Рассказы, воспоминания, очерки

– Еврей!

– И ты, значит, опять не понимаешь, о чём я тебе говорю?

– Теперь понимаю… Подожди, я начальнику охраны позвоню.

Он набрал телефон и, неотрывно глядя на «ешиботника», стал по—русски объяснять своему начальнику суть проблемы. Судя по выражению его лица, начальник ответил ему очень простыми и доходчивыми словами. Рыжий в полной растерянности положил трубку на рычаг.

– Говорит, что нет у нас никакого «шабатного гоя». Знаешь, позвони лучше главному врачу. Он замечательный человек. Он всё знает…

Охранник вытащил из стопки синий квадратик бумаги, записал на нём номер телефона и протянул печальному еврею.

– А от тебя я могу позвонить?

– Нет, это только телефон охраны…

– Хорошо, спасибо… Я позвоню из дома… Но чтобы не было «шабатного гоя»?..

Дело

Поздним вечером Фима поставил последнюю точку в капризном, постоянно ускользавшем от него рассказе, и, усталый и отрешенный, лежал с широко открытыми глазами, вслушиваясь в шелест апельсиновой рощи, вдыхая запах апельсинового цветения. И самые разнообразные мысли витали, витали, витали…

…Когда, запыхавшись, он подлетел к телефону, тот буквально кипел от негодования.

– Алё! Алё! Да, я! Кто? Валера?! Ты откуда звонишь? Из Америки?! Приезжаешь?! К нам?! Когда? В эту пятницу?! Важное дело? Что-нибудь со здоровьем? Нет? И слава Богу! Валера, я балдею… Валера, родной! Уррра! Номер рейса… так… записываю… Какая гостиница?! У меня, конечно! Жду! Встречу! Целую!

Всё в Фиме запело от неожиданно свалившегося на него счастья. Валера… Великий комбинатор, талантливейший пройдоха, близкий, бескорыстный друг, уже пять лет делающий в Америке свой первый миллион. Валера…

Фима прослезился и стал ждать пятницы.

В доме деятельно готовились к встрече высокого американского гостя. Дочери грезили подарками. Жена, обожавшая Валеру, просто-таки помолодела, и Фима не без удивления отметил, что спутница его жизни, когда хочет, может обладать высокой грудью, круглым задом и точёными ножками.

Был куплен виски «Шивас». И редкие фрукты. И обожаемая Валерой селедочка. И, конечно, «национальная гордость» – хумус и пита. Кстати, за ними Фиму в четверг вечером погнали аж в Яффо, к великому продавцу этой «национальной гордости» – Абулафия.

Когда в пространстве встречающих, куда, словно гайки с конвейера, высыпали прибывшие пассажиры, показался поразительно не изменившийся, поразительно тот же широколицый, улыбающийся Валера, Фима едва не задохнулся от приступа рыдания.

Сентиментальность мучила его ужасно…

Страшны первые минуты после долгой разлуки. Ни междометиями, ни хлопаньем по разным частям тела не убить первоначальную отчужденность. И надо скорее к столу, к выпивке, закуске, и говорить, говорить, перебивая друг друга, узнавая, вспоминая, оттаивая, пока из прошлого не придет блаженное чувство прежней близости и когда станет жутко при мысли о неизбежности новой разлуки на черт его знает, сколько лет…

Валерины подарки оказались шикарными и каждому были впору, и каждому доставили великую радость. Даже любимой семейной собаке Валера привез особые косточки со вкусом шоколада. Благодарный пудель не отходил от него весь вечер.

Выяснилось, что Валера стоит неплохо, но до богатства еще далеко. Занимается пока ерундой: там купить, там продать; много ездит, ищет себя… В общем, то же, что и в Москве, только никто не обзывает спекулянтом, и милиция не трогает.

А как Фима? Да весь на виду. Работа, зарплата, в общем, тоже, что и в Москве, плюс машина, минус антисемиты, да еще щемящая, нежная любовь к этому маленькому, затравленному клочку земли…

– Валера, а что душа-то? Идеалы? Ведь столько говорили…

– Началось! Оставь, пожалуйста, Валеру в покое! – попросила жена.

И вдруг Валера начал проявлять признаки нетерпения. Он явно хотел перейти к делу, которого Фима почему-то боялся. Наконец, когда обе дочери ушли по своим делам, и на столе остались только кофе и американские конфеты, Валера сказал:

– Теперь о деле. Фима, ты можешь отказаться от участия в нем. Оно опасно. Но, даже отказавшись, ты становишься посвященным в великую тайну.

– Мне выйти? – гордо спросила жена.

– Не кокетничай! – строго сказал Валера.

Глаза его светились кошачьей злостью. Он не шутил. Он так не шутил, что у Фимы мурашки пошли по телу.

– Я знаю с точностью до одного квадратного метра, где в Израиле нефть. Море нефти. Больше, чем в Саудовской Аравии. Мне вручил эту тайну умерший геолог, великий геолог, еврей, который не нашел у вас, дураков, работу и уехал в Америку. Я очень помог ему. Умирая, он отдал мне свое открытие, которому посвятил всю свою жизнь. Он очень любил Израиль. Он – гений, которого все считали сумасшедшим. Кроме меня.

У Фимы всё пересохло внутри, но жена убрала даже сухое вино.

– Ты понимаешь, – как-то зло и повелительно продолжал Валера, – я знаю, где в Израиле нефть! Мы можем изменить на Ближнем Востоке всё. Мне не надо тебе рассказывать, что такое нефть.

Повисла кошмарная тишина, и Фима уже точно знал, что скажет Валера дальше.

– Я продаю эту нефть Израилю. За один миллиард долларов. Ни цента меньше. А ты пойдешь с этим к своему Рабину, если захочешь, конечно. Почему не я? Потому что я одинок. Потому что я – чужой. Твой «Мосад» отведет меня в отдельную комнату со звуконепроницаемыми стенами и щипчиками вырвет тайну. И никто не заступится. Исчезну, и всё. А ты – израильтянин. Писатель. У тебя семья. Мы такой с твоей женой крик поднимем, если… И что такое миллиард по сравнению с сотнями миллиардов, которые заработает Израиль на моей нефти? Я еще недорого беру. Я еврей всё-таки, хоть и не сионист.