Над кромкой воды

– Плохо, Клайв, плохо. В «комнатах для уходящих» разве можно хорошо жить, особенно, если сын материально не поддерживает? – в это время Клайв что-то забубнил на программистском языке, и Стив, так ничего не поняв, продолжил. – Всю эту неделю, помимо воли, в общем-то, сторонился, не заговаривал с ним; глаза косятся сами по себе, а смотреть тошно. А на днях так ему и сказал об этом, что «дружба окончена, не могу, мол, с тобой общаться, будут лишь чисто рабочие отношения у нас». Он весь побагровел, как клен осенний сейчас за окном, и демонстративно развернулся ко мне спиной. Разрыдался он, что ли, – я так и не понял. Тридцать шесть лет, а как мальчик взял и убежал. Вчера вечером же гуляю в соцсети, на окраинах, как обычно, не заходя в «Эко-общество» даже как гость; вижу – он идет! Ну и вырвалось у меня невольно это самое «дружба окончена». И в каком-то забытьи пошел спать. Утром, только на работе узнал, что система удалила его из «списка друзей», выполнив таким образом мое желание, и этот статус, естественно, как волна прошелся по всей компании. Почему все смотрели на меня как-то странно-боязливо, с оттенком грусти, узнал лишь к обеду. Вызывает меня начальник к себе на ковер. Оказывается: утром Томас был в суде, с суда пришли следователи, уже проводят опрос коллег, составляют отчет о нарушении гражданских отношений, его адвокат готовит иск о травле и публичном унижении Томаса, о том, что он понес тяжкую психологическую травму в связи с глумлением над его правом самовыражения, из-за чего вынужден будет взять оплачиваемый компанией недельный отпуск, съездить к папам в Швецию. Я врос в землю тут же, на том же месте. А под конец начальник вколотил последний гвоздь: «Мне плевать на ваши меньшевистские взгляды, на отношение к нашему сотруднику, но раз дело коснулось имиджа компании!.. как поведут себя наши партнеры, когда увидят, что у нас тут за скандалы разгораются? Одним словом, Стив, собирайте чемоданы!» И ушел упрашивать следователей не давать широкой огласки этому делу. Простоял там жутко долго (показалось, что не меньше часа), всё не веря, всё надеясь, что это – наваждение, и рассеется как дурной сон. Когда следователи вызвали меня в кабинет, только тогда понял, что это всё происходит наяву. А вчера был суд…

– Что же ты ничего не сказал? Может, мы бы что-то придумали? Родители знают? – выпалил брат очередью.

– Да нет, не знают еще. Начальник-таки сделал доброе дело: в ленту новостей скандал этот не попал. Но суд вынес ожидаемый приговор: изоляцию на месяц от жизни в сети и отстранение от работы в коллективе сроком до трех лет. Как «неблагонадежного работника». Это конец! Приговор занесен в мое альтер-эго, теперь ни одна компания, ни одна самая захудалая фирмочка не возьмет меня на работу с такой отметиной в профиле! Я в отчаянии, Клайв. Что же делать? Родителей без обеспечения вышвырнут за городские стены! Живи, как хочешь!

Клайв заерзал на стуле, то и дело посматривал на мигающие сигнальные датчики на боковой панели кресла, и с каждым словом брата впадая во все большее нетерпение. Вспышка любопытства судьбой брата погасла, замерев едва теплившимся угольком в груди.

– Всё это крайне печально, брат, но совсем некстати. Пора мне заступать на смену. Город ждать не может, пока мы будем думать о наших судьбах. Попробуй всё же устроиться – вдруг получится?

– А как же родители? – закричал спине брата Стив, но тот свернул за угол, и лишь далеким эхом, вкупе со скрежетом оживших механизмов и блоков, отозвались слова «Всё обойдётся! Не теряй цель». Клайв нырнул в сеть, и громадная квартира затихла, как медведь во время зимней спячки, в забытьи проживая оттенки былой жизни.

Стиву оставалось только развернуться и уйти – в ближайшие часов 10-15 здесь нечего было делать.

2

Родители так ничего и не узнали. Они пребывали в том блаженном неведении относительно жизни их детей, когда, по мере ослабления пытливого ума и затихания эмоций и страстей, погружались в мягкое пуховое умиротворение, больше похожее на дремоту, а должный уход, здоровое питание, прогулки по набережной и многочасовой сон создавали то парящее ощущение счастья, которым, естественно, наделялась и жизнь детей, да и жизнь вообще всякого существа на земле. «La vie est belle!», то есть «Жизнь прекрасна!» – умилительно глядя на супругу, восклицал во время таких прогулок отец, побывавший когда-то во Франции, на лазурном берегу. Недавно, друг за другом, они отпраздновали шестидесятилетие, и уже лет пять как наслаждались заслуженным отдыхом. Да и то хорошо, что хватало сил гулять и восхищаться – у многих их друзей организмы к этим годам настолько истощены, что едва ступали на стезю отдыха, как тут же сдавали, и их владельцы уходили на покой, но уже в мир иной.

– Нет! Не могу их лишить такого счастья, – бормотал Стив, выйдя из их комнатки, и поцеловав перед дневным сном каждого в отдельности, в особенности же маму – испещренную морщинками старушку с седыми волосами и серо-сизоватыми задумчивыми глазами.

Было два часа дня, когда Стив очутился на центральной улочке города. В это время суток, в самую горячую пору, менеджеры, инженеры-отладчики, рабочие-управляющие всевозможных машин и служб носились туда-сюда по своим узлам, перелетая недюжинные расстояния в течение минуты, уступая дорогу лишь особым регулировщикам движения громадного кишащего муравейника. Впрочем, всё это происходило в невидимом для глаза городе будущего, «эко-обществе», всеобъемлющей социальной сети, интегрированной в мельчайший оттенок жизни обывателя, а для многих – и заменив её. Гмунден же физический, если позволительно сказать – настоящий, несколько привольно, хотя и холодновато, посматривал своими зеркалами-шапками на тех нескольких одиноких жителей, которых в рабочее время нелегкая судьба выгнала с уютных домов и погнала на устранение неисправностей такого рода, что не поддавались виртуальным отладочным работам. Механику всё же не перенесешь целиком в сеть.

– Поберегись! Дорогу! – едва не задев его, пробежали два инженера довольно ровно, в отличие от нескольких граждан, которые петляли подобно пьяным, хотя были, конечно, трезвы – алкоголь давно заменили виртуальные удовольствия. «Эко-общество» давало гораздо больше возможностей забыть себя и свои беды, нежели бутылка крепкого виски.

Такая же картина повторилась и на следующий день, и через день, и через неделю. Стив навещал родителей, но на все его робкие попытки сказать о том, что стряслась беда, и что обеспечения их хватит, может, наибольшее на пару месяцев, они лишь отмахивались от его слов, как от несущественного пустяка, как при ловле редких и диковинных видов бабочек на живописном альпийском лугу отмахиваешься от чудака, который кричит, что надо возвращаться домой, так как идет грозовой фронт, и буря их сметет вместе с бабочками. После визита, уложив родителей спать, Стив шел по городским конторам, фирмам, компаниям и подрядам, особо не разбирая род их деятельности, но все попытки оканчивались неудачей. После радиосканирования его и идентификации профиля минут через пять следовал вежливый, но твердый отказ, что «компания на данный момент полностью укомплектована и не нуждается в работнике», хотя в соцсети легко находились открытые вакансии. Понятно, что судебный приговор поставил жирный крест на возможности трудоустройства равно как в самом городе, так и в других регионах страны. Покинуть же Австрию значило бросить на произвол родителей. Как они смогут жить, не видя его? А разрешение на визит, пусть и в виртуальной жизни, пребывая в другой стране, получить невероятно тяжело. Поэтому днями и ночами Стив обходил одно предприятие за другим в надежде, что кто-то да согласится принять его на работу. Больше всего ему нравилось бродить по ночам, когда город преображался, напоминая самого себя образца нескольких десятилетий назад: его однообразие зеркальных стеклопакетов растворялось в ночной прохладе, в вышине таинственно мерцали далекие звезды, в воздухе кружил отголосок такой же далекой, нездешней мечты – вырваться из удушливого ритма городской жизни, из бесконечных всепоглощающих часов рутинной работы, встретить однажды горячее, близкое сердце милой девушки, которая улыбнется вдруг, пряча глаза от стеснения. И он поймет, что вот – та избранница, ради счастья которой с готовностью отдаст всего себя, встречей с которой грезил еженощно, ловил взором незримую ее красоту, слушал тихий шелест платья и неровное биение взволнованного сердца.

Однажды поздно ночью, возвращаясь после очередного безуспешного обхода домой, он забрел на окраину города. В голове парили крылатые мысли сердечных мечтаний, в ногах, несмотря на усталость, сохранялась свойственная большинству менеджеров выправка, наработанная за годы службы – он не приветствовал полное погружение в жизнь «города будущего», в отличие от своего брата Клайва, а потому приходилось много путешествовать, чего так избегали «домашние работники», предпочитая путешествия в соцсети, похожие один в один на настоящие, за исключением физической нагрузки.

В этом районе почти под самыми городскими стенами, он толком раньше не бывал. Да и мало кто бывал: все знали, что здесь раскинулось обширное исправительное учреждение Гмундена по реабилитации психически нездоровых граждан и их подготовке к последующему возвращению в общество. Конечно, любопытствующие находились, но, как передавали все вещающие городские новости, они сами впоследствии становились клиентами учреждения, так что большинство здравомыслящих граждан сторонились этого района как в жизни «эко-общества», так и в настоящей жизни. Хотя в последнем случае добраться на своих двоих до корпусов реабилитации преступников далеко не каждый и мог, так что со временем по внешнему периметру убрали всякую охрану. То ли дело внутри соцсети! Там уж точно не подобраться.

Стиву не составило большого труда перескочить через метровый заборчик, чем-то напомнивший те перегородки, которые дети строят, желая отгородить один район города от другого в своем игрушечном мирке.

– А что мне теперь терять? Хоть одним глазом посмотрю, что там такое, – и Стив, полуприсев, засеменил по геометрически ровному газону к ближайшему корпусу. Приземистое здание вытянулось в длину, как гусеница, что прилегла на листике после хорошего обеда. Большая его часть скрывалась над обильно росшим плющом, своей зеленью закрывая и без того матовые, едва различимые окошки, из которых вовсю лучился свет. Хотя ближе к передней, парадному краю корпуса, плющ закончился, а большие прозрачные витрины зеркал сияли, как дыры на платье модницы, порвавшись в крайне интересных местах. Конечно, Стив первым делом, крадучись, туда и направился.

Какое удивительное зрелище открылось ему: жилые комнаты, а скорее – просторные апартаменты, различные по своему убранству и предназначению. В первых действительно жили люди – мужчины в богатых нарядах спали на роскошных кроватях, наполовину занавешенные прозрачным полотном; свет приглушался умной регулировкой автоматов, бдящих за состоянием бодрствования жильца. Как только тот ложился спать, светодиоды плавно затухали, имитируя свет заходящего солнца, переходя на тона, более близкие естественному звездному небу. Стоило ему лишь встать, небо прояснялось, как бывает при рассвете в туманное промозглое утро.

Стив подобрался вплотную к стене, оглянулся по сторонам; всё тихо, лишь из ближайшего к парадному входу окна доносились приглушенные голоса. Любопытство взяло верх над осторожностью, и незаметно для себя, не запомнив движений собственного тела, он очутился у самой оконной рамы. Приоткрытое окно впускало ночную свежесть для тех, кто всё еще не спал. Стив прислушался.

– А завтра можем попробовать выйти на лодке на озеро, порыбачим! Разговаривал с нашим охранником, он говорит, что поручится за нас, что это пойдет нам на пользу. Так что, ты в деле?

– Да, надо бы расслабиться, Нико. Уже и в сауне побывал, косточки все попарил хорошенько, но всё никак не отойду. Рука то и дело левая дергается сама по себе. Это виноват всё Феликс Климгрубер, его выходка!

– Ну, подбил тебя тогда он, конечно, премерзко. Такой пакости от него не ожидал. Был у врача хоть?

– Сразу после матча. Трое докторов обследовали, наложили повязку, чем-то там смазали. Сказали, что всё заживет, но когда? И самое обидное, что проиграли ведь!

– Такого разгрома никто не ждал, 96:80 – не шутки. И под самый конец матча залетели к нам два трехочковых совсем не обязательных! – в этот момент за окном раздался шорох. – Эй, кто там? Выходи!

Стиву пришлось показаться на глаза собеседникам, да и всего аж распирало от желания заглянуть внутрь. Увиденное мгновенно потрясло. По сравнению с его худо устроенным жильем, тут были целые графские покои, не иначе: меблировка под старину, с вензелями и завитушками на шкафах и столах, кровати модульной конструкции, с выдвижными ящиками для одежды и личных вещей. Казалось бы, что можно хранить заключенным? Невольно такой вопрос проскочил и у Стива. Но хранить было что: от всевозможных гаджетов на все случаи жизни до сервиза из хрусталя, который гордо красовался на дубовом столе, словно заявляя окружающим свое главенство. Недоеденный десерт, грозди винограда, и начатая бутылка белого вина среди тех, кто любовался бокалами и чашечками из хрусталя.

– Приятель! А мы тебя тут раньше не видели! Ты что, из новоприбывших, что ли? – легким баском спросил мужчина лет сорока, полноватый, с лысиной, тот, кого называли Ником. Второй, Леон, был чуть ниже ростом и с гораздо более обильной шевелюрой, а один глаз смотрел не мигая, но вызывал скорее жалость, нежели отвращение или страх.

– Да нет, парни, я тут просто гулял, – ответил Стив, поскольку с чего-то надо же начать, хоть и явно по-глупому вышло.

– Ну, проходи, располагайся, – жестом позвал Нико, приглашая внутрь. Выглядел он довольно приветливо и доброжелательно, встретишь такого на улице – так сразу и не скажешь, что преступник. – Ну что же ты, у нас есть, чем перекусить. Сейчас Леон угостит нас своим роскошным цейлонским чаем с крупными листьями, такой не везде и найдешь в нашем городке-то.

– Ого, а откуда у вас натуральный? Давно не пил, от синтетики уже тошнит. – Стив искренне удивился.

– Специальные поставки, эксклюзивно для лучших членов общества, – с некоторой гордостью заявил Леон, доставая из ящичка под кроватью объемистую упаковку дорогого и редкого чая. Сервиз на столе, казалось, поддакивал в тон хозяину.

– Хорошо у вас тут, – наслаждаясь чашкой ароматного напитка, заметил Стив, оглядывая всю обстановку просторной комнаты.

– Что есть – то есть, – ответил польщенный Леон, – ежедневно у нас лучшая еда, доктора, развлечения. На днях был баскетбольный матч, завтра думаем порыбачить на озере.

– А это ж, вроде, как не разрешается? Помнится, бургомистр сам издавал такой указ в прошлом году.

– Ну, тот указ распространяется на горожан и приезжих.

– А кто же вы тогда?

– Мы… – Леон задумался, не зная, как ответить, но на выручку пришел Нико:

– Мы скорее как мизинец на ноге – он особо и не работает, на него и не обопрешься, и забываешь о нем до поры, до времени, но стоит ушибить, как вспоминаешь, что он есть.

– Да, и ухаживаешь за ним, как и за остальными пальцами, – заулыбался Леон. – А еще нам каждый месяц выплачивают из городского бюджета по 80000… ну мы и работаем тут, в общем-то, на досуге.

– Но это в два раза больше, чем была зарплата у меня, когда… одним словом, когда работал на фирме.

– А что случилось?

– Да не хочу вспоминать. Из-за гендерной политики уволили. А как же вы тут оказались?

– Я занимался химией взрывчатых веществ. Ну, хобби у меня было такое в нерабочее время, – Нико приглушенно зашептал, – до тех пор, правда, пока после неудачного опыта не разнесло половину моей квартиры и три соседних. Пострадали несколько человек. Меня обвинили в терроризме, и вот я тут.

– А я сделал муляж бомбы, и расхаживал с ним по улицам. Это уж после того, как познакомился с Нико, и он «пригласил» меня сюда. Так и вышло. Живу припеваючи. А что еще надо? Все заботы о выживании остались в прошлом.

– Эх, – Стив вздохнул. – Не знаю, что мне и делать. Деньги нужны просто позарез. Без них родителей ждет печальная участь, а на работу меня никто не берет из-за отметки о судебном решении в личном профиле. А что вы делаете с деньгами?

– Да что угодно, да, Нико? Можем потратить на охраняемое путешествие в любую точку земного шара, съездить в «эко-обществе» на курорты, приобщиться к культуре; это у нас тут поощряется. А можем и здесь в городе что-то заказать. Всё доставят! Да и родственникам, бывает, пересылаем. Они же загибаются за работой, света белого не видят. Так что очень благодарны нам за наши посылки! Ну, и мы рады, что они рады! – единственный глаз Леона улыбался совсем по-мальчишески, какой-то нездешней, не замученной радостью.

Так они проговорили почти всю ночь. Стив лишь под утро вышел из комнаты, когда занялась далекая заря, а город покрылся наростом зеркал, пряча, как лунный цветок, свою красоту до следующей ночи. С далеких гор спускались клочья тумана, обволакивая верхушки елей томным чувством, отдаляя миг пробуждения.

3

В последующие дни он так и не пробудился от какого-то дурного наваждения. Так и брёл по улицам пустого города, не понимая, как разрешить задачу с устройством на работу. В окнах домов по ночам Стив видел горящие огоньки более-менее сносной жизни. Сам же он потерял надежду после очередного вежливого отказа, сопровождаемого улыбкой кадрового менеджера. Зашел к Клайву, просил того позаботиться о родителях, но лишь услышал набившее оскомину «птичка выпорхнула из гнезда, когда родители бросили ее на улице на самостоятельную жизнь». Родители по-прежнему радовались жизни, не желая слышать ничего. Город лебедей равнодушно взирал на его бедствия. Куда податься, где найти спасение? Дни напролет блуждал Стив в поисках ответа, едва узнавая знакомые с детства улочки.

Поздний вечер, холодало; далекие зимние морозы насвистывали свою песенку, сырой туман обледенелым дыханием дул на леса и горы. Стив в раздумьях вышел на набережную. Перед ним открылась вся кристальная гладь озера Траунзе с далеким пружинившимся деревянным мостиком. Он помнил ту детскую радость, когда бежал по нему: доски легонько потрескивали, как новогодний камин, мост качался, словно колыбель под рукой любящей мамы. Напрасно родители кричали и звали его тогда. Разве можно удержать семилетнего мальчишку? Где же успели развеяться те легкие радостные мгновенья? Мост вёл к озёрному замку на воде – замок Орт озирал все принадлежащие ему окрестные владения, как полноценный феодальный владелец. Его ратуша в стиле барокко возвышалась подобно сторожевой вышке. А надо всем этим простирались еще большие великаны – хвойные леса, скатом усыпавшие прилегающие горы, зубчатые перешейки заснеженных гор. Правее, над самым мостиком, если смотреть вдаль, лежала «спящая гречанка» – гора с удивительно похожим на греческий профилем: нос выдается над всем лицом и чуть повернут вбок, от зрителя, так что кажется, будто хозяйка-гора только прилегла, чтобы передохнуть и набраться новых сил, и не ждет, что её потревожат любопытные.

Вдруг, как это часто бывает, взгляд остановился на какой-то черной точке на мосту. Точка не шевелилась, но выделялась на фоне белоснежных гор. Стив побрел туда же. Да и вспомнить ту далекую детскую радость, пройтись по мостику, среди мучений зрелости ой как захотелось. Ветер пронизывал насквозь и свистел в ушах, завывая от голода. Наверху сквозь туман пробились редкие огоньки ночных жителей небосклона. Где-то через полчаса показалось начало моста. Тяжелым шагом ступил на него Стив, словно предчувствуя приближение беды. Мост ахнул, заскрипел под ногами, пружиня под каждым шагом. Вдалеке, примерно на середине моста, та черная точка превратилась в чей-то силуэт. Через минуту Стив разглядел пожилого мужчину. Тот перешагнул через канаты и стоял на самом краю моста, отделявшем его от ледяной воды.