцы, проживавшие в Басманных улочках.

Мы сразу с Анной Васильевной сошлись. Благодаря в основном моим познаниям истории древнего мира, французской и итальянской живописи и иконописи.

Ах, спасибо моим петербургским церковным наставникам, что нам, старшеклассницам, рассказывали о расколе, Никоне и старообрядчестве.

– Ишь ты, молода, а уж хорошо образованна. Нет, видать, зря в нынешнее время графьев да князьев не особо уважать стали. А вон какие графинечки умные, – прихлебывая чай с малиной, часто говаривала Анна Васильевна моей маме. Я краснела. Знали бы они мои ночные чтения.

Далее нашими соседями, с которыми мы дружили, была семья Прове. Или, как их называли по-простому, Провы. Немцы. Они, конечно, обрусели и все стали или Иваны Ивановичи (Иоганн) или Федоры Петровичи (Фриц).

С ними я совершенствовала немецкий и занималась с детьми Прове выездкой. Они владели хорошими лошадьми и часто выезжали к Яузе, где тянулась вдоль речки парковая зона графа Разумовского.

* * *

Но время шло, и я решила начать самостоятельную жизнь. К началу ХХ века мы, молодежь, ринулись в испытания. Все нужно познать, проведать, испробовать на себе, а не читать в романах про бедную Лизу.

Сняла мансардную квартиру недалеко от нашего особнячка. Да, кстати, познакомилась с Маркелом, аптекарем, с которым так неожиданно пересеклись линии наших жизней.

А пока я забегала в его особняк гонять вечерние чаи. С бубликами. Вкуснее – нет ничего.

Я дала объявление: «Девица, с отличием окончившая Смольный институт благородных девиц, предлагает обучение или репетирование гимназистов старших классов или студентов по естественной истории, немецкому или французскому языку и основам физики. Не более трех раз в неделю. Оплата по договоренности. Писать: Аптекарский переулок, дом Сальникова, девице Миттрах Елизавете».

Дала объявление и заснула с чувством выполненного долга. За окном ворчали голуби и трещали воробьи. Какая счастливая жизнь – я завернулась в теплое одеяло и сладко-сладко заснула.

Счастье обволакивало меня. Приходил сон. С красивым кирасиром, который, конечно, вы понимаете, что делал. Да-да, целовал, щекоча своими душистыми табачными усами.

«Ах, какие эти мужчины все-таки противные», – думала я и засыпала.

* * *

Неожиданно быстро пришло предложение. Аж из самого Санкт-Петербурга. Что немного показалось мне странным. В том смысле, неужели в Питере не могут найти девицу-смолянку, чтобы бестолковых студентов натаскивала.

Но нужно понимать, мы девушки доверчивые и в меру легкомысленные. Особенно когда тебе 18–19 лет от роду, а вокруг – одно счастье. Можно даже на каток ходить. Вон граф Разумовский в двух шагах от нас устроил каток для публики. Я решила, только у меня появится молодой юнкер, например, тут же на каток. В Смольном мы всю зиму в обязательном порядке лед утюжили.

Мне было отвечено, что одно семейство хочет меня нанять для занятий физикой, немецким языком и биологическими науками. Ученики проживают в Москве, их трое. По знакомству с ними вы, мадемуазель Лиза, разработаете программу занятий до весеннего, каникулярного периода.

Оплата будет происходить наличными, по ведомости, которую учащиеся ежеквартально направляют для отчета в фонд фон Дервизов.

На днях ученики наши навестят вас, любезная Лиза, для проведения переговоров о вашем согласии, сумме вознаграждения и программе занятий.

И какая-то замысловатая подпись управляющего. Чем – непонятно. Да мне и не интересно.

Я села за составление проекта программы, и так быстро помчалось время.

* * *

Дзинь-дзинь, и через три дня колокольчик известил, что к мадемуазель Елизавете Миттрах – посетители.

А я – была готова. И одета – строго, никаких там декольте и прочего, и стол для занятий, и разные карандаши-ручки, чернила, тетрадки.

На всякий случай и учебник по Закону Божьему. Чем черт не шутит, а вдруг.

Вот и гости.

У меня выпал из рук платок. Первым, кого я увидела, был офеня Иван, с которым я целовалась! Вот это вот! Даже онемела.

С ним еще три юрких, живых, смеющихся молодых человека, некоторые, кажется, иудейского исповедания.

Да Бог с ними. Вот Ваня. Стоит рядом, улыбается. Без удивления говорит:

– Вот, девушка, и встретились. Я и не сомневался. Это – судьба. – И снова начал смеяться. – Кстати, как зовут-то тебя?

Я, конечно, растерялась. А молодые люди, не обращая на меня внимания, принялись внимательно изучать квартиру, обмениваясь непонятными мне фразами:

– Вытяжку легко установить. Нужник на улице, обойдется. Даже неплохо при ликвидации. И два выхода – очень подходит. До Кремля по Старой Басманной да по Покровке – пулей, – быстренько так говорил кудрявый парень лет двадцати.

С изумлением я поняла, что у всех моих учеников есть псевдонимы. И зовут они друг друга странно: Офеня, Блондин, Поэт, Волгин.

Молодые претенденты на науку дружно направились к выходу.

– Господа, а как же программа занятий? И что по поводу оплаты? – пискнула я вежливо.

– Да ты не переживай, – сказал Иван, «мой Офеня», – завтра к тебе придет наш руководитель учебы (все ребята почему-то стали весело смеяться) и все тебе расскажет.

И пошли ребята на выход. «Неужели не поцелует?» – метался вопрос. И почему-то холодели коленки.

Но, слава Богу, поцеловал. Так, что дух захватило. Я стала ждать завтрашний день.

* * *

Пришел представительный, молодой еще мужчина. Очень хорошо, с большим вкусом одетый.

Привез его Иван (Офеня), и я слышала, как этот человек говорил кучеру:

– Я задержусь, думаю, на несколько часов. Ты пока давай на Красную[16 - Красная – Красная площадь.], посмотри, может, успеешь к выезду. Близко не подъезжай, в карету не глазей. Увидел и в сторонку, только время отметь. За мной не заезжай, не знаю, сколько мы будем беседовать. – Он как-то странно хмыкнул и хлопнул по спине Ваню.

Я уже несколько дней чувствовала, нет, занятиями здесь и не пахнет. А чем – непонятно. Ведь на разбойников они не походили, да и мир «улиц и площадей» мне был не особенно знаком. Просто – неизвестен. Хотя «ученицей» я была хорошей. Недаром с шифром.