Над кромкой воды

– Ваш муж пошёл на пляж, отдохнуть, искупаться, – почтительно ответила девочка лет двадцати.

– Знаю я эти его «отдохнуть», – проворчала жена, хмуря брови. – Когда вернётся – скажи мне! Хоть раз за три дня увижу его. Да и дед его вот пришёл.

– Хорошо. Непременно.

– Вот, проходите, деда Миша, – Айнур подвела его к комнате для гостей. – Отдыхайте.

– Спасибо, дочка. Не сердись на Димку. Он сильно настрадался в этой жизни.

– Да уж, сильно! Куда сильней? Гуляка несчастный! Подобрала его, считай, с улицы, обогрела, приютила. Женила. На себе. А он вместо благодарности вон какие кренделя выкидывает, – Айнур зарыдала.

Деда Миша обнял её и усадил на диван, уговаривая, успокаивая:

– Ну что ты? Будет тебе.

– Да я и сама прекрасно знала, что так будет, – всхлипывала безутешная женщина, – когда брала его в мужья. А кому я была нужна в родном посёлке, обесчещенная, пусть и богатая девка? Никто бы не позвал меня замуж, ни один достойный жених! Не спрашивал бы меня мулла перед никях [религиозное оформление брака] трижды, добровольно ли я вступаю в брак. Не танцевали бы мы танец жениха и невесты, не пели бы нам «Пусть эта ночь будет благословенной».

– Как же так, дочка?

– Да молодая я была и глупая, весёлая до беспамятства. Загуляла я с одним приезжим мужчиной. На десять лет старше меня. Встретила его в клубе в соседнем посёлке да не устояла перед его очарованием, увлеклась, влюбилась так сильно, что забыла и отца, и мать. Не видели они меня более недели. Плавали с ним и на яхте, и в аквалангах ныряли, гонялись за яркими желто-красными рыбками, будто где-то далеко в тропиках мы оказались внезапно. Весь мир замирал и оживал только со стуком его сердца, только со взглядом его жгучих карих глаз. А потом, на утро, я проснулась в номере одна: ни его, ни его вещей! Пропал бесследно. Паспорта его я не видела, а имя и фамилия, под которым он снимал номер, оказались ненастоящими. Месяцы напрасных поисков! И один итог – разочарование. Когда я вернулась в родной посёлок, то узнала, что попала на полосы газет. Подруги отвернулись от меня, молодые люди обходили стороной. Родители в глубине души так и не простили меня: несмотря на все заверения, в их сердцах я читала лишь боль и досаду. Когда через год они умерли почти сразу друг за другом, я оказалась наследницей больших денег. Но зачем они мне? Разве на них могла я купить счастье? Продав всё, что за долгую жизнь нажили родители, я уехала в Ялту. Гуляла на полную! Ночная жизнь стала для меня нормой. Словно доказывая своё имя, гораздо чаще видела я обманчивый лунный свет, чем яркое, горячее солнце. Но ничто не помогало. Никак не могла я забыться. Недолгие радости были, а счастье – нет. Видела, что иду к неминуемой погибели своей. И собрав остатки сил, вырвалась из весёлых объятий Ялты и переехала сюда, в тихую Алупку. Понемногу тут успокоилась, отошла, купила этот шикарный дом, вложила сбережения в банк, зажила обычной жизнью. Изо дня в день бродила по Воронцовскому парку, слушала журчание водопадов, любовалась густой листвой платанов, кормила белочек, которые резвились на соснах, а, завидев лакомство, тут же неслись к тебе. Вздохнула вольной грудью, будто сбросив тяжёлые оковы. И когда встретила Дмитрия, так же одиноко гулявшего по парку, подумала: «Вот она – моя родственная душа!» Мы разговорились, блуждая по тропинкам, отдыхали на лавочках возле лебединых озер, смотрели, как лебеди и утки рассекают водную гладь, смеялись, когда в воде, как пуля, проплывала милая крыска, совсем не той страшной породы, что встречают во дворах! Он изливал душу, говорил о разбитом сердце. Не знаю, жалость или любовь зашевелились во мне, когда я нежно поцеловала его? Или приняла его за верный расчёт? Стремиться к большему я не хотела. Все знакомые остались в прошлом, как за чертой, переступить которую не суждено. А чем Дмитрий хуже или лучше остальных мужчин, которых бы я встретила? Да ничем! Кров у меня был, большое ложе имелось. Не доставало только кого-нибудь, кто согревал бы в нём в долгие зимние вечера.

– И для этой роли вы выбрали Диму? – вздохнул деда Миша.

– А чем он не подходил? Мужчина – он и есть мужчина. Скоро я заставила его забыть ту, о которой он убивался. Настойчивыми ласками да развлечениями заманила его, связала узами брака. Он не сопротивлялся. У нас родился сын, Артёмка. На какое-то время жизнь в семье была если не идиллией, то вполне сносной. Но прошли года. Артёмка рос, а Димка охладевал ко мне с каждым днём и неделей. Пока не переселился в отдельную комнату. Вечером, после работы, когда возвращался с почты, то запирался там. Не достучаться! А рано утром быстро выскальзывал из дома, завтракая в столовой. Так могло продолжаться всю рабочую неделю. И хотя я была замужем, мужа не видела целыми днями! И Артём рос без отца, виделся с ним, в основном, по выходным. Потом я стала замечать, что какие-то ночи пропадал неизвестно где, невесть с кем. На какое-то время после очередной ссоры и скандала бросал свои похождения… а потом опять загуливал. Так и живём мы последние лет пять. Через служанку я передаю, что хочу, чтобы сделал одно или другое дело, или побыл со мной. Так и говорю ей: «Передай, что хочу, чтобы он побыл со мной». А большего мне и не нужно. Даже злость на него поостыла за последнее время. В конце концов, что хочу – то делает: беседку построил, бассейн в саду вырыл, обложил розовой плиткой. Так и живём.

Деда Миша погрузился в раздумья, иногда переводя взгляд с Айнур на большое пластиковое окно, за которым рос инжир. Айнур выплакалась и успокоилась под конец рассказа. Видно, что ей полегчало.

– Ладно, отдыхайте, деда Миша, не буду вам мешать, – любезно, тепло молвила хозяйка дома. – Когда придёт Димитрий, позову вас. Отдыхайте! – и она вышла, тихонько прикрыв за собой дверь.

Деда Миша посидел неподвижно на кровати минут пять, думая о превратностях судьбы, а после прилёг на мягкую, удобную кровать с чисто выстиранным пододеяльником, и заснул.

Снилось, будто попал он на праздничное застолье: столы ломятся от яств, комната полна людей. Все родственники здесь: и сын с женой, и внук Димка с Айнур, и Артёмка, даже Клавочка, давно ушедшая с этой земли, тоже здесь. И вот он входит в комнату, до всех так далеко, точно комната растянулась в длину. Пытается аккуратно пробраться к месту – Димка там, смеётся, совсем как в годы юности. Все замечают, какой он весёлый, счастливый. Наконец протискивается, садится на место, извиняясь: «Придётся немного потесниться». А место оказывается странное: будто не стул, а доска как качели на канатах под ним и слегка раскачивается. Как вдруг народ сам по себе расходится. Видно, засиделись за столом, и свободных мест сразу много становится – занимай любое!

Тут он проснулся – кто-то легонько теребил его за плечо. Это оказалась девочка-служанка.

– Хозяйка велела разбудить вас: он вернулся.

– Кто, кто? – спросонья пробормотал деда Миша, протирая глаза и удивляясь, что за окном стемнело, и первые звёздочки, как бусинки, зажглись на тёмно-синем небе.

– Да внук ваш, – напомнила девочка.

– А-а… конечно, конечно. Я сейчас буду… Спасибо, девочка.

Деда Миша наспех привёл себя в порядок, вздохнул с облегчением, предвкушая долгожданную минуту, и засеменил по лестнице. Сердце забилось быстрее. Вот, наконец, он сможет сбросить то, что так долго мучило его, – кандалы вины. Что гложет и не дает покоя. А без обретённого покоя старость принесёт не отдохновение от бурной жизни, не медленное, вдумчивое изучение прожитой жизни, а сплошные несчастья, душевные муки и болезни.

В столовой собралась вся семья: во главе стола сидела непреклонная Айнур, грозно шевеля бровями. Слева от неё сидел, ерзая на стуле, Артёмка, справа, откинувшись на спинку стула, – Димка, её муж. В свои тридцать пять лет он имел лицо, изборождённое морщинами и следами бессонных ночей; волосы небрежно спадали с висков, наполовину закрыв уши, твёрдый нос, воспаление на губе, чуть сутулая осанка, теперь едва заметная, но спустя годы грозящая радикулитом и серьёзными осложнениями со спиной, – во всем внешнем облике читалось безразличие и усталость от жизни. На капризы сына он реагировал вяло, неохотно, так, будто это отвлекало его от каких-то важных и значимых мыслей.

– Внучок, здравствуй! – воскликнул с лестницы деда Миша, всплеснув руками. – Как я рад, что на склоне лет увижусь с тобой!

– Не могу сказать того же, дед. Но проходи, раз пришёл, садись за стол, поужинаем вместе, – предложил внук.

Служанка подала горячий плов – рис ещё дымился; налила небольшой бокал вина и разложила столовый набор на положенные места: вилку слева, нож справа. Деда Миша присел и сразу хотел перейти к главному, но внук махнул рукой и цыкнул:

– Наболтаемся ещё. Хочется поесть в тишине.

– Когда это мы наболтаемся? – едко спросила Айнур. – Хочется знать.

– Когда-нибудь… – буркнул муж и усиленно застучал вилкой по тарелке, налегая на плов.

Даже Артёмка, вечно шумный и голосистый, притих и наворачивал за обе щеки. Деда Миша жалобно смотрел. Еда вставала поперёк горла, но, казалось, никого это больше не заботило.

«Надо извиниться, – думал старик, – бухнуться ему в ноги и просить прощение. Или, может, обождать? Вон он какой – не настроен сейчас разговаривать. На жену и сына не смотрит. Может, на работе день тяжёлый был? Глядишь, поест, расслабится – вот тогда к нему и подойду. Да, лучше подождать».

Ужин прошёл в гнетущей тишине. Один Артёмка справился быстро и закричал: «Мам, можно я мультики побегу смотреть?» Получив согласие, он испарился, как летний дождик в полуденный зной.

После ужина все дружно встали из-за стола и, не обмолвившись ни единым словом, разбрелись по комнаткам. Деда Миша прошёл за внуком до самой двери его норки.

– Дим, есть важный разговор. Позволь излить тебе душу. Я так много исстрадался за эти годы, что жду минуты побыть наедине с тобой…

– Послушай, дед, я устал после работы. Давай завтра, а?

Деда Миша хотел было возразить, что это не займёт много времени, что только извинится и пойдёт дальше своей дорогой, не обременяя внука личным присутствием, но захлопнутая перед носом дверь красноречивей всего говорила о несбыточности этого желания. Ничего не оставалось, кроме как развернуться и идти спать в гостевую комнату. На всякий случай, дед постоял пять минут, легонько постучался, и, не получив ответа, поплёлся наверх.

Ночь выдалась беспокойной: всю ночь ворочался, перекатываясь с одного бока на другой, просыпался посреди ночи, тоскливо глядел на далёкие искристые звёздочки, которые, единственные на всём белом свете, смотрели на него с состраданием и обещали, казалось, вернуть покой.

– Давай поговорим. Хоть одну минутку! – прицепился деда Миша к внуку с утра, когда тот, одетый в рабочий костюм, выскочил как ужаленный из комнаты.

– Не могу, дед. Опаздываю на работу! Понимаешь ты это?

– Но всего пару слов. Ничего не убудет с твоей работой. Ты прости…

Но внук не дослушал, схватил на ходу сумку, и выскочил на улицу, едва взглянув на заспанную Айнур.

– Хорошего дня! – пожелала та, но Дима был уже далеко.

Дед поник.

– И это у вас так каждый день?

– Это ещё неплохое начало дня. Надо будет придумать ему какую-то работу в моей комнате – хоть поговорим тогда о чём-нибудь. Может, дать ему задание поменять все розетки на розетки с крышкой? Артёмка постоянно носится со всякими железками. Гляди – засунет куда? Хорошая мысль? – задорно подмигнула Айнур, и деда Миша вдруг со всей отчетливостью увидел её невостребованную женскую красоту и ласку, смутный огонёк, что теплится даже в самой замасленной, закопчённой лампочке, но стоит протереть её начисто – как он вспыхнул бы с новой силой!

День тянулся долго, как резина, и всё не заканчивался. Успел он побродить по всему дому, саду, беседке, посидеть у бассейна, помочить натруженные ноги.

Вечера деда Миша ждал с большим нетерпением, но история повторилась в точности со вчерашним: за ужином внук только отмахивался, не желая слушать, и угрожал уйти из-за стола, если дед не оставит попыток; а после ужина, ссылаясь на усталость, ушёл в комнату «смотреть телевизор, хоть немного отдохнуть». Точно то же самое случилось и на следующий день, и через день. Деда Мишу приняли по всем правилам гостеприимства. Айнур понравилось с ним беседовать о прожитой жизни. Она по-другому теперь относилась к гостю: он стал ближе и родней. И вся нерастраченная ласка и забота полились обильным ручьём к деду Мише. Никто его не прогонял, но внук по-прежнему словно не замечал его. Словно это была знакомая, давно прочитанная, но не любимая книга: и выбросить жалко, и хочется засунуть её куда-то подальше от глаз.

После долгих колебаний дед пошёл на хитрость: поужинал раньше всех и нырнул в комнату внука, ждать того в засаде. Комната не изобиловала обстановкой: кровать, прикроватная тумбочка, высокий дубовый шкаф, сервант, телевизор на тумбе, и письменный стол с компьютером с широким экраном, и штативом с веб-камерой.

– Чем он тут вечера и ночи занимается? – пробормотал дед.