Жанна д'Арк

– Ах, если бы Господь разрешил мне сбросить это стальное одеяние, и вернуться к моим отцу и матери, и снова пасти овец, и свидеться с сестрой и братьями, которые так обрадовались бы мне!..

К 12 августа мы расположились лагерем близ Даммарте-на. Вечером у нас была стычка с арьергардом Бедфорда, и мы надеялись начать поутру настоящее сражение, но ночью Бедфорд со всем своим отрядом успел удалиться в сторону Парижа.

Карл послал герольдов, и город Бовэ сдался. Епископ Пьер Кошон[71 - Кошон Пьер (?-1442) – ректор Парижского университета, епископ города Бовэ. Возглавлял суд над Жанной д'Арк, однако считать его единственным убийцей Жанны д'Арк неверно, поскольку он являлся лишь послушным орудием англичан.] – этот преданный друг и раб англичан – не мог этому воспрепятствовать, несмотря на все свои усилия. Тогда он был еще неизвестен, а между тем его имени суждено было обойти весь земной шар и вечно жить в проклятиях французов! Не осуждайте же меня, если я мысленно плюну на его могилу.

Компьен сдался и спустил английский флаг. 14-го мы расположились лагерем на расстоянии двух лье от Санли. Бедфорд вернулся и, приблизившись, занял сильную позицию. Мы приступили к нему, но все наши старания вытащить его из лагеря остались безуспешны, хотя он обещал сразиться с нами в открытом поле. Надвигалась ночь. Пусть-ка подождет до утра! Но к утру он опять исчез.

18 августа мы вступили в Компьен, вытеснили английский гарнизон и водрузили там наш флаг.

23 августа Жанна приказала идти к Парижу. Король и окружавшая его шайка остались этим недовольны и угрюмо удалились в только что сдавшийся город Санли. В течение немногих дней нам подчинилось значительное число укрепленных мест: Крейль, Пон-Сен-Максанс, Шуази, Гурнэ-сюр-Аронд, Реми, Ла-Нефвиль-ан-Эц, Монэ, Шантильи, Сентин. Рушилась английская мощь! А король по-прежнему хмурился, осуждал и боялся нашего выступления против столицы.

26 августа 1429 года Жанна расположилась лагерем в Сен-Дени, в сущности – под стенами Парижа.

А король все еще пятился назад и боялся. Если б только он был тогда с нами и скрепил наши действия своей властью! Бедфорд пал духом и решил отказаться от сопротивления, сосредоточив свои силы в наилучшей и наиболее преданной из оставшихся у него провинций – в Нормандии. Ах, если б нам удалось убедить короля, чтобы он пришел и ободрил нас в ту знаменательную минуту своим присутствием и согласием!

Глава XL

Гонца за гонцом слали мы к королю: он обещал прийти, но не приходил. Герцог Алансонский отправился к нему, и он снова подтвердил свое обещание и снова его нарушил. Так пропало девять дней; наконец он явился, прибыв в Сен-Дени 7 сентября.

Между тем враг становился все смелее: трусливое поведение короля не могло иметь иного следствия. Были уже сделаны приготовления к защите города. Обстоятельства теперь менее благоприятствовали Жанне, однако она и ее полководцы полагали, что успех еще в достаточной мере обеспечен. Жанна приказала начать атаку в восемь часов поутру, и наши войска были готовы в назначенное время.

Выбрав место для своей артиллерии, Жанна начала обстреливать сильный редут, прикрывавший ворота Сент-Оноре. Около полудня, когда укрепление было уже в значительной степени разрушено, затрубили атаку, и крепость была взята штурмом. Тогда мы двинулись дальше, чтобы захватить ворота, и несколько раз устремлялись к ним сомкнутыми рядами. Жанна, сопровождаемая знаменем, вела атаку. Облака удушливого дыма окутывали нас со всех сторон. На нас падали метательные снаряды, как град.

В разгаре последней атаки, которая наверняка открыла бы нам ворота Парижа и вместе с тем всей Франции, Жанна была ранена стрелой из арбалета, и солдаты наши мгновенно подались назад, охваченные почти паническим страхом, – ибо что могли они делать без нее? Она ведь олицетворяла собой армию.

Лишившись возможности сражаться, она тем не менее отказалась отступать и просила опять идти на приступ, говоря, что теперь мы непременно победим; и боевой огонь загорелся в ее глазах, когда она добавила: «Я возьму Париж теперь же или умру!» Ее пришлось увести насильно, и это было выполнено Гокуром и герцогом Алансонским.

Но настроение ее было на высоте. Беспредельный восторг воодушевлял ее. Она сказала, чтобы ее на другое утро принесли к воротам, и через полчаса Париж будет принадлежать нам бесспорно. Она сдержала бы свое слово. В этом нельзя сомневаться. Но она забыла об одном – о существовании короля, который был тенью презренного ла Тремуйля. Король запретил идти на приступ.

Дело в том, что как раз в это время прибыл новый посол герцога Бургундского; опять затевались преступные тайные плутни.

Надо ли мне говорить вам, что сердце Жанны разрывалось? Страдая от раны и от сердечной боли, она мало спала в эту ночь. Несколько раз часовые слышали глухие рыдания, доносившиеся из темной комнаты, где она лежала, и многократно раздавались там скорбные слова: «Победа была возможна!.. Победа была возможна!» – больше она ни о чем не говорила.

Через день она с трудом поднялась с постели, окрыленная новой надеждой. Д'Алансон перебросил мост через Сену, вблизи Сен-Дени. Быть может, ей удалось бы перейти по этому мосту и напасть на Париж с другой стороны? Но король, узнав о том, приказал разрушить мост! Мало того: он объявил, что поход окончен! Не остановившись и на этом, он заключил новое – и весьма продолжительное – перемирие, по условиям которого он покидал Париж непотревоженным и невредимым и удалялся к берегам Луары, откуда пришел!

Жанна д'Арк, ни разу не побежденная врагом, потерпела поражение со стороны своего же короля. Однажды она сказала, что в своем деле она ничего не боится, кроме предательства. Теперь предательство нанесло первый удар. Она повесила свои белые доспехи в королевской базилике в Сен-Дени и, явившись к королю, попросила освободить ее от служебных обязанностей и отпустить домой. Она поступила мудро, как всегда. Ибо кончилось время великих задач и широких военных замыслов; по истечении срока перемирия война должна была смениться рядом случайных и незначительных стычек; такая работа была по плечу и второстепенным военачальникам и не нуждалась в руководящих указаниях великого военного гения. Но король не соглашался отпустить ее. Перемирие не распространялось на всю Францию; некоторые французские крепости нуждались в надзоре и охране; королю могла понадобиться помощь Жанны. В действительности же ла Тремуйль желал удержать ее там, где он мог ей мешать и досаждать.

Но вот снова явились Голоса. Они говорили: «Останься в Сен-Дени». Объяснения не было. Они не сказали почему. То был глас Божий, и он заглушил приказ короля. Жанна решила остаться. Однако ла Тремуйль испугался этого. Нельзя было предоставить самой себе такую грозную силу, как она. Она наверняка разрушит все его планы. Он убедил короля прибегнуть к насилию. Жанна должна была покориться, потому что она была ранена и беспомощна. На Великом суде она показала, что ее удалили против ее воли и что, если б она не была ранена, этого не привели бы в исполнение. Как она была сильна душой – эта слабая девушка! Она могла бы бросить вызов всем сильным мира и вступить с ними в бой. Мы никогда не узнаем, почему Голоса повелевали ей остаться. Мы знаем только, что если бы она имела возможность повиноваться им, то история Франции сложилась бы не так, как она теперь записана в книгах. Да, мы это знаем.

13 сентября наша опечаленная, приунывшая армия повернулась к Луаре и двинулась в путь – без музыки! Подробность эта была замечена всеми. То было похоронное шествие; именно так. Продолжительное, тоскливое похоронное шествие, не сопровождавшееся ни единым радостным возгласом. Во время пути друзья смотрели на нас сквозь слезы, враги встречали нас смехом. Наконец, дошли мы до Жиана – до того места, откуда меньше трех месяцев назад начался наш блестящий поход на Реймс; тогда развевались знамена, играла музыка, и наши лица светились гордым воспоминанием о Патэ, а народные толпы ликовали, встречали нас приветствиями и провожали благочестивым напутствием. Теперь же шел унылый, осенний дождь, день был сумрачен, небеса печальны, зрителей было немного, и единственным приветствием были слезы, молчание и скорбь.

Потом король распустил это благородное героическое воинство; знамена были свернуты, оружие сложено: позор Франции был довершен. Ла Тремуйль получил венец победителя; непобедимая Жанна д'Арк была побеждена.

Глава XLI

Да, я сказал правду: Жанна держала в руках Париж и Францию и попирала пятой Столетнюю войну, но король заставил ее разжать пальцы и сдвинуть стопу.

После того месяцев восемь ушло на скитания с королем, с его советом и с его веселым, щегольским, пляшущим, любезным, шутливым, поющим серенады и развлекающимся двором, – скитания из города в город и из замка в замок; такая жизнь нравилась нам, членам личной свиты, но Жанне была не по душе. Впрочем, она только наблюдала эту жизнь, не принимая в ней участия. Король искренно старался сделать Жанну счастливой и проявлял в этом случае очень ласковую и неизменную заботливость. Все остальные должны были нести на себе тяжелые цепи строгого придворного этикета, но она была свободна, она пользовалась особыми правами. Один раз в день она должна была принести дань учтивости, сказав королю любезное слово, – и больше от нее ничего не требовали. Само собой разумеется, что она постепенно сделалась отшельницей и целыми днями скучала в отведенных ей палатах; размышления и молитвы составляли ее общество, а составление отныне несбыточных военных планов служило ей развлечением. В своем воображении она отправляла отряды войск из разных пунктов с таким расчетом предположенных расстояний, сроков, даваемых каждому отряду, и условий местности, чтобы все части войск встретились в заранее заданный день или час и немедленно соединились для начала сражения. То было ее единственное занятие, единственная отрада, облегчавшая ей бремя печали и бездействия. Она занималась этой игрой целыми часами, как иные занимаются игрой в шахматы; она незаметно увлеклась и таким образом отдыхала умом и исцелялась сердцем.

Конечно, она не жаловалась. Это было не в ее привычке. Она принадлежала к тем, кто умеет страдать безмолвно. Но все-таки она томилась, как запертый в клетку орел, и тосковала по вольному воздуху, по горным высотам, по диким красотам мятежной стихии.

Франция в это время изобиловала бродягами: то были солдаты распущенных войск, готовые ухватиться за любое дело, которое будет им предложено. Неоднократно, когда унылый плен становился для Жанны невыносим, она получала разрешение набрать отряд кавалерии и почерпнуть новые силы в бодрящей стычке с врагом. Эти поездки действовали на ее настроение как освежающее купанье.

Дело было при Сен-Пьер-ле-Мутье. Вспомнились нам прежние времена, когда она вела атаку за атакой и, будучи несколько раз отражена, снова шла на приступ, горя усердием и восторгом; но, наконец, метательные снаряды начали падать столь невыносимо часто, что старый д'Олон, который был уже ранен, затрубил отбой (король сказал ему, что он головой отвечает за безопасность Жанны); и все ринулись вслед за ним, как он предполагал. Но когда он обернулся, то увидел, что мы, члены свиты, продолжаем рубиться вовсю. Он поехал назад и уговаривал Жанну вернуться; «Не безумие ли – оставаться здесь, имея какую-нибудь дюжину людей?» – сказал он. Ее глаза сверкнули веселостью, и она повернулась к нему, воскликнув:

– Дюжина? Во имя Господа, у меня пятьдесят тысяч солдат, и я не тронусь с места, пока мы не возьмем это укрепление! Трубить атаку!

Он повиновался, мы перемахнули через стены, и крепость была наша. Старик д'Олон вообразил, что она бредит; в действительности же она хотела лишь сказать, что чувствует в своей груди мощь пятидесяти тысяч воинов. То было фантастическое сражение; а между тем, на мой взгляд, она сказала сущую правду.

Затем было дело близ Ланьи, где мы четыре раза подряд атаковали с открытого поля окопавшихся бургундцев; четвертый приступ принес нам победу. При этом наиболее ценной добычей был взятый нами в плен Франкэ д'Аррас, беспощадный хищник и грабитель всех окрестных мест.

Было еще несколько подобных же стычек; и наконец, в последних числах мая 1430 года попали мы в место, находившееся недалеко от Компьена. Жанна решила идти на помощь этому городу, который был тогда осажден герцогом Бургундским.

Незадолго перед тем я был ранен, а потому не мог без посторонней помощи ехать верхом; но добрый Карлик усадил меня за своей спиной, и, держась за него, я был в сравнительной безопасности. Мы выступили в полночь; моросил теплый дождь, и мы продвигались медленно и осторожно, соблюдая мертвую тишину, так как нам предстояло проскользнуть через вражеские войска. Нас окликнули только один раз; мы не ответили, но, сдержав дыхание, продолжали упорно и тихо пробираться дальше и беспрепятственно миновали опасные места. Часа в три или в половине четвертого мы подошли к Компьену. На востоке только что начал пробиваться серый рассвет.

Жанна сейчас же принялась за работу и совместно с Гильомом де Флави, городским военачальником, составила план действий: решено было под вечер устроить вылазку и напасть на врага, расположившегося на другом берегу Уазы, на равнине. Одни из городских ворот имели сообщение с мостом, конец которого, на том берегу, был защищен укреплением, так называемым больверком; этот больверк в то же время господствовал над дорогой, которая тянулась в виде насыпи к деревне Маргюи, пересекая всю долину. В Маргюи стоял отряд бургундцев; другой отряд расположился в Клеруа, милях в двух вверх по течению; а в полутора милях вниз по течению, в Венетте, стояли англичане. Таким образом, расположение войск можно было сравнить с луком, готовым выпустить стрелу: дорога эта – стрела, на оперенном конце которой находился больверк, а около острия – Маргюи; Венетта – на одном конце дуги, Клеруа – на другом.

Жанна решила двинуться по дороге прямо к Маргюи, взять деревню приступом, затем быстро свернуть направо, в Клеруа, овладеть и этим лагерем, и наконец, переменить фронт и приготовиться к решительной битве, так как позади Клеруа находился герцог Бургундский с резервными войсками. Лучники и артиллерия под начальством заместителя Флави должны были находиться в больверке, чтобы английские войска не могли подойти снизу, захватить дорогу и отрезать Жанне путь к отступлению, в случае, если это представится ей необходимым. Кроме того, вблизи больверка предполагалось поместить флотилию вооруженных судов в качестве вспомогательного прикрытия на случай отступления.

Было 24 мая. В четыре часа пополудни Жанна выступила из города во главе отряда из шестисот всадников – то был последний в ее жизни поход.

Сердце мое надрывается. Мне помогли взобраться на городскую стену, и я видел оттуда значительную часть того, что произошло; остальное мне рассказали много времени спустя наши рыцари и другие очевидцы. Жанна переехала мост и вскоре оставила больверк за собой; она мчалась по дорожной насыпи, и в воздухе звонко отдавался топот ее конницы. Поверх своих лат она накинула сверкающий, шитый серебром и золотом короткий плащ, и я видел, как он блестел, развевался и трепетал, словно белое пламя.

День был ясный, и можно было далеко обозреть всю долину. Вскоре мы увидели быстро и в полном порядке приближавшийся отряд англичан; их латы так и сверкали на солнце.

Жанна обрушилась на бургундцев в Маргюи, но была отражена. Между тем из Клеруа подходили новые силы бургундцев. Жанна собрала своих солдат и опять произвела нападение, но опять получила отпор. Две атаки подряд отняли немало времени, а время было тут очень дорого. Англичане из Венетты уже приближались к дороге; однако больверк начал палить из пушек, и это их задержало. Вдохновенной речью Жанна ободрила своих людей и отважно повела их снова на приступ. На этот раз она взяла Маргюи, и грянуло «ура». После того она сразу повернула вправо, помчалась по равнине и наскочила на отряд, который только что подходил из Клеруа. Закипел жаркий продолжительный бой. Два войска сталкивались, теснили друг друга назад, и победа склонялась то в одну сторону, то в другую. Но вдруг в наших рядах произошло смятение. Рассказывают об этом различно. По словам одних, пальба из орудий поселила в передовых рядах мысль, что англичане успели отрезать путь к отступлению; по словам других, задние ряды почему-то вообразили, что Жанна убита. Как бы то ни было, солдаты наши растерялись и беспорядочной толпой побежали к дороге. Жанна пыталась их ободрить и заставить повернуться лицом к врагу, крича, что победа нам обеспечена, но – все напрасно: они расступились и пронеслись мимо нее, точно морская волна. Старый д'Олон умолял ее отступать, пока была еще возможность спасения; но она отказалась. Тогда он схватил поводья ее лошади и насильно умчал ее вслед за смятенным войском. И эта дикая толпа обезумевших людей и лошадей добежала до самой дороги. Пальбу из пушек пришлось, конечно, прекратить; а это дало англичанам и бургундцам возможность благополучно сплотиться: одни стояли спереди, другие надвигались с тыла. Французы были оттеснены этим потоком под самые стены больверка; и там, загнанные в угол, который был образован его боковой стеной и скатом дорожной насыпи, они вступили в последний отважный бой и пали один за другим.

Флави, наблюдавший с городской стены, приказал запереть ворота и поднять мост. Жанна была отрезана от города.

Быстро редела окружавшая ее личная стража. Оба наши рыцаря пали, раненные; та же судьба постигла обоих ее братьев; за ними – Ноэль Рэнгесон: все они были ранены, когда защищали Жанну от направленных на нее ударов. Остались наконец только Карлик и Паладин; но они не хотели сдаваться: непоколебимо стояли они, как две стальные башни, забрызганные кровью; и где опускался топор одного и меч другого, там становилось одним врагом меньше. И, так сражаясь и до конца храня преданность долгу, они нашли свою почетную смерть – добрые, незатейливые души! Да покоятся они с миром! Они были мне очень дороги.

Враг возликовал, кинулся вперед, и Жанну, все еще упорствовавшую, все еще оборонявшуюся мечом, схватили за край плаща и стащили с лошади. Она была увезена в качестве пленницы в лагерь герцога Бургундского, и туда же поспешило победоносное войско, оглашая воздух криками радости.

Страшная новость быстро разнеслась кругом; она передавалась из уст в уста, и куда доходила она, там народ был поражен будто столбняком; и люди бормотали, словно говоря с собой или сквозь сон: «Взяли Орлеанскую Деву!.. Жанна д'Арк в плену!.. Мы потеряли Спасительницу Франции!» – и продолжали повторять эти слова, словно они не могли понять, как это случилось, как Господь допустил до этого!

Знаете ли вы, на что похож город, где стены домов от карнизов до мостовой завешаны шелестящей черной тканью? Если да, то вы знаете, каков был с виду Тур и некоторые другие города. Но может ли кто рассказать вам, как велика была печаль в сердцах французских крестьян? Нет, этого вам никто не расскажет; и сами они, бедные бессловесные созданья, не сумели бы вам рассказать. Но в их сердцах, несомненно, царила печаль. Душа целого народа окутана трауром!

24 мая. Теперь мы опустим завесу над самой беспримерной, трогательной и удивительной военной драмой, какая была когда-либо исполнена на мировых подмостках. Жанна д'Арк больше не выступит в поход.

Книга третья

Суд и мученичество

Глава I

Я не в состоянии долго останавливаться на позорных подробностях лета и зимы, последовавших за ее пленением. Некоторое время я был сравнительно спокоен, ожидая со дня на день, что за Жанну назначат выкуп и что король – нет, не король, но Франция – поспешит заплатить за ее свободу. По военным законам она не могла быть лишена права выкупа. Она не была бунтовщицей; она была правомерно избранным воином; королевский указ сделал ее главнокомандующим войсками Франции, и ее нельзя было обвинить ни в одном нарушении законов войны. Поэтому ее нельзя было держать в плену под каким бы то ни было предлогом, раз за нее предложен выкуп.

Но день проходил за днем, а выкупа не предлагали! Может показаться неправдоподобным, а между тем это правда. Не внимал ли король шепоту предателя – Тремуйля? Нам известно лишь, что король хранил молчание и ничего не предпринимал ради спасения этой бедной девушки, которой он был столь многим обязан.