Глиняный мост

Почему ему так нравится сидеть на крыше?

Почему бежит не ради удовлетворения, но ради дискомфорта – будто ищет двери в боль и страдание и всегда с этим мирится?

Ни один из этих вопросов, однако, не был ему особенно по нраву.

Это были разминочные вопросы.

Не более того.

Полежав на спине, они еще трижды взбегали наверх, и Рози на бегу подобрала потерянный кед.

– Слышь, Томми.

– Ну?

– Следующий раз завязывай крепче, понял?

– Конечно, Генри.

– Двойным узлом – или я тебя пополам перережу.

– Ладно, Генри.

Внизу Генри хлопнул его по плечу – и они взбежали по лестнице и спустились в лифте. (В чьем-то понимании мухлеж, но на самом деле намного труднее: сокращает время отдыха). Завершив последний подъем, Генри, Томми и Рози опять поехали вниз, но Клэй спустился пешком. Вышли, направились к машине Генри, похожей на лежащую на дороге чугунную плиту. Там повторилась привычная история:

– Рози, ну-ка вали с моего места.

Она сидела за рулем, уши – идеальные треугольники. Такой вид, будто сейчас возьмется ловить любимую станцию на радио.

– Ну-ка, Томми, выкини ее отсюда, удружи нам.

– Иди сюда, красотка, хорош дурить.

Генри сунул руку в карман.

Полная горсть монет.

– Клэй, держи, встречаемся там.

Двое ребят едут, третий бежит.

Крик в окно:

– Эй, Клэй!

Он наподдал. Не оборачивается, но слышит каждое слово. Каждый раз – все та же песня.

– Купи ромашек, если успеешь, ее любимые, помнишь?

Как будто он не знает.

Машина удаляется, мигнув поворотниками.

– Да смотри торгуйся!

Клэй ускоряет бег.

Начинает подъем на холм.

А сначала тренировал его я, потом – Рори, и если я применял классический метод простодушной добросовестности, то Рори прессовал, хотя и не ломал. Что же до Генри, то тот разработал систему – он занимался за деньги, но еще и потому, что ему нравилось: скоро мы увидим подтверждение этого.

На первых порах все было незатейливо, но тупо.

Мы говорили ему, что делать.

Он выполнял.

Мы могли его гнобить.

Он все сносил.

Генри мог выставить его из машины, потому что видел своих приятелей, шагающих домой под дождем, – и Клэй выходил и послушно трусил вдоль дороги. А потом, когда они проезжали мимо и кричали из окна машины «Хорош сачковать!», он прибавлял ходу. Томми, зверски терзаемый совестью, смотрел на него сквозь заднее стекло, и Клэй не отводил взгляда, пока машина не скрывалась из виду. Перекошенная стрижка за стеклом становилась меньше и меньше; и так оно все и шло.

Могло казаться, что мы его тренируем.

На самом же деле и близко не было.

Со временем слова значили все меньше, а методика все больше. Мы все знали, чего он хочет, но как он собирается этим распорядиться, не догадывались.

За каким дьяволом Клэй Данбар тренировался?

В шесть тридцать, с тюльпанами у ног, он перегнулся через кладбищенскую стену. Милое место и воздушное: Клэю там нравилось. Он глядел на солнце, пасшееся между небоскребами.

Города.

Этот город.

Там, внизу, машины сбивались в стада. Сменяли друг друга огни светофоров. Убийца пришел.

– Прошу прощения?

Никакой реакции. Он крепче ухватился за ограду.

– Молодой человек?

Оглянувшись, он увидел старушку, которая указывала на него, посасывая губы.

Должно быть, вкусные.