Над кромкой воды

Он сел на одну из скамеечек, что стояли кругом могучего тенистого дуба-великана, и стал ждать. До десяти часов, времени, на которое они условились о встрече, оставалось всего ничего. Он не знал, откуда ждать её появления – то ли со стороны железнодорожного вокзала, до которого рукой подать – от силы полчаса быстрым шагом, то ли со стороны автобусной станции, где останавливались прямые рейсы, идущие почти от самого полуострова. Как она добиралась, чем? Эти и многие другие практические вопросы в ту памятную прогулку совсем не шли в голову. Зато нечто более важное зародилось в то время. Преддверие чего-то неизвестного, как заря новой жизни.

Наконец, эта минута наступила: пробило десять часов, хотя ручные часы и не издавали звуков, но в тот миг казалось, что они именно пробили, и никак не иначе! С замиранием сердца смотрел Сергей по сторонам, вглядываясь в далёкие лица и фигуры людей, – не мелькнет ли среди них та, которую так ждал? Вот вдали показалась девушка в белоснежном платье. Та же прическа, та же фигура! Сердце радостно забилось в груди, он подскочил со скамейки и сделал шаг навстречу. Но тут сквозь листву выглянуло утреннее солнышко, лучи мигом осветили всю аллею, и влюбленный смог лишь выдохнуть – не она! Девушка прошла мимо, несколько задумчиво посмотрев на него, но Сергей уже смотрел в другую сторону, ожидая Алину теперь оттуда. Минута шла за минутой, а девушка всё не появлялась. Нетерпеливый юноша исходил все бордюры, тропинки и клумбы в окрестностях дуба и далее, ненароком истоптал несколько цветов, но прохожие всё реже появлялись на горизонте. День шел будничный, рабочий, а потому неудивительно, что далекий сквер пустовал в эту пору.

Так прошло два томительных часа ожидания. Но ни шелеста ветерка, ни шелеста платья не предвиделось. «Что же могло случиться?» – гадал Сергей, и не находил разгадку. Впрочем, и сильного беспокойства, как бывает в предчувствии беды, не было. Скорее, недоумение овладевало им. Сердце перестало бешено колотиться, и он начал перебирать разные причины, которые могли приключиться в далекой поездке: можно не успеть на вечерний поезд, задержавшись на таможне (один из худших вариантов, так как пришлось бы ночевать на вокзале и ждать следующего дня, ведь последнее время курсировал, в основном, лишь один поезд), в дороге могла произойти задержка на несколько часов (мало ли, какие бывают происшествия!), она могла зайти сперва всё-таки к бабушке и задержаться. А могла ли забыть? Нет, эту мысль он даже не хотел обсуждать ни с собой, ни с кем другим.

Прошел еще час, и Сергей понял, что ждать бессмысленно. Видимо, что-то произошло. В кармане летних шорт лежала записка с адресом её бабушки, но не пришлось доставать клочок бумаги – он помнил наизусть записанное там. Переулок Пролётный, дом тридцать шесть, восьмой этаж девятиэтажного дома. Отсюда этот дом находился в четверти часа обычной ходьбы, но Сергей прибежал на место меньше, чем за десять минут. Отдышался немного возле подъезда, выждал, пока кто-то из жильцов дома открыл дверь с магнитным замком, и юркнул вовнутрь. Двери лифта протяжно заскрежетали и открылись, впуская пассажиров. Две женщины, одна постарше, другая помладше зашли первыми. К последней прижалась девочка, лет пяти-шести, которая впорхнула следом. Двумя ручонками она держалась за кофточку молодой мамы, и улыбка озаряла её лицо. Сергей зашел одновременно с еще одной девочкой лет десяти. Старшенькая обняла младшую за плечи, и та выпустила одну руку с кофточки мамы и нежно сжала руку школьницы. Женщины спросили, какой этаж у Сергея, но ответить ему помешал грубый толчок в спину, отчего он чуть подался вперед, стараясь не сбить с ног девочек. Сергей оглянулся: вспотевший широколицый мужчина с кейсом в руке неприятно улыбался, протискиваясь в закрывающиеся двери. Юноша возмутился такой наглой бесцеремонности, но почёл за благо отвернуться, не желая портить чувства перед встречей с Алиной.

– Я тебя очень люблю, сестричка! Ты у меня самая лучшая! – детским голоском, но так проникновенно и ласково произнесла малышка, смотря в глаза старшей сестре. – А через несколько лет, когда ты вырастешь, ты будешь ещё старше меня?

Сестра с заботой посмотрела на меньшенькую. А та продолжила расспрос, пока лифт, грохоча металлическими боками, поднимался наверх:

– А потом ещё, когда ты станешь совсем взрослой, ты будешь даже взрослее мамы?

Мама широко улыбалась. Но тут лифт судорожно дернулся, закряхтел, и замер, так и не открыв двери, где-то между этажами. Малышка крепче схватилась за маму и сестричку. Женщины встрепенулись.

За спиной у Сергея послышался тот же противненький развязный баритон:

– Это всё происки российских спецслужб! Они же повсюду!

Молодая мама нагнулась к дочкам и что-то шептала им, чтобы те не волновались. Женщина постарше демонстративно отвернулась в сторону кнопки вызова дежурной. Никто не отреагировал на замечание, и мужчина, видно, злился.

– А что вы думаете? – продолжил он с раздражением после паузы. – Сначала их самолёты бомбят наши города, а потом отключают и лифты, и газ.

– Да, говорите?! – из динамика раздался протяжный скрипучий голос дежурной. Сергей с облегчением вздохнул, что больше не придется ничего выслушивать. Ещё помнил он о тех добродушных людях, с которыми познакомился, отдыхая в крымском пансионате. Они приехали с разных уголков России, и многие искренне сопереживали, смотря за тем безобразием, что творилось на его родине. У некоторых остались на Украине те или иные родственники, и теперь они не могли видеться, а только переписывались по электронной почте, или общались через скайп, – но это же не заменит никогда личной встречи с близким человеком!

– Мы застряли, помогите, – женщина, вызвавшая дежурную, заговорила с ней, но Сергей не слушал: думал, что вот будет незадача, если в это же время Алина выйдет с квартиры и пойдет по лестнице на встречу с ним.

– Подождите, – тем временем прозвучал голос из динамика.

Все затихли, даже полноватый мужчина с недовольным лицом. Прошла, может, целая минута, как в утробе железной коробки раздалось клацанье, потрескивание, лифт вздрогнул, точно мужик после пробуждения от глубокого сна. И медленно пополз вверх. В щелочку между дверями виднелся серый рельеф стены, и вот наверху забрезжил свет, стена закончилась. Все обрадовались, когда пол лифта наконец сравнялся с полом этажа, и на пятом этаже двери открылись. Все поспешили выйти, предпочитая подняться по лестнице пешком, чем рисковать застрять.

Мужчина свернул с лестничной дороги на шестом этаже. Все с облегчением вздохнули. Женщина пошла на девятый этаж, а вот мама с девочками и Сергей очутились на восьмом. Один коридор вел к квартирам налево от двери лифта, а другой напротив первого уходил вдаль. Сергей спросил у молодой мамы, где квартира номер 67, и оказалось, что они вдобавок с одного коридора. Вот совпадение! Но над этим влюбленный не успел подумать, как звонок запел музыкальной трелью. Позади зазвенел ключ, попав в замочную скважину, и дверь распахнулась. Сергей обернулся: мама с девочками заходили в свою квартиру. И только на пороге дома малышка расплакалась. Сестричка присела к ней и погладила её руку, мама захлопнула за ними дверь, и все звуки резко приглушились.

– Вам кого? – от неожиданного вопроса юноша вздрогнул. Перед ним стояла, чуть согнувшись, но с твердым выразительным взглядом, старушка. Волосы большей частью поседели, глубокие морщины разрезали былую гладь лица, но держалась она на ногах крепко и бодро. Точно в безмолвном призыве, что, как бы жизнь ни била, а жаловаться и причитать она не станет.

– Здравствуйте! Извините, а здесь живет Алина?

– А! Вы, должно быть, Сергей, да? – старушка просияла почему-то. – Проходите, проходите. Мне есть, что вам рассказать!

Молодой человек испытал противоречивые чувства: и удивился, и обрадовался как-то сразу, точно в пузырьке для духов смешали разные ароматы, и получился странный запах. Но колебание продлилось не дольше пары секунд, а внутри промчалось столько мыслей и чувств, что ощущения говорили, будто прошло пару минут. Женщина чуть отодвинулась в сторону и протянула руку, как бы приглашая. И после того, как он прошел в небольшой коридорчик с овальным зеркалом, висящим на стене возле шкафа с одеждой и обувью, бабушка Алины (об этом Сергей догадался почти сразу) мягко закрыла дверь и протолкнула шарик навесной цепочки в планку на двери, что, видимо, служило защитой от внезапного распахивания.

– А где же Алина? Мы познакомились с ней в Крыму. Она говорила, что будет сегодня. И мы хотели встретиться, – Сергей говорил короткими фразами и быстро, точно боясь упустить возможность счастья и новой жизни.

Бабушка добродушно улыбнулась. На своем веку она повидала многое, и вынесла из житейских бурь и невзгод опыт: торопливость зачастую ведет лишь к ошибкам и страданиям. «Впрочем, это простительно горячей молодости», – подумала она. Но вслух сказала:

– Серёжа, проходите. Разувайтесь. Вот есть сменная обувь, можете надеть. Давайте я вас чаем угощу. А заодно и всё расскажу, – Сергей загорелся от нетерпения, и бабушка тихонько добавила, – сначала чай. Вы уж простите меня, есть что рассказать, но горло хочется смочить.

– Да, да, конечно. Спасибо. Как к вам обращаться, бабушка?

– Надежда Викторовна. Да где же теперь найти надежду в нашей державе страдальной?

Чайник поставили, вода стала весело шуршать. Не успел Сергей, как следует, рассмотреть коридор, кухню в дубовых тонах, с резными рисунками на выдвижных ящичках буфета и на ножках стульев, как две чашки, сахарница, хлеб и сливовое варенье стояли на столе, на новой, только что накинутой, льняной скатертью с полупрозрачным кантиком. Чайник засвистел, и фарфоровый заварник с длинным, точно любопытным, носиком, наполнился кипятком.

– А как вы узнали, что меня зовут Сергей? – спросил юноша. С чего-то же надо было начать!

– Алина звонила, – при этом он чуть не подпрыгнул на стуле, – да, мы говорили. Довольно долго, как оказалось. Не знаю, сколько она потратила, но связь же теперь ужас какая дорогая! Другая страна ведь. Но зато Алиночка успела столько всего рассказать. И попросила непременно, как зайдет Сергей её спрашивать, и ему это же передать и рассказать. Да вы пейте, пейте. Чай уже заварился. Давайте вот налью вам, так. Вы какой, крепкий, любите?

– Да, спасибо. А когда звонила Алина, давно?

– Вот и сливовое варенье с хлебом берите. Не стесняйтесь. Да, вчера звонила, шесть вечера, наверное, где-то было. Так что, кушайте да слушайте. Расскажу вам, Сергей, всё в подробностях. До таможни доехала благополучно. С Симферополя хватало рейсовых маршруток. Было их пять человек, без водителя. Водитель то и дело на таможне выбегал, с кем-то договаривался всё время, потом заскакивал и быстренько выруливал. На российской границе дала она в окошко свой паспорт, прописка же у нее московская, учится в Москве, хотя в детстве и здесь, в Харькове, довелось несколько классов в школе проучиться. Оформление прошло быстро. Порядок, очередь там, всё, как положено, без суеты. Все прошли быстро. Ехала и еще одна женщина с российским паспортом. Все зашли обратно в маршрутку, поехали. Водитель, не поворачиваясь, и говорит: все спрятали, если есть, российские любые документы, – увидят, плохо будет. А Алина за это время разговорилась с этой женщиной, и показывала ей штампы в загранпаспорте, – это шенген, вот, рассказала, как ездила через Чехию и Австрию в Италию, смотрела на Колизей! А вот и Индия, говорит, тут другой штамп, уже и забыла, правда, где какой, – то было на первом курсе еще. Еда у них уж очень со специями. Любят они такое, и пряности разные. Даже если официант спрашивает «вам со специями или без», и она говорила «без», то все равно приносили еду, так аж нос пробивало! А они привыкли к такому. Ганг грязный, но никаких плавающих трупов не видела.

– Это всё Алина рассказала? – перебил Сергей.

– Да, почти. Я же тоже там бывала, правда, много воды утекло с тех пор. И вот, подъезжают они к украинской таможне. Проехали, значит, нейтральную часть. Очереди почти не было. Это в сторону Крыма пробки жуткие – видела, наверное, фур тридцать, стоящих в длинной колонне. Их отдельно пропускают. А еще – и на машинах народ едет вовсю отдыхать, и пешком. Долго ждать можно. А вот в обратную дорогу почти пусто. Так что, быстро подошла и их очередь. У троих были украинские паспорта, они их и держали в руках без обложки. А эта женщина спрятала свой российский паспорт, и достала украинский! В общем, Алина подошла к окошку почти последней, и тут начались неприятности. Она и говорила, что к бабушке едет, что никуда больше не поедет, что раньше тут жила. Ни в какую! Водитель, услышала она краем уха, и говорит остальным: нет, не пустят, развернут сейчас. Минут десять, наверное, она и просила, и пыталась «договориться», но говорит, не берут. Даже деньги не нужны, боятся, что уволят. Один такой полный коренастый таможенник ей так и сказал: «Вот остановит вас где-нибудь гаишник, и начнет выяснять, как вы сюда попали. А дальше – депортация, а у нас будут большие неприятности. Езжайте, – говорит, – как положено, через таможню, но не здесь, на границе с Крымом».

– Как так? Почему?

– А вся соль вот в чем оказалась! Стали спрашивать, как она вообще попала в Крым. А она же с Москвы летела самолетом, а дальше – через паром и перебралась. По-моему, единого билета у неё не было, так что пришлось потратиться. А этот таможенник всё и расспрашивает: «Если она оказалась в Крыму, то как туда заехала? Где в паспорте их отметка о въезде?» А если её нет, то как она может вернуться, если не выезжала?

– Ну дела!

– Да. Они же считают это украинской территорией. У них такая оскомина, у бедных, что еще несколько месяцев назад бывали случаи, что и паспорта российские брали и рвали просто. Так что пришлось ей взять рюкзак на плечо, и потопать в обратном направлении, опять на российскую таможню. Обратно через паром добираться теперь будет. Попробуем занять у мамы денег. Где они, правда, найдут их? И будет в объезд ехать. Может, и не заедет сюда теперь. Это же какой крюк. Думала тут погостить дня три. Но занятия близко. Уже год не видела Алиночку, эх! Что за судьба такая печальная, что родственников разрывает в разные стороны, и не дает свидеться ни братьям, ни бабушкам и внучкам?

Сергей погрузился в размышления и замер. Рука плавно поставила чашку с допитым чаем, и улеглась на краю стола. Дыхание размеренное, спокойное, взгляд перестал бегать.

– Да!.. – словно от сновидения, очнулся он, наконец. – Спасибо вам большое и за чай, и за угощения. А больше всего за этот рассказ! Всё равно, любая ясность лучше туманной неизвестности.

Старушка нежно осмотрела молодого человека.

– Вы молодые! Еще всё впереди у вас! И счастье, и любовь, – лицо просияло улыбкой, но тут она спохватилась, – да, я же совсем забыла: Алина будет ждать ваш звонок. Очень. Это она так и сказала. Очень будет ждать. Вот, держите.

И, нырнув в карман просторного махрового халата, достала оттуда обрывок бумажки и сунула ему в руки. Сергей развернул листик, и его взору предстали написанные размашистым почерком заветные цифры. Задумчивость мигом слетела, он оживился, и горячо поблагодарил бабушку.

Из квартиры вышел совсем в другом, приподнятом, настроении, точно и вправду наступило лето и солнце озарило стены коридора, пробежалось по щиткам и проводам, нырнуло в дверь, что вела наружу. Но не успел дойти до двери, которой заканчивался длинный коридор, как дверь напротив бабушкиной квартиры приоткрылась, и оттуда гурьбой высыпали две девочки. Одна, меньшая, та самая, в длинных плотных колготках, и летнем песочнике из хлопковой ткани, то ли ситца, то ли кулира, вышла первой. Старшая девочка, в легком салатовом платьице и с зелено-белым бантом, взяла ее за руку и повела к лифту. Сергей пошел следом. Возле лифта они дружно остановились.

– Можно вызывать лифт? – обратилась малышка к нему. – Слышишь, мама закрывает дверь и идет?

И правда, мама подошла. Рядом с ней шел крепкий высокий мужчина серьезного вида, в аккуратном деловом костюме, с ровным пробором волос и неподвижными бровями.

Лифт подъезжал.

– Наверное, прогуляюсь пешком, – сказал Сергей, обращаясь к маме девочек, – не хочу, чтобы повторилась та же история, что была.

Мама одобрительно кивнула. А та девочка посмотрела сначала на маму, потом на Сергея, и, прежде чем он ушел, сказала:

– Я не хочу, чтобы нас бомбили самолеты, – последние слова она протянула жалобно.

Ему хотелось подбодрить, утешить, но слова застряли в горле. Казалось, взрослому человеку он мог бы хоть что-то сказать. Что-то, что его хоть как-то грело, давало надежду. Но ребёнку непонятны сложные размышления о судьбе, о долгах; ему давай такое, что достучалось бы до его понимания жизни.